Михаил Михеев - Выход есть всегда
Будь японцы настоящими, классическими самураями, все могло сложиться совсем иначе. Самурай, один из символов Японии и столпов ее общества, явление, уникальное только на первый взгляд. Если же внимательно присмотреться, то в любой стране, прошедшей через период феодализма, имелось нечто подобное. В России ближайшим аналогом самурая являлся боевой холоп — воин из крепостных, идущий в бой вместе со своим хозяином. В те времена, когда на службу положено было являться «конно, людно и оружно», вполне себе распространенная и уважаемая прослойка общества, профессиональный воин, причем высокого класса. Со своим внутренним кодексом, в чем‑то совпадающим с самурайским, в чем‑то отличающимся от него. И такие воины, мало отличающиеся друг от друга, существовали везде. Только вот в большинстве стран они к началу двадцатого века благополучно вымерли, в Японии же, в силу ее резкого, скачкообразного перехода из эпохи в эпоху, минуя промежуточные стадии, самураи ухитрились сохраниться. Да, заимствованные у более развитых стран технологии и, частично, уклады отодвинули самураев на обочину, однако не уничтожили. Вот и сохранилась их каста, и, как и любые не боящиеся смерти профессиональные солдаты, они приветствовались в армии. За ними тянулись, им подражали, и необходимость ходить строем вкупе с прусской муштрой, на основе которых создавалась регулярная японская армия, не могли изменить их сути.
Так вот, будь эта четверка японцев самураями, не только с самого детства отменно обученными, но и всегда готовыми к бою, расклады могли оказаться совсем иными. Вот только небольшой, но крайне важный нюанс — самураев никогда не было слишком много. Костяк современной, массовой армии, формируемой по призыву, составляли не они. А вчерашний крестьянин, как его не учи, с потомственным воином сравниться может редко. Дело в том, что при таком подходе на первый план выходит очень меркантильный вопрос — соотношение стоимости подготовки солдата и его эффективности. Проще говоря, солдата учат ходить в ногу, не столько потому, что это красиво, а больше из необходимости добиться от него беспрекословного и незамедлительного выполнения любого приказа. Мозги при этом отключаются, команды выполняются на рефлексах, и очень быстро, в бою это важно. Учат стрелять, основам штыкового и рукопашного боя, но — именно основам. Элитные части, конечно, готовят иначе, но обычная пехота до остального доходит в бою, самостоятельно, и это в чем‑то логично. Обидно и нерационально, если человека натаскивали десять лет, вбухав в его подготовку массу времени и сил, а его потом разорвало снарядом при артобстреле прежде, чем он хоть раз успел побывать в бою. И вот эта четверка, столкнувшаяся с казаками, состояла из представителей как раз такой вот массовой армии, причем не первоклассных. Все же лучшие части японцев на тот момент были сильно прорежены при лихих, но не самых продуманных попытках сходу взломать русскую оборону, а пришедшие им на смену новобранцы в подготовке уступали солдатам довоенного призыва. И, вполне логично, что в ситуации, в которой самурай просто вступил бы в бой, они растерялись. Всего на миг, но и этого оказалось достаточно, поскольку шанс открыть огонь японцы упустили.
Соболев, не теряя даром времени, засветил ближайшему противнику в лоб прикладом сдернутого с плеча карабина, и, пока тот заваливался навзничь, блокировал стволом неловкий выпад второго. Пожалел не миг, что у него карабин, а не обычная трехлинейка со штыком, он бы пришелся здесь кстати, но руки все делали автоматически. Получив жесткий удар в живот, японец сложился пополам, а секунду спустя уже осел с проломленным черепом. Рядом положил своих врагов Коломиец, и справился с этим едва ли не быстрее командира.
Все же была у Коломийца привычка всегда и везде таскать с собой шашку. Соболев свою, кстати, не взял, полагая, что сейчас она будет только мешать, и это не считая того, что добавит лишнего веса, однако его подчиненный, человек упорный или, скорее даже, упертый, как осел, придерживался на этот счет иного мнения. В какое количество лишнего пота ему это обошлось, оставалось только догадываться, но сейчас Златоустовский клинок пришелся как нельзя кстати. А уж владеть им Коломиец, как и любой казак, умел с детства, и не японцам с их достаточно посредственной фехтовальной школой ему было противостоять. Тем более, не обычным японским солдатам. В ту (или все же в эту?) войну японскую кавалерию казаки вырубали начисто, и Коломиец готов был поддержать традицию.
