Совок — 12 - Вадим Агарев
— Неделю тебя не видел, но как ты изменилась! — восхищенно поцокав языком, приобнял я сзади свою икряную самку, — Попа стала ядрёней, а титьки и вовсе бомба!
Я с уважительным вожделением почтил грудь Эльвиры наложением рук.
И что меня несказанно порадовало, не был в следующую секунду послан в даль. Как это было в половине случаев прежде.
Стоя у плиты, моя старшая любимая женщина контролировала процесс разогрева принесённой мною еды.
— Голубцы-то кто готовил, небось Пана Борисовна? — переворачивая деревянной лопаткой разогреваемый продукт на сковородке и снисходительно улыбаясь, поинтересовалась Клюйко, — Ведь не Лиза же?
Не знаю почему, но я почувствовал себя уязвлённым. Самым натуральным образом. Быть может, потому что был потенциально готов и имел все необходимые навыки и способности, чтобы воспроизвести для этой женщины более изощренные кулинарные изыски.
— Довольно обидно мне от тебя такое слышать, Эля! — отпустил я из своих пригоршней задорно торчащие, хоть и заметно потяжелевшие сиськи. И отодвинул свой эрегированный пах от дорогой мне задницы, — При моих к тебе чувствах, солнце моё, воспринимать это горько и даже оскорбительно!
Я самым святым готов поклясться тебе, любовь моя, что к этим голубцам ни Пана, ни, тем более, Лизавета, даже пальцем не прикоснулись! Почему ты подвергаешь мои слова сомнению? — с жаром и преисполненный неподдельной искренностью, возмутился я, исподлобья взирая на ненаглядную.
— Странно, вроде не врёшь! — внимательно посмотрев в мои глаза, еще раз уколола меня своим удивлением беременная прокурорша. И, повернувшись к плите, выключила конфорку, — Готово, садись за стол, ужинать будем!
После обильного обеда в райотдельской столовке я еще не успел проголодаться, о чем и сообщил хозяйке. Сказав, что пока готов удовлетвориться чаем.
Когда разведавшая лидину стряпню Эльвира, принялась меня хвалить за кулинарный талант, я скромно потупил глаза. В том, что восхищается она от души и непритворно, я ничуть не сомневался. Уж что-что, а в приготовлении вкусной еды, превзойти мою начальницу, если и возможно, то только с очень большим трудом.
Сегодня я осознанно решил остаться с ночевкой. В отличие от Лидочки, Эльвира не страдала навязчивой идеей склонить меня к сожительству под одной крышей. Поэтому я пошел против своих принципов и ссылаясь на то, что соскучился, попросился на постой.
Прокурорша в ответ только хмыкнула и сложив посуду в раковину, подпалила конфорку под чайником.
— Не боишься разорваться? — нависнув надо мной сидящим, она погладила меня по голове, — Ты же понимаешь, что твои подружки теперь от тебя просто так не отстанут? Я Наташку с пелёнок знаю, она девка настырная. И если что себе в голову втемяшит, то уже не отступится! Не боишься, что её папа тебя со свету сживёт? — Эльвира с материнским сочувствием еще раз провела ладонью по моей макушке, — Ты имей в виду, Серёжа, Копылов в этом городе многое может!
Спокойный тон и разумное хладнокровие, с которым сейчас высказывалась моя подруга, никак не вязались с объективной реальностью и её положением в этой самой реальности. В моём представлении, будучи осведомлённой о большинстве моих пассий и находясь в гормональной нестабильности, Эльвира Юрьевна должна была сейчас визжать и топотать ногами. А вместо того она, можно сказать, сопереживает со мной и проявляет родственное сочувствие.
— Боюсь я только одного, Эля, — за талию подтянув Клюйко поближе, я усадил её к себе на колени, — Я боюсь, что ты родишь мне сразу тройню. А потом всех трёх оставишь мне и упылишь в свою Москву!
Ответить мне она не успела. Хотя уже и открыла рот. Наш семейный диалог был прерван трелью телефонного звонка. Моя непорожняя марьяжница неохотно слезла с моих коленок и пошла к телефону. Походкой, которая показалась мне не той, что была раньше. Эта походка выглядела менее изящной, чем прежде, но нравилась она мне гораздо больше.
— Да, Григорий Трофимович, у меня! — не поздоровавшись, ответила она, — Сейчас!
Подозвав меня к себе призывным жестом, Эльвира протянула мне трубку, — Севостьянов тебя!
— Слушаю вас, товарищ генерал! — не захотел я выглядеть фамильярным с дедом в присутствии Эльвиры. И оперировать его именем-отчеством потому не счел возможным.
— Ты, Серёжа, молодец, что тянуть не стал! — прогудел старый и мудрый чекист, — И трижды молодцом будешь, если проявишь о Эльвире Юрьевне нормальную человеческую заботу! Не материальную, тут и без тебя есть кому помочь. Ты просто побудь с ней рядом, ей сейчас это нужно. И не смотри, что она вроде бы такая вся из себя самостоятельная, поверь мне, сынок, это не совсем так. Ты хорошо понимаешь меня, Сергей? — по интонации, с которой был задан этот вопрос, я понял, что дед действительно хочет быть уверен, что до меня его посыл дошел.
Не впадая в словоблудие и патетику, я, как смог, обнадёжил Григория Трофимовича, что старшая советница охвачена вниманием и что без моего участия она не останется.
— Вот и молодец, Серёжа, вот и умница! Вижу, что не ошибся я в тебе! — голос Севостьянова заметно помягчал, а я невольно задумался над причинами его волнений за Клюйко. Которые, на мой взгляд, на формальные походили с большой натяжкой.
— А теперь о приятном! — замироточил, ставший непривычно человечным, голос Севостьянова, — Не хотелось раньше времени, но уж ладно… С учетом того, что все проверки и согласования по тебе уже состоялись и года с той поры еще не прошло, принято решение, включить тебя в ближайший список награждаемых. Это я к тому, лейтенант Корнеев, что в конце этой недели будет подписан Указ Президиума Верховного Совета СССР! А отдельным, и заметь, именным приказом вашего министра тебе будет присвоено досрочное звание «старший лейтенант»! Чего ты там умолк, дыханье в зобу спёрло? Ну? Что ты на это скажешь, Сергей⁈
— Нет, не спёрло, Григорий Трофимович! — до обидного спокойным голосом ответил я своему благодетелю и защитнику и этим, кажется, немного обидел его, — Скажу, что служу Советскому Союзу, товарищ генерал! Спасибо вам!
— Эх, Корнеев, Корнеев! — не захотел скрывать генерал, что моё равнодушие его покоробило, — Ну что ты за человек такой⁈ Тебе Родина орден завтра-послезавтра на грудь повесит и новые погоны выдаст, а ты ни мычишь, ни телишься! Тьфу, ей богу! Зря я
