Ермак. Революция. Книга девятая - Игорь Валериев
Боёк щелкнул вхолостую, я быстро перезарядил пулемёт и вновь открыл огонь, продвигаясь вперёд, словно плывя над землёй. Выстрел, небольшой поворот корпусом, новая цель — выстрел. Вот унтер-офицер или сержант, судя по нашивке на предплечье, начинает делать выпад вперед, чтобы воткнуть штык винтовки в спину Кубад-хана, который с ещё двумя защитниками кишлака отбивались чуть в стороне от наседающих на них шестерых солдат. При этом князь орудовал такой же винтовкой, как у его противников, демонстрируя отличные навыки и умения штыкового боя.
Выстрел. Голова хавильдара, вспомнил, как называется это звание в армии Британской Индии, дёргается. С неё слетает чалма, а сам индус падает, так и не дотянувшись штыком до хозяина кишлака. Ещё выстрел, ещё, и Курбад-хан с двумя воинами остаются уже только против трёх сипаев.
Разворот левее и добиваю магазин в накатывающую по тропе толпу индусов. Смена магазина. Тридцать патронов, плюс десять в двух Тё-Тё, два метательных ножа, а потом…
А потом пригодится вон та неплохая сабля, которую держит в руках субедар, или первый лейтенант в британской армии, что соответствует у нас есаулу у казаков или капитану в пехоте.
«Надо же, и звания вспомнились», — подумал я, передернув затвор и вновь вжимая приклад пулемёта в многострадальное плечо.
Выстрел, выстрел, выстрел. Время продолжает течь замедленно. Движения противников какие-то текучие. Словно они двигаются под водой. Я намного быстрее их. Поэтому выстрел, выстрел, выстрел, пока не ушло это прекрасное чувство всемогущества. Я могу всё. Щелчок бойка.
Бросаю пулемёт и выхватываю револьверы. Принимаю стойку для стрельбы по-македонски. Двигаюсь, качая маятник, на врага и стреляю. Ещё раз. Выстрел, выстрел, выстрел. В чей-то голове появляется третий глаз, кто-то рухнул, как подкошенный, держась за грудь. Правый револьвер — всё. Ещё один выстрел с левой руки и Тё-Тё летят на землю. Первый нож отправился в полёт. Удачно попал в горло субедару, к которому я и пробивался. Второй нож в правую руку и прыжок вперёд. Выхватываю левой рукой у падающего субедара саблю. Отпрыгнул назад, отбив ею в сторону штык, на который меня попытался насадить один из сипаев. Но ему не повезло. Боец провалился в выпаде, а я, довернув корпус, полоснул по его сонной артерии ножом. И снова отскок назад, разрывая дистанцию.
Сипаи, потерявшие офицера, остановились, глядя на меня с каким-то ужасом в глазах. Я, утвердившись на ногах, глубоко выдохнул и взмахнул саблей, пробуя её баланс. Не моя любимая шашка, но сойдёт. Поменял в руках саблю и нож местами. А теперь потанцуем. Живым точно не дамся. Да и не будут индусы брать нас живыми. Вон как озверели. Прут вперёд, несмотря на такие потери. Хотя сейчас встали. Мало того и задние ряды остановились, а многие оглядываются назад.
И тут у меня будто включился слух. До этого я чётко слышал только, как бухало моё сердце. Все остальные звуки доносились, словно сквозь вату. Даже грохот выстрелов от своего пулемёта я практически не слышал. А сейчас, перекрывая отдельные выстрелы, откуда-то снизу по тропе доносился рёв, с каким обычно идут в атаку.
Оглянулся назад. Как оказалось, я довольно-таки далеко продвинулся вперед. За мной на тропе лежала груда тел сипаев, по которым ко мне приближались оставшиеся в живых защитники кишлака. Их оставалось не так уж и много, и большинство из них были ранены, тем не менее, в их глазах горела решительность продолжить бой. С облегчением для себя я увидел, что и Корнилов, и Ахмед-хан, и Кубад-хан были живы и целы. Так же живым был тот старейшина, который имел зеленую чалму хаджи и ещё несколько старейшин и князей.
Всего здесь собралось чуть больше полусотни афганцев, которые держали в руках в основном холодное оружие. Но и против нас было сипаев не больше. Моя атака значительно проредила их ряды. И вот теперь те, кто стоял перед нами, смотрели на нас, а задние ряды индусов смотрели назад на тропу, по которой наверх к кишлаку быстро поднималась толпа вооруженных афганцев, которая сносила всё перед собой, добивая по ходу раненых индусов и англичан, пытавшихся самостоятельно спуститься вниз.
