Владимир Коваленко - Боевые паруса. На абордаж!
Остальное время донья Изабелла ест и спит. Из дома не выходит. Под окна является Патрик с рапирой или саблей, но на тренировку девушка выходит нечасто. А если выходит, то сама не берет в руки оружие. Смотрит со стороны, дает советы. Часто зло насмехается, сердится безо всякой причины. Польза от таких занятий есть, радости — никакой.
Что ж, дойти до одного из кабачков недолго. Приметил пару моряков с «Ковадонги», поставил по пинте фруктового вина, потом по второй… Разговорил. Выходило, на корабле Изабелла другая. Спокойная, строгая, временами почти веселая. Такая же, как тогда, когда его подобрала. На корабле — сидит на банке плечом к плечу с остальными и даже за купанием присматривает. А с ним боится не то что рукавом — сталью соприкоснуться.
Что-то это да значит…
А еще, куда Изабелла ни пойдет, всюду за ней следует тень в кирасе. Хайме Санчес. В дом его, правда, не пускают, неприлично, но каждое утро абордажник оказывается у ее дверей. Чтобы, как только капитан покинет дом, молча встать за правым плечом. Кажется, они даже не разговаривают. Общаются кивками да жестами. Да, общая ненависть… Или что-то еще?
Патрик понюхал кружку. От пойла несет изобильными на острове бананами. А ведь на Ямайке и дикие яблоки водятся. Вот только давить из яблок сидр нужно уметь! В Испании, наверно, хлещут вино и не задумываются о сидре, а ведь пенный напиток куда благородней приторного бананового пойла.
— Эй, хозяин! — окликнул кабатчика. — Есть дело…
Кабатчик оказался малый не промах, главное, смекнул живо: сидр — питье европейское, значит, в колониях — безумно дорогое. Пусть не настолько, как вино. Но, прах побери, доброму испанцу пить пиво, как немцу, или банановый настой, как индейцу, — не дело. Если, конечно, денег хватит хоть на что-нибудь поприличней.
Отправить работников за дичками? А вот они, кисленькие. Всякий голландец берет сколько-нибудь. Да, в лимонах они не разбираются…
Главная сложность — пресс. Штука непростая, особенно в колониях. Некто из великих министров, было дело, ляпнул от великого ума: «Если в колониях изготовят хотя бы гвоздь, я буду рассматривать это как государственную измену». Проговорился один, но думают так все, а винты для пресса — совсем не гвозди.
Что ж, в хорошем порту всегда найдется добрый плотник, способный из куска закаленного морем и солнцем дуба сделать винты, ничем по крепости не отличающиеся от железных. Правда, большие. Но это ведь вовсе не страшно?
К следующему возвращению «Ковадонги» первая партия сидра была готова. Дон Себастьян лично опробовал новый товар и изволил одобрить. Даже дал совет. Мол, для продажи в Гавану хмельную кислятину стоит немного приправить тростниковой патокой.
Потом была ярмарка. Патрик постарался сделать все, чтобы вышло точно, как в Корке! Но у местных были свои понятия о празднике… Впрочем, большинство идей ирландца встречал короткий отзыв:
— По-галисийски, что ли? А почему бы и нет!
На этот раз гуляли не из-за пришедших кораблей, ради собственного веселья, хотя в порту и грузил патоку, скрипя обоими кабестанами, здоровенный корабль голландской Вест-Индской компании. Распробовали «настоящий ирландский сидр». Который и стал одной из причин того, что команда «Ковадонги» удостоилась чуть ли не триумфа за захват какой-то пинассы. Без груза и пушек, зато набитой пиратами.
Впрочем, кое для кого это и есть истинный триумф. Хотя Хайме Санчес предпочел бы увидеть морских разбойников мертвыми, а не униженными.
Утешает лишь то, что теперь всяк увидит, как он мстит за семью. Вот пленных ведут к форту. Веселая толпа, вмиг утихнув, настороженно рассматривает иноземных воров и убийц. Тишину нарушает тонкий детский голосок…
— А почему они люди? Пап, ты говорил, что пираты — звери и чудовища! А они просто люди…
Растерянный отец не знает, что ответить. Зато у Хайме ответ готов.
— Самые страшные чудовища из людей и получаются… Вот только людьми после этого остаются только внешне. Поверь, дружок, я разрубил двоих, так что знаю, о чем говорю.
Всего двоих. Слишком многих снесла картечь, а остатки сдались после того, как страшный испанец, закованный в сверкающий доспех, развалил пополам квартирмейстера. Тогда капитан приказала пленных вязать, а не рубить. Теперь их ждет правосудие, капитана — бочка с водой, а самого Хайме — ярмарка и новый кисловатый вкус. Ну и разговор, конечно.
