Олег Быстров - Гренадер
Но и без того ситуация сложилась хуже некуда. Теперь броневик Саблина стоял поперёк дороги, разбитая машина Митрофанова отчасти прикрывала его от обстрела справа. Милан методично переносил разрушительный огонь своего МГ с одной обочины на другую. Урядников поливал из ручного пулемёта правый фланг нападающих, Андрей – левый.
Из «хлебовозки» начал огрызаться Сыроватко, Саблин узнал крепкое сложение и невеликий рост гренадера. Но под плотным огнем противника пулемёт его захлебнулся, боец рухнул в кузов. Штоколова не было видно вовсе: либо убило гранатой, либо лежал тяжелораненый. И на глазах погибал Митрофанов. Его крупное тело вздрагивало и билось под ударами пуль. Гренадер ещё двигал руками, пытался что-то сделать, но вот голова его запрокинулась, плечи оплыли на спинку сиденья…
– Командир, что будем делать? – прокричал в самое ухо Андрей, стараясь перекрыть трескотню выстрелов.
– Собрать гранаты! – проорал Саблин. – Все их мне сюда! Андрей, я подойду на пятьдесят метров, ближе опасно… Передам тебе управление, поворачивай на просеку… Я – к опоре, взорву как-нибудь…
– Не дури, командир! – Рука подпоручика впилась в плечо. – Гранатами бетонную опору не возьмёшь! И-эх! Не поминай лихом, командир! Служу Отечеству!
С криком «Прикройте!» Станкевич выпрыгнул из броневика и, пригибаясь, зигзагами бросился к разбитой «хлебовозке», двигатель которой, несмотря ни на что, работал на холостых оборотах.
– Не сметь! – зашёлся в крике Саблин. Всем естеством своим он протестовал сейчас против поступка друга, хоть разумом понимал – другого выхода нет. Подпоручик принял единственно верное решение. Но не кричать тоже не мог: – Я приказываю, вернись!
Андрей был уже около броневика. Вот, с видимым трудом, он сдвигает громоздкое мёртвое тело Митрофанова с водительского места. Втиснулся. Броневик выдал густое облако выхлопа и сорвался с места. Он скользил по дороге, не беспокоясь о летящих вслед пулях, будто был уже по другую сторону жизни, и ничто земное, бренное его не касалось.
Проскользнул и нырнул в голубое свечение, окутывающее опоры, словно в облако. Приглушенно ухнул взрыв, и в следующий миг с того места, где располагалась антенна, взметнулась молния: ветвистая, лилово-зеленоватая, ослепительно-яркая. Она выросла прямо над опорами. Голубое свечение вытянулось вверх, словно острый язык пламени. А следом дрожащая переливающаяся голубизна принялась втягиваться в шахту, стремительно уходя под землю.
И земля не выдержала, треснула с оглушительным грохотом. Тяжёлый удар, идущий, казалось, из самых её недр, потряс окружающее пространство. Под ложечкой защемило, сердце пропустило удар, виски сдавило. Саблин зажмурился…
И вдруг стихли все звуки.
Саблин встрепенулся, распахнул веки. И подумал, что спит, и снится ему страшный сон. Как детский кошмар, когда падаешь в бездонную яму: и падению этому нет конца, и душа сжимается в маленький трясущийся комочек.
Потому что только во сне всё могло повториться вновь, в точности как несколько мгновений назад: стрельба, свет прожекторов и выросшая – там, позади – необычная молния. Не бьющая с облаков в землю, а напротив, вырастающая из земли в небо. Но их броневика там уже не было, и земля дрогнула как-то отдалённо. Не больно.
И навалился мрак.
– Хосподи, прости! – прошептал ошарашенный Урядников. – Эт-шо ж деется, ваш-бродие?!
– Игры с пространственно-временным континуумом, принимаемым нами как мироздание, – прошептал Саблин.
И только Милан неожиданно вскинул руку и воскликнул: «Смотрите!»
Броневик стоял на краю полевого аэродрома. Хорошо просматривался «юнкере» с зачехлёнными двигателями, караульное помещение, оно же, наверное, и диспетчерская. Из караулки высыпали солдаты аэродромной охраны во главе с фельдфебелем, пялились в сторону объекта. Похоже, немцы тоже не видели раньше ничего подобного.
Неожиданно из кустов вывалились два эсэсовца. Двигаясь механически, точно сомнамбулы, они слепо ткнулись в борт броневика. Урядников скосил их одной очередью и аккуратно прислонил автомат к бортику:
– Всё, ваш-бродь, патронов больше нет.
– Возьми «эм-пе» этих вояк, – безучастно проговорил Саблин.
