Без Царя… - Василий Сергеевич Панфилов
— Сейчас Франция — Республика, — парировал Розенгольц.
— Буржуазная, — ехидно скалюсь в ответ, на что тот усмехается снисходительно, будто знает что-то, неподвластное моему разуму.
— Ненадолго, — роняет он наконец, глядя на меня, как выпускник гимназии на малыша-первоклассника. Усмехаюсь в ответ, но молчу… да и что говорить?!
Несколько минут мы стояли, пока санитары ВРК[56] уносили с поля боя раненых и убитых, а наши, пользуясь возможностью, подновляли баррикаду, и подцепив тросом, потащили наконец сгоревший броневик к себе. Последнее, как мне кажется, скорее ради повышения боевого духа, нежели как действительный трофей.
— Скажите, Алексей Юрьевич… — остановил меня Розенгольц, когда мы уже собирались расходиться, — вам действительно нужно всё это?
Он выразительно обвёл рукой недавнее поле боя, нашу баррикаду, следы копоти на асфальте и лужи крови.
— Насколько я слышал, — продолжил он, склонил чуть набок голову, — по убеждениям вы социал-демократ из не определившихся, притом ратовавший за самоуправление Университета и его экстерриториальность. У нас много… очень много работы! Пусть даже ваши политические взгляды не вполне совпадают с нашими, но это, на самом деле, не так важно!
— Да што ты с ним разговоры разговариваешь, Палыч!? — вскинулся рабочий, но Розенгольц осадил его одним коротким взглядом, и тот замер угрюмо, ещё сильнее набычив лобастую голову и глядя вниз, на грязный асфальт.
— Ваши взгляды близки нашим, — уже сдержанней продолжил большевик, — и вы зарекомендовали себя хорошим хозяйственником и организатором. Переходите к нам! Не надо… не отвечайте сразу, подумайте! Нам… вместе, всем вместе, надо поднимать страну, строить коммунистическое общество!
— Вы… да-да, все вы! — повысил он голос, пользуясь тем, что неподалёку от нас остановилась группа студентов из Дружины, тянущая броневик как настоящие бурлаки, — Сейчас вы, в горячке событий, не понимаете это, но февральский переворот[57] был в том числе ради вас, молодёжи!
— А расстрел безоружных студентов, это, несомненно, ради нашего же блага, верно? — выдохнул плечистый здоровяк в лямке, и уже не обращая внимания на слова большевика, скомандовал громко:
— Навались, ребята! И-и… раз!
Скрежет, с каким передвигается броневик, заглушил слова Розенгольца, и тот замолк на полуслове, плотно стиснув зубы.
— Да… — кривовато усмехнувшись, говорю нахмурившемуся большевику, — всё могло быть иначе!
— Жаль… — продолжаю я, чувствуя, как мои губы разъезжаются в широкой сардонической улыбке, и всё-таки проговариваю вслух шутку, оценить которую могу только я.
— Жаль, что История не знает сослагательного наклонения!
Глава 17
Прикладная психология мужского коллектива и забивание гвоздей микроскопом
К ночи мы выдавили войска ВРК за Тверской бульвар и закрепились там, принявшись за сооружение баррикад, а после долгих споров меж собой, заняли ещё и некоторые квартиры, изрядно стеснив хозяев. Обыватели смотрят на нас с восторженным испугом, заводят бестолковые разговоры и всячески стараются продемонстрировать поддержку…
… но исключительно моральную! Блестят стёклышки пенсне, запотевая от холодной водочки и жарких разговоров, а гостиные и столовые стали полем битв, но исключительно словесных. Едва ли не каждый готов положить жизнь на Алтарь Отечества, но сугубо теоретически, желательно растянув это жертвенное служение на несколько комфортных десятилетий.
