Владислав Русанов - Гонец московский
– Тверичи? – Никита похолодел. О посольстве Михаила Ярославича он и думать забыл, а вот оно как повернулось.
– Испугался?
– Я? Нет.
– А мне показалось, что испугался… Тверичи тут пятый день гостят. Ждут, чтобы кони отдохнули перед дальним переходом. Главный над ними – Семен Акинфович, сын ближнего боярина тверского князя, – Василиса внимательно следила за Никитой – не дрогнет ли у парня лицо. Он держался изо всех сил, стараясь сохранять невозмутимый вид. Но получалось или нет, не знал – со стороны на себя не посмотришь.
– А что ж ты закаменел? – по-своему поняла его сдержанность девушка.
– А я разреветься должен?
– Ну хоть задуматься… Семен, боярский сын, ходил к нашему князю и сказал, будто посольство у него к Владиславу, князю Краковскому и Польскому, который готовится стать и королем Польским. Будто бы Михаил Ярославич хочет поддержкой Польши заручиться в борьбе с Москвой. Он бы и от союза с Витенем не отказался… Ведь Будивидович хитер – пальца в рот не клади, и мыслит расширять княжество на восток. Если бы тевтонские рыцари не слишком донимали его с запада… А чего это я отвлекаюсь? Тебя вражда и дружба княжеская мало касается.
– А что меня касается?
– То, что один дружинник из Семенова отряда проговорился об истинной цели похода…
Никита вздрогнул. Правда, быстро взял себя в руки, но было поздно. Василиса уже заметила его волнение и торжествующим тоном продолжала:
– Они идут, чтобы перехватить какой-то обоз из франкских земель. Что моргаешь? Верно?
Парень молчал, сжав до боли зубы. А что скажешь? Против правды не попрешь, но и подтверждать ее не хочется.
– А ты ехал с рыцарем-франком. Сама видела. Вот какая ниточка получается.
«Ты прям дознатчик… Только женского ли ума это дело?»
– А когда Семен Акинфович ко князю Александру заявился и попросил его, чтобы он трех пленников отпустил и ему отдал…
– Откуда узнал? – не выдержав, встрял в разговор Улан-мэрген.
– А мне не докладывались, – отрезала Василиса. – Только вам, я думаю, это и не важно. Важнее другое – вы в ловушке сидите, как та мышка, и ничего не остается, как ждать, какая кошка вас первой скогтит: смоленская или тверская. Так что вы должны мне в ножки кланяться, просить, чтобы я вас вызволила. Или не так?
Никите подумалось, что зря эта девчонка считает себя такой значительной и важной. Ну подумаешь, заявилась! Двери открыла? Открыла… Но она же не знает, что ему достаточно двух-трех движений, чтобы обезвредить и ее, и старика. А там – уж как-нибудь из крепости они выберутся. Только нехорошо это как-то, не по чести… Со стариками и женщинами драться – недостойно воина. Горазд не одобрил бы. Не для того он учил его благородному искусству рукопашного боя. Все-таки Василиса с добром пришла. Помочь хочет. Хотя и наверняка свою выгоду ищет.
Девушка истолковала его молчание по-своему.
– Что призадумался? Нет чтобы спасибо сказать. Или от страха язык проглотил?
– Почему от страха?
– Ах, ты не боишься?! Тогда я тебе расскажу. Александр Глебович сказал Семену, что ничего не знает о вас. Первый раз, мол, слышит. А сам на ус намотал. Хочет вас повыспрашивать… если понадобится, то и с пристрастием… что за обоз такой, зачем Михайло Ярославич отряд снарядил для его встречи? А главное, для чего ты Семену Акинфовичу потребовался?
– И откуда он узнал, что я здесь, в Смоленске… – задумчиво проговорил парень.
– Ну, это как раз запросто. Слухом земля полнится. Илья не приказывал своим людям молчать о том, что на тракте видели. А если бы и приказал, то языки не вырвешь – то там словечко обронят, то здесь. Кто-то жене скажет, а кто-то соседу. Вот слух по Смоленску и пополз. А тверичи поди самые опытные и умелые из ближней дружины Ярославича в поход вышли. Слушать умеют. И запоминать. И боярину докладывать.
– Да что ты меня все запугиваешь? – удивился Никита. – Я – не боярин, не княжич, человек простой, смерд, можно сказать. Зачем я всем вашим князьям-воеводам понадобился? Что я им рассказать смогу? Хотели бы что-то про франков узнать, не надо было брата Жоффрея упускать. А теперь что ж? Все на меня?
– А на дыбе подвесят да пятки углями прижгут, ты все расскажешь! – звонко воскликнула Василиса, забывая, что пришла в поруб ночью, тайно и, если услышит стража…
– Тише ты! – шикнул на нее Улан-мэрген. Видно, о том же подумал.
– Чего тише? – зыркнула на него девица. – Стражи не бойся. Я им сонного зелья подмешала.