Один из сипаев с нашивкой хавильдара посмотрел мне в глаза, а потом произнёс на хорошем английском:
— Господин, если вы сохраните нам жизнь, то мы сложим оружие.
В этот момент ко мне подошёл Ахмед-хан.
— Генерал, Вы выиграли этот бой, Вам и принимать решение.
Я посмотрел в глаза хана. Тот таращился на меня… Я так и не смог понять, как он смотрел на меня. Ну не восторженная же он гимназистка, которая увидела героя своего романа и не может в это поверить.
— Я гарантирую Вам жизнь, хавильдар, и вашим солдатам! — громко произнёс я.
Сержант что-то прокричал и первым бросил на землю винтовку, будто та жгла ему руки. Следом за ним побросали оружие и остальные сипаи, после чего отошли в сторону, освобождая тропу и вход в кишлак. Несколько минут и перед нами остановились передовые бойцы отряда, пришедшего на помощь и, судя по всему, разгромившие англичан, которые перекрывали тропу внизу.
— Мы пришли, мой хан! — громко крикнул один из афганцев, обращаясь к Ахмед-хану и потрясая винтовкой над собой. — Все англичане и индусы внизу убиты, а этих мы сейчас добьём!
— Нет, мой верный Бахтияр, я обещал им жизнь, — громко произнёс Ахмед-хан, покосившись на меня. — И ты забыл приветствовать хозяина этих мест.
Рядом с Ахмедом и мной стоял Кубад-хан, в котором тяжело было признать князя и бывшего мира Рушана, настолько замызганной и грязной была его одежда. Да и лицо было, можно сказать, черным от пыли и пороховой копоти. Только осанка, украшенные драгоценными камнями рукоять кинжала, торчащего за поясом и рукоять сабли, которую он держал в правой руке, говорили, что перед тобой стоит князь.
— Аллахумма, Рабба-с-самавати-с-сабґи ва ма азляльна, ва Рабба-ль-ара-дына-с-сабґи ва ма акляльна, ва Рабба-ш-шайатына ва ма адляльна, ва Рабба-р-рияхи ва ма зарайна, асґалю-кя хайра ха-зихи-ль-карйати, ва хайра ахли-ха ва хай-ра ма фи-ха, ва аґузу би-кя мин шарри-ха, ва шарри ахли-ха ва шарри ма фи-ха!* — пожелал счастья селению, и всем кто здесь обитает Бахтияр точно так, как это должен был сделать любой правоверный, входя в незнакомое селение
— Баракя-Ллаху фи-кя!** — произнёс Кубад-хан. — Я рад видеть тебя Бахтияр и рад тем вестям, что ты принёс.
— Это ещё не все новости, мир. Аллах велик, по воле Аллаха и с именем Аллаха на устах, мы покарали неверных в городе Кундуз. В Мазари-Шариф вошёл Исмаил-хан и народ признал его эмиром. Вместе с русскими войсками новый эмир идёт на Кабул. Насрулла-хан, да будет ему пристанищем Геенна, а ложем — злые, кусающие его скорпионы и змеи, бежал в Пешевар. А вместе с ним сгинуло немало мунафиков*** и муртадов****, из тех, что боятся убытка в делах своих. Эти предатели припадают к земле, когда раздается клич идти на Джихад, и встречают время намаза на базаре, торгуя запретным и не отдавая ни одного раката из положенных Аллаху, — глаза Бахтияра сверкали.
* О Аллах, Господь семи небес и того, что они собой покрыли, и Господь семи земель и того, что они несут на себе, и Господь шайтанов и того, что они сбили с пути, и Господь ветров и того, что они развеяли, прошу Тебя о благе этого селения, и благе тех, кто его населяет, и благе того, что в нём есть, и прибегаю к Тебе от зла его, и зла тех, кто его населяет, и зла того, что в нём есть! — Ду’а, произносится при входе в любое селение.
** Да благословит тебя Аллах.
*** лицемер.
**** вероотступник.
Я же почувствовал, что из меня будто вынули стержень. Хотелось присесть, а ещё лучше прилечь.
В этот момент я вынырнул из воспоминаний. Субботич вновь меня обнимал. Значит, прошло всего ничего времени, а мне показалось, что я вновь пережил последний бой в том горном кишлаке. Второй раз такое со мной происходит. Будто бы длинный сон наяву за очень короткое в реале время.
Генерал-губернатор