Взмах — и японский солдат, невысокий и мосластый, с широкими, привыкшими к тяжелому труду руками, валится с разрубленным лицом. Почему‑то считается, что для удара, совмещенного с извлечением клинка из ножен, лучше всего подходят японские сабли. Ерунда, шашка годится ничуть не хуже, а может, и лучше, что казак только что и продемонстрировал. Второй японец с похвальной быстротой сдернул с плеча винтовку, но сделать ничего не успел. Самым кончиком шашки Коломиец чиркнул его по рукам, упали в пыль отрубленные пальцы. Еще взмах — и проблема оказалась решена окончательно. Четверо японских солдат лежали в пыли, а казаки даже не запыхались.
— Ну, вот и повеселились, — чуть нервно усмехнулся Коломиец. Все же, пусть он и успел отреагировать раньше своих противников, встреча с ними оказалась для него внезапной, и приятного в ней было мало.
— Повеселились, — Соболев полностью разделял чувства напарника. — Быстро, прибираемся за собой, а то мало ли, кого занесет сюда нелегкая…
Трупы японских солдат были найдены отправленным на поиски полувзводом спустя двое суток. Замаскировали их казаки неплохо, но один из японцев обладал на удивление тонким обонянием и почувствовал запах разложения. Впрочем, это ничего уже не меняло, да и, по чести говоря, не привлекло особого внимания — вылазки из Порт Артура периодически случались, и гибель нескольких военнослужащих была делом привычным. Конечно, японцы пытались организовать преследование, но вяло, без огонька, скорее из‑за того, что «так положено». Даже самый тупой понимал: если прошло столько времени, что трупы начали разлагаться, значит, убийцы наверняка успели уйти далеко. Так оно, в общем‑то, и получилось — казаки пробрались мимо японских позиций и оказались в Порт Артуре куда раньше, чем их начали искать. А уж там им не пришлось даже маскироваться — группы казаков прорывались в крепость и без нее не раз. Оставалось только придумать убедительную историю о том, что прорыв не удался, и группу японцы положили. Тоже, в общем‑то, житейская ситуация, их даже не стали проверять, и это было ошибкой местных жандармов, и без того вымотанных до предела в бесплодных попытках нейтрализовать японскую разведывательную сеть. Хотя, насчет ошибки — это еще как посмотреть, поскольку то, что намерены были сделать эти двое, было направлено исключительно на пользу дела.
А два дня спустя генерал Стессель, выходя из собственной резиденции. Вдруг слабо дернулся. Колени его подогнулись он медленно сел на ступеньки крыльца, хватаясь слабеющей рукой за перила, а потом завалился на бок и больше не шевелился. Вышколенный адъютант, подскочив, увидел на генеральском мундире медленно расплывающееся темное пятно и поднял тревогу. Моментально набежала толпа народу, сразу же затоптавшая все следы, которые, теоретически, могли помочь расследованию. Впрочем, это уже ничего не меняло — стрелка не смогли бы найти при всем желании. Подхорунжий Соболев выстрелил с трех сотен метров, и там, где он устроился, никто и ничего даже не искал.
Вот так оно и бывает. Всевозможные эсеры, народовольцы, анархисты и прочие несознательные элементы готовятся к своим акциям месяцами, таскают взрывчатку или балуются с револьверами. При этом они, в самом лучшем (или самом худшем, это с какой стороны посмотреть) случае оказываются у самого места теракта, и дальнейшие варианты для них невелики. Или нарвутся на пулю охраны, или подорвутся на собственной бомбе, порой вместе с жертвой, а порой и без нее. Возможно, их затопчут или забьют насмерть телохранители, а может, в крайнем случае, все же захватят и доставят живыми на допрос, где пара здоровенных городовых «случайно» переломает им все, что можно и нельзя. Словом, шансы выжить и дотянуть до суда, который, может, и проявит снисхождение, невелики. И все равно — револьверы, бомбы, кинжалы… А ведь обычная трехлинейка, даже в своем укороченном варианте, позволяет отработать по жертве издали и спокойно уйти. Возможно, это происходит из‑за того, что террористы, в подавляющем большинстве своем, люди все же до мозга костей штатские, и кое‑что, для обычного солдата вполне нормальное, им просто не приходит в голову. Но подхорунжий‑то воевал, и немало, заработал «Егория», и возможности своего оружия знал не понаслышке. Соответственно, и мышление его отличалось от работы мозга всевозможных революционеров, а потому он нашел оптимальный вариант.