– Да кто ты такая?
– Тебе что за дело? Спасибо скажи, что тебя, ордынца, вызволяю.
– Спасибо! – Улан отвесил земной поклон. – В ноги не упасть?
– Надо будет – упадешь… – сурово пробурчал Мал, но под взглядом Василисы потупился.
– Я одного не пойму, – медленно проговорил Никита, внимательно наблюдая за лицом девушки. – Тебе какой интерес в нашем спасении? Мы тебе – никто и зовут никак. А ты зачем-то нас вызволяешь. Хотя можешь навлечь гнев князя. Просто так, за здорово живешь, люди такие поступки не совершают. Ответь честно – чего ты взамен хочешь?
– А если не отвечу, не поедешь? Останешься в темнице?
– Не останусь, – не кривя душой, ответил парень. – Уйду. Станете дорогу заступать, силой уйду. В том загодя прощение прошу.
Старик заворчал, схватился за рукоять ножа, засунутого за пояс.
– Вреда причинять не буду, – заверил его ученик Горазда. – Но уйду. И не поможет тебе ножичек, уж не взыщи, почтенный.
Мал задохнулся от возмущения, но не нашелся, что ответить. Василиса, как ни странно, улыбалась.
«С головой у нее, что ли, не в порядке?» – думал Никита, не решаясь пока что броситься к выходу. Вдруг врет? Что, если это ловушка? Князь смоленский проверяет их – если вздумают бежать, значит, есть чего скрывать. Не лучше ли тогда сидеть и не рыпаться?
Они молчали долго. За окном свистел разгулявшийся к ночи ветер. Едва слышно заржал конь.
Наконец Василиса не выдержала:
– Ладно! Скажу тебе, что у меня за интерес! Только, чур, не допытываться. Сколько надо, столько правды открою, а остальное, извини уж, мое дело. Годится?
– Годится, – парень пожал плечами. Все равно он не проверит – врет девчонка или правду говорит. Так какая разница, сколько он услышит лжи. Или правды? Или лжи… Он понял, что сейчас запутается в собственных мыслях, и решительно кивнул: – Говори.
– Хочу с вами.
Слова Василисы сопровождались горестным стоном Мала.
Никита почувствовал, что его глаза лезут на лоб. Ордынец выглядел не лучше. Он так и застыл с открытым ртом.
– Ты что, совсем разум потеряла? – Парню даже за руку себя ущипнуть захотелось, чтобы убедиться – не спит ли он?
– А с чего ты это взял? Я на коне не хуже вашего сижу! Из лука и самострела бью в перстенек. Саблей могу, ежели что…
– Зачем это тебе?
– А может, мне любопытно – что там франки на Русь везут?
– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.
– За своим следи.
– Я свой от любопытства праздного не сую куда не следует.
– А почему же не следует?
– Потому.
– Нет, ты скажи!
– Не женское это дело!
– А что женское дело? Около печи с ухватом управляться да порты стирать? Не желаю! Так и со скуки помереть можно! Я мир поглядеть хочу!
Никита схватился за голову. Ну, что с такой поделаешь? Небось и воеводу Илью так же уговорила с собой в дозор взять. Кто же она такая? Откуда взялась на нашу голову?
– А если твои отец, братья, жених за нами в погоню кинутся?
– Тебе не все ли равно? – Тень озабоченности лишь скользнула по ее лицу и растворилась.
– И правда! Какая мне разница, кто с меня кожу живьем сдерет!
– Ну так постарайся удрать. Как следует постарайся. Тогда никто тебя пальцем не тронет!
Никита задумался. В самом деле: что в лоб, что по лбу…
Только здесь наверняка пропадать придется, а на свободе мы еще поглядим, кто кого. Ночь да быстрые кони… Василиса должна дороги знать как свои пять пальцев, если уж такая шустрая. Правда, любой воевода княжеский – да хоть бы и тот же Илья Приснославич – не хуже окрестности изучил. Разве что обмануть попытаться. Весь Смоленск уже бурлит слухами, что он, Никита то есть, на Вроцлав навострился. На юг и восток дороги сразу же обыщут. Значит, нужно рвануть на Витебск. Пускай крюк, зато шкура целее будет. Из витебских земель можно после через Белую Русь, да по самым рубежам с Литовским княжеством…
Будем считать, что ты, красавица, меня почти уговорила.
– Ты что скажешь, Улан? – Парень повернулся к другу. Все-таки нехорошо без него решать.
– Что говорить? Застенок – яман[139]. Вольное поле – Якши[140].
– Не боишься, что поймают?
– Цх! – презрительно щелкнул языком ордынец. – Нам татарам все равно: что отступать – бежать, что наступать – бежать. Так у вас говорят об Орде? Если уж суждено погибнуть, то в чистом поле и смерть радостна.
– Ой, молодежь… – едва слышно прошептал старик. – Ой, горе с ними…
