Пионерский гамбит (СИ) - Саша Фишер
— Матери письмо написал? — спросил отец.
— Неа, — я мотнул головой. — А надо было?
— Эх, вот же молодежь пошла! — отец шлепнул себя ладонями по ляжкам. — Она же там на курорте своем о тебе только поди и думает! Вчера даже вызывала меня в переговорный пункт, чтобы наставления дать, что тебе привезти. А, вот, кстати!
Отец расстегнул висевшую на плече сумку и достал оттуда не особенно-то большой пакет с конфетами. Как детский новогодний подарок — карамельки, с редкими вкраплениями шоколадных и батончиков. Даже знакомое название мелькнуло — «Радий». Только обертка была другая, не та, где безграмотные иллюстраторы поместили циклопропан, а с рисунком атома и некоей покрытой звездочками кучей. Ну, хоть не знак радиационной опасности! Хотя обертка восьмидесятого года явно была ближе к истине, чем более поздние.
— Спасибо, — сказал я. — Что-то я не подумал про письмо. Может сейчас написать? У тебя есть ручка и бумажка?
Отец сунулся в сумку, пошарил в ней, потом махнул рукой.
— Ладно, сам позвоню в этот раз, — сказал он. — Но через неделю чтобы было письмо, понял?
— Ага, — кивнул я и посмотрел на скучающую папину невесту. Мачеху будущую, получается? — А вы чем занимаетесь?
— Работаю на ХБК, — отозвалась она.
— Учится она, — одновременно с ней сказал отец. — Нюточка, ты что, забыла? Ты же поступила в институт!
— А... — губы девушки сложились в букву «О», она уставилась на отца и зашевелила бровями-щеточками, что, по всей видимости, должно было означать напряженную работу мысли. Потом лицо ее просветлело. — А, да. Ученица я. В институт культуры поступила. На библиотекаря.
— А вы приехали откуда-то? — спросил я, подавив смешок.
— Из...
— Из Новокиневска она, местная, — вместо нее ответил отец.
Мне даже стало жалко девочку. Понятно, что она не блещет особым умом. Но было что-то неправильное в том, как отец ее теперь за это шпыняет. Решил воспитать себе жену с пеленок? Ну да, ну да. Судя по тому, что я успел увидеть, моя маман была особой деятельной и образованной, видимо, папане надоело топтаться на вторых ролях, и он решил завести себя прелесть какую глупенькую подружку, чтобы быть для нее светочем и гигантом мысли.
— Ладно, Кирюх! — отец снова хлопнул меня по плечу. — Ты уже большой, распускать слюни, чтобы я тебя из лагеря забрал, не будешь. Жуй конфеты, а мы пойдем. А то скоро вся эта толпа обратно поедет, в электричке будет не протолкнуться. Пойдем, Нюта!
— Пока, пап, — я махнул рукой и еще какое-то время смотрел им вслед. Отец что-то выговаривал своей невесте, а та втягивала голову в плечи и оправдывалась. Видимо, не заучила свою роль тщательно. Выдала, понимаешь, что она ученица ткачихи хлопчато-бумажного комбината, а вовсе не респектабельная студентка с института культуры.
Я огляделся. Мамонов с матерью стояли возле забора и явно ссорились. Или его мама просто очень возмущенно и экспрессивно что-то рассказывала. Цицерону видно не было, ее родителей тоже. Или ушли погулять, или она уже «отстрелялась». Я подошел к вертушке.
— Пароль? — грозно спросил тот же рыжий пионер, восседающий на заборе. И сразу же сам себе ответил. — Да шучу я, сегодня не надо пароль!
Я неспешно направился к отряду, помахивая куцым кулечком конфет. К кучке вожатых присоединился Игорь. По своему обыкновению, травил какие-то байки. Когда я проходил мимо, он гордо выпрямился и сделал спесивое лицо с надутыми щеками. Кого-то изображал, не иначе... Вожатые громко расхохотались, а я вздрогнул.
Еще раз посмотрел на Игоря. Подождите-ка...
Если прибавить ему килограмм этак сорок, и представить, что у него есть две острые залысины до самой макушки, то...
Он повернул ко мне смеющееся лицо. Да, все верно.
Никакой ошибки быть не могло.
Теперь я его вспомнил.
Глава 23
Мне было лет десять или одиннадцать, не помню точно. Я пришел из школы уже в темноте, вторая смена, ноябрь. Тогда казалось, что вокруг все время либо ночь, либо сумерки. Открыл дверь, остановился в прихожей, хотел сказать, что я дома, но промолчал. Услышал разговор родителей на кухне.
— ...это очень много, — тихо сказала мама. — У нас нет таких денег, даже если мы продадим дачу.
— Кто же мог знать... — голос отца был тусклым.
— Ну зачем, господи, зачем? — почти простонала мать. — Неужели мы плохо жили? Тебе даже зарплату почти не задерживают. Да и мне тоже...
— Но ты же сама чуть не каждый день говорила, что хочешь то шубу, то туфли...
— Да мало ли что я говорила! — вспылила мама. — Все говорят. И все хотят. Это же не значит, что надо было идти к бандюку на поклон... Так, я звоню Игорю!
— Не смей! — на кухне что-то грохнуло. Видимо, табуретка упала, когда отец вскочил.
— Нет уж, твоей самодеятельности нам уже достаточно, — отрезала мать. — Игорь обещал помочь. Он человек серьезный.
Раздались шаги мамы. Я быстро уронил портфель на пол и принялся шумно раздеваться.
Приехал загадочный Игорь через пару дней. Мать суетилась и полдня хлопотала у плиты, как будто к Новому году готовилась, не меньше. Потом расставляла на столе хрусталь из серванта и фарфоровые тарелочки. И коричневую керамическую бутылку с остатками сургуча на горлышке. Когда был совсем мелкий, я считал, что над ней так трясутся, потому что там прячут джинна, не меньше. Только потом уже узнал, что рижского бальзама там внутри давно нет, просто отец наливает в эту бутылку домашние настойки. Расставлялось все на особую «праздничную» скатерть, белую, хрусткую от крахмала. Никогда не понимал, почему над этой тряпкой так трясутся? Конечно же, чтобы стол смотрелся праздничнее, нужно накрыть его белоснежной тканью, с которой пятна выводятся только при помощи долгих танцев с бубном и человеческих жертвоприношений. Вот нафига? Чтобы гость опасался неосторожных движений и не сожрал больше, чем надо? И в процессе руками не размахивал. Праздничный стол строгого режима...
Сначала он мне даже понравился. Ввалился в прихожую, лицо красное, прямо как его малиновый пиджак. На шее — толстенная золотая цепь.