— … да, Алексей Юрьевич, — настойчиво втолковывает мне нетрезвый хозяин одной из квартир, вцепившись в рукав и не выпуская в уже открытую дверь, — если вам только понадобится, вся моя коллекция оружия в вашем распоряжении! Сам я, к сожалению…
— Непременно, Мефодий Савельевич, — соглашаюсь с ним, освобождая рукав и невольно прислушиваясь к доносящимся из гостиной возбуждённым голосам, — буду иметь в виду.
— … на место обнаглевшее быдло, — слышу чей-то жирный, сочный голос, пробившийся через гул разговоров.
— … и на всех столбах! — ввинтился в уши пронзительный возбуждённый фальцет, — В назидание! Я бы ещё…
Выскочив наконец в подъезд, позволяю кривой ухмылке посетить с коротким визитом невыразительное лицо, и сделав несколько пометок, спешу дальше. Везде не то чтобы вовсе уж одно и то же, но некая схожесть наличествует самым пугающим образом.
Сторонников у большевиков в Москве относительно немного, но все или почти все они из тех, кого позднее окрестят пассионариями. А Временное Правительство имеет большинство голосов, но вот беда, в значительной мере эти голоса принадлежат таким вот Мефодиям Савельевичам и иже с ними.
Двери квартир, в которых стали на постой студенты, помечены белыми, жирными меловыми крестами — с тем, чтобы даже в темноте можно было увидеть их, и быстро собрать при необходимости. Звоню…
Торопливые шаги за дверью, глазок на мгновение темнеет, и слышно, как торопливо отпирают замок и щеколду. Несколько секунд спустя опрятная молодая горничная с заплаканными глазами, действуя по вбитым намертво шаблонам, пытается принять у меня пальто.
Хозяин, испуганным сусликом выглянувший из гостиной, явственно перевёл дух и почти тут же выскочил меня встречать. Торопливо дожёвывая что-то и роняя крошки изо рта, он гостеприимно суетится, не замечая, как с лысины предательски сползла начёсанная прядь волос, неопрятной сосулькой повиснув над правым ухом.
— Прошу… — настойчиво толкает меня хозяин к богато накрытому столу, — не обижайте! По московскому обыкновению…
За столом, помимо двух членов Дружины, супруга хозяина, дама лет тридцати пяти, всё ещё привлекательная, если кому-то нравятся дебелые рубенсовские красавицы. Напротив неё три женщины постарше и два господина, таких же плешивых и потрёпанных, как и хозяин квартиры. Все изрядно наклюкавшиеся, раскрасневшиеся, и держащиеся скорее за счёт многолетней привычки к обильным возлияниям.
— Действительно, — излишне оживлённо соглашается с хозяином Володя Щуров, убирая руку из-под стола к вящей досаде пьяненькой хозяйки, — оставайся!
— Увы, — старательно изображаю сожаление, которого не чувствую, — дела!
Дёргаю головой, и Володя, не спрашивая лишнего, встаёт из-за стола, не без сожаления.
— Прошу, не забирайте у нас милого Володеньку! — жеманясь и хихикая попросила хозяйка дома, и у перезрелой дамы это выглядело не мило, а скорее противно, — Мы без него пропадём! — Верну! — склоняю голову и как бы капитулирую перед превосходящими силами женских чар, — Непременно!
— Уже дерябнул? — с прохладцей интересуюсь у студента в прихожей.
— Ну… — отводит он взгляд и не пытаясь оправдываться.
— На сегодня хватит, — спокойно говорю я, с трудом давя желание сделать выговор, — у тебя дежурство поутру, помнишь?
— Помню, — выдыхает тот в сторону, затуманиваясь печалью и несбывшимся сексом.
— Всё, дальше сам, — сухо говорю я, — Не маленький.
Оббежав все квартиры, вышел на улицу и постоял у крохотного костра, запалённого дежурными у баррикады. К запахам дыма примешивается запах пороха, керосина и подгоревшего мяса, которое дежурные за каким-то чёртом затеяли жарить. Не иначе от скуки!
В голове теснятся мысли — поверхностные, суматошные и бестолковые, не задерживаясь надолго. Стресс, недосып и лёгкая контузия от близкого