— Тебе как? Только правду! — Ирландец доволен, наслушался комплиментов. Вот, наверное, и желает остудить голову. Всяк знает — от Хайме Мрачного особых слов не дождешься. Но пенный напиток развязал язык, да и горе чуть отступило, успокоившись кровью врагов. Ненадолго. Уже завтра мститель вновь обратится в ходячую статую за плечом капитана. Но сегодня…
— Хуже, чем вино. Лучше, чем все остальное.
— Голландцы сказали то же самое, только вместо вина подставь пиво.
— Чего еще ждать от еретиков? Ну да это их беды.
Слово за слово, кружка за кружкой… И беседа, осторожно, на мягких кошачьих лапах, развернутая на девушку с обликом мадонны и пистолетными жерлами вместо зрачков.
— Я с ней говорил… Напрямоту. Она честно сказала, ее волнует собственная месть, не моя. И враги у нас разные. Просто мои закрывают путь к ее. Ей зачем-то нужны деньги. Очень много денег. Я чисел таких не знаю, но о них наверняка слыхивал королевский казначей. Для этого нужна торговля, пираты мешают коммерции… Потому нам по дороге. Я вволю напою меч кровью пиратов. Потом помогу ей… Нет, про это ни слова! Но я ж не скот, а идальго. Это само собой.
Хайме широко тряхнул головой.
— Кажется, хмель меня расклеил. Закончим беседу. И вообще, не стоит тебе питать ирландское любопытство тайнами капитана. Может выйти боком. И тебе. И ей. А раз так, я встану поперек. Понял?
Но, прежде чем уйти, добавил:
— А еще огонь. Не знаю, почему, но она ненавидит тех, кто жжет людей заживо… Мне это подходит. Так что если надумаешь просто встать рядом, без вопросов — я буду рад видеть рядом еще одну сильную руку.
Патрик поразмыслил над тем, что услышал. А на следующий день явился под балкон воинственной дамы сердца. Как и всегда, с рапирой вместо гитары.
Дама, как это нередко случалось, согласилась лишь проследить за упражнениями. Вот и следит, временами покрикивает. И то не так, и это не этак. И все движения заученные… Всей радости, что вышла в девичьем платье. Да не в старинном платье на рамке, а в новеньком голландском наряде. Все верно, теперь она не на службе. Голландцы взяли мерку — и вот, пожалуйста, «трофей». Шелк цвета свежей хвои, квадрат амстердамского кружева на плечах. И язык, истекающий ядом! Наконец Патрик не выдержал насмешек.
— Да, я зубрила! Но я готов учиться. Так ты же меня не учишь!
— Не получается, — отозвалась Изабелла, — уж слишком тебя натаскали на приемы! Да еще и всякие «хитрые» да «секретные»… Тут не учить нужно, переучивать.
— Так начинай! А не рассказывай, как я плох!
— Хорошо. Но учти, пока ты не освоишь новую систему, будешь беззащитен. Старую придется забыть. И знай, высокое искусство защиты — не только танец со сталью. Это расположение духа.
Взяла оружие, примерилась.
— Ты чуть ниже ростом. Потому…
Клинок взрывает землю, чертит среди травы бурые линии. Большой круг. Малые круги. Радиусы, дуги, засечки.
— Возможно, ты слыхал о маэстро Нарваэсе? Отце «дестрезы», школы правой руки. Фехтовальщиков этой школы обычно называют «диестро». Которые так именуются не оттого, что держат рапиру в правой руке. Дело обстоит сложней. Дестрезу с толком можно применить лишь для защиты правого дела. Видишь ли, основой системы маэстро Нарваэса является разум, а ясное мышление не терпит лжи. Первый принцип дестрезы гласит: «Побеждать — значит мыслить». Для этого и назначен круг — чтобы воин мог понять, о чем допустимо мыслить в битве, а о чем нет. И сам создавал рисунок схватки, а не повторял затверженное, подобно кукле в механическом театре. Что смотришь? Заходи!
И вот под ногами полузатоптанные линии, и каждый шаг против странных правил, всякая попытка провести привычную прямую атаку оборачивается чувствительным тычком колпачка, венчающего меч. Который, кажется, везде. Стоит сделать неверный шаг — и та упирается в грудь, живот, под ребро. С силой доброго выпада.
В голове зреет понимание — если ошибок не совершать, будешь цел. А противнику попросту некуда будет ступить, чтоб не напороться на клинок. Но если отвлечься и шагнуть не туда…
— Твоя жена — вдова, — говорит донья Изабелла. На губах стынет печальная улыбка. Патрик не знает, что когда-то такими тычками награждал маленькую Руфину де Теруан отец. Сначала, до болезни, до видений, — скорее, в шутку. Тогда он говорил: «Ты вдова!» Сетовал, что немолод и может не успеть обучить жениха дочери искусству, а наемный учитель фехтования не настолько заинтересован в успехах ученика, как любящая невеста. Да и где сыскать диестро-наемника?