Задание выполнено. Объект уничтожен. Никто больше не сможет прислать взрывчатку во Львов, Москву, Лондон или Нью-Йорк. Но им тоже не выбраться. Что толку в самолёте, если нет пилота? Немецкие лётчики наверняка базируются в Вальденбурге, приезжают сюда только в случае полётов. Фирсов погиб – слава тебе, боец! А больше поднять крылатую машину в воздух некому.
Остаётся только погибнуть с честью. Да и то вряд ли получится: сейчас подтянут силы, приползут танки – два лёгких и один средний, – всё прочешут, найдут и раздавят их без труда.
– В аэроклубе я не только прыгал, – неожиданно заявил Блажек, – но и сделал три пробных полёта.
– На учебной «ласточке»? – спросил Саблин, чувствуя, как помимо воли в сердце закрадывается надежда. Безумная надежда, подпитанная безумным желанием жить. – Ты хоть представляешь разницу между тяжёлым транспортником и лёгким тренировочным аппаратом?
– Принципы управления те же. А что мы теряем? Будем сидеть и ждать, когда придут и нас перестреляют?
– Урядников, автоматы взял? – тихо спросил Саблин. – За мной!
Они были даже не эсэсовцами – обычные пехотинцы аэродромного охранения. Гренадеры передушили их как котят. Оставили двоих в синих замасленных комбинезонах. Поручик успел предупредить Анисима, чтоб не пришиб сгоряча обслугу самолёта.
Милан надвинулся на техников, поблёскивая знаками отличия гауптштурмфюрера в петлицах.
– Пять минут на подготовку самолёта к вылету! – пролаял по-немецки. – Это приказ! За невыполнение – расстрел на месте!
Техники, не знавшие, что и думать об опасных незнакомцах в десантной форме, забегали как ошпаренные. Но мысль о неповиновении даже не пришла им в голову. Через десять минут машина была готова к вылету.
Милан направился к трапу, бросив на ходу:
– Включить освещение взлётно-посадочной полосы.
Один из технарей сбегал в диспетчерскую, и вдоль взлётной полосы загорелись огни.
Вернулся, техники застыли истуканами. Один выпучил глаза, его била крупная дрожь. Другой глаза отвёл, лишь едва заметно подрагивал всем телом. Урядников встал перед ними, заглянул в лица и, сжав зубы, уложил обоих одной длинной очередью.
Не оставлять за спиной живого противника – первая заповедь гренадера.
Милан умостился в кресло первого пилота.
– Ох-хо, господин поручик! – весело воскликнул тут же. – Да здравствует немецкий орднунг! Тут везде таблички, что и как делать. Только умей прочесть.
Он защёлкал тумблерами, сверяясь с надписями: осветилась панель управления, качнулись стрелки на приборах. Потом один за другим, со свистом запустились двигатели. Милан ещё поколдовал над приборной панелью, тронул сектор газа, и самолёт послушно покатился к взлётной полосе. Движения чеха становились всё увереннее.
А у Саблина перед глазами вдруг встала корма броневика, тонущая в голубом свечении. Эх, Андрей, прорубил ты себе дорогу в бессмертие, а нам подарил жизнь. И как теперь быть с этим?
Тут самолёт задрожал, двигатели взвыли на высокой ноте. Удерживаемый тормозами «юнкере» застыл, как бегун на старте. А Милан тронул ещё рычаг, и машина сорвалась с места, набирая скорость.
Какое-то время Саблин был уверен, что самолёт не взлетит. Воображение услужливо рисовало: вот кончается полоса, а дальше – то ли окаменевшая от холода пашня, то ли пустырь, весь в буераках и колдобинах, и «юнкере» вваливается туда всей своей массой, на всей скорости. Переднее шасси подламывается. Самолёт переворачивается, летят обломки плоскостей, в гармошку сминается фюзеляж. И так же сминается живая плоть внутри – кровавыми ошмётками по изломанному металлу… И тут самолёт оторвался от земли и начал уверенно набирать высоту.
– Летим, Милан! – завопил Саблин.
– Летим, итишь твою налево, – откликнулся смертельно усталый Урядников.
– Открою вам маленькую тайну, командир, – повернулся Блажек. – Поднять самолёт в воздух не так уж трудно, но вот, как его сажать, ума не приложу…
И усмехнулся чуть застенчиво и чуть иронично, как умел только он.
Самолёт разворачивался на мутную осеннюю зарю, на восток, унося экипаж: навстречу судьбе.
Вместо эпилога
Окончание тридцать девятого года сложилось для Российской империи более чем благоприятно. В конце ноября МИД России обнародовал ноту протеста, где на фактическом материале изобличалась подрывная и террористическая деятельность польских и украинских националистов на территории Галиции.
Российское правительство потребовало расследования и открытого суда над членами Организации Украинских Националистов и польской организации «Серебряный зигзаг», причастных к массовым убийствам российских военнослужащих и мирного населения во Львове. Однако Варшава саботировала требования российской стороны. Молчал и Берлин.
