Михаил Михеев - Адмирал
Впрочем, использование этой троицы в операции не предусматривалось в любом случае, старые корабли должны были усилить оборону Гибралтара, блокируя попытки британских линкоров прорваться в метрополию. И если для серьезных операций устаревшие корабли подходили мало, то в обороне, при поддержке береговых батарей, они все еще оставались грозной силой.
Что еще? Итальянский флот. Для чего существует австрийская армия? Чтобы в Европе каждый мог найти, кого наверняка сможет побить. Для чего существует итальянский флот? Ну, австрийцам тоже надо кого-то бить. Шутка старая, но в отношении итальянцев по-прежнему актуальная. При всей своей кажущейся мощи итальянский флот показал себя крайне малоэффективным. Так что его в анализе Колесников упомянул вскользь, и возможность его участия в предстоящем деле даже не рассматривал.
Итак, от одного до трех линкоров с пятнадцатидюймовой артиллерией, два линейных крейсера – серьезная помощь, если все пойдет нормально, конечно. Общим итогом от трех до пяти линкоров, все примерно одинаково вооруженные, четыре линейных крейсера, три авианосца, один «карманный линкор» («Шеер» все еще свирепствовал на юге, пополняя запасы в Аргентине, где впечатленные эффективностью немецкого флота аборигены прогибались, как могли), плюс крейсера и эсминцы, плюс подводные лодки… Мысль о том, что проливы, особенно при обеспечении господства в воздухе или хотя бы авиационного прикрытия, можно и нужно форсировать, становилась все более реальной.
В общем, после активных обсуждений, в которых основными действующими лицами оказались профессионалы, то есть Геринг и Колесников-Лютьенс, сроки операции было решено утвердить. Утвердили и командующих. Как и в случае с Гибралтаром, общее руководство номинально осуществлял Гитлер, ответственность за флот возлагалась на Лютьенса, авиацией взялся руководить непосредственно Геринг. Труднее всего оказалось подобрать кандидатуру на роль командующего сухопутными силами – фельдмаршалов в Германии хватало. Ну а когда обсуждение зашло в тупик, Колесников как бы между делом упомянул Роммеля. Кандидатура человека, хоть и помладше званием, зато доказавшего свой полководческий талант и, вдобавок, пользующегося благоволением Гитлера, оказалась устроившей всех компромиссным вариантом. Звезда Лиса Пустыни продолжала свое восхождение.
Когда все уже расходились, Гитлер жестом остановил Колесникова и, после того, как за спиной замешкавшегося на миг, скорее всего, от любопытства, Гиммлера закрылись двери, спросил:
– Скажите, адмирал, сроки восстановления нашего флота реалистичные? Или вы их сообщили исходя из политических соображений?
Взгляд бесноватого фюрера был холодно-жестким. (Кстати, а почему бесноватого? До сих пор он производил на Колесникова впечатление умного и адекватного человека.) Колесников, тем не менее, выдержал его не дрогнув.
– Я не враг своему здоровью и на покалеченных кораблях в море не выйду.
– Верю, – усмехнулся Гитлер. – Именно поэтому и спрашиваю. Все, включая Редера, в один голос утверждали, что на полное восстановление их боеспособности потребуется минимум полгода.
– Три… месяца, – раздельно произнес адмирал.
– И как вам этого удалось добиться?
– Очень просто. Я поставил срок и пообещал, что если не успеют, то будут выполнять ту же работу, но уже в качестве заключенных концлагеря. Что я не склонен шутить серьезными вещами, знают все, поэтому мне поверили.
– Вот как… И откуда вам в голову пришла столь здравая идея?
– Позаимствовал у русских. Сталин, насколько мне известно, именно так наказывает провинившихся. Я слышал, это разом дает людям силы на любые подвиги.
– Гм…
Пожалуй, ему удалось озадачить Гитлера. Тот размышлял несколько минут, затем рассмеялся, не натянуто, а вполне искренне:
– Даже у этих унтерменшей есть чему поучиться. Только, к сожалению, не все будет зависеть от работающих на верфи. Поставки оборудования, как я знаю, ведутся по согласованному графику, и тот же Крупп вряд ли будет его менять ради ваших желаний.
– Мы ведем войну, или мне это показалось? В конце концов, за саботаж у нас предусмотрен все тот же концлагерь.
На сей раз ему удалось смутить Гитлера. Тот на несколько секунд замялся, не зная, что сказать. Ну да, крупные корпорации, олигархи этой эпохи, позволили ему прийти к власти. И в отношении этих людей кажущийся всесильным фюрер имел не так много рычагов влияния. Ну что же, а вот сейчас…
– Мой фюрер, разрешите?
– Говорите, адмирал, – потухшим голосом ответил Гитлер, прерывая тягостную паузу.
– Мой фюрер, кем бы ни были эти люди, какими бы деньгами ни ворочали, их реальные возможности не столь уж и велики. У них могут быть горы оружия на складах, но нет банальной роты автоматчиков, которая запросто войдет в поместье и организует самоубийство пятью выстрелами в голову. А у меня под рукой корпус морской пехоты. Головорезы, которые выполнят любой мой приказ. Поэтому, если кто-то рискнет пойти против интересов Германии, то вам достаточно сказать, в чем они заключаются.
Он рисковал, невероятно рисковал. Вся его эскапада сводилась к единственному допущению: ни одному диктатору не нравится ограничение собственной власти. А корпорации делали именно это, причем считая такие расклады само собой разумеющимися. Все так, но если он, Колесников, ошибается, оценивая возможную реакцию Гитлера… Тогда проще застрелиться самому – выйдет хотя бы не так болезненно.
А Гитлер стоял и думал. И молчал. Очень долго думал, очень страшно молчал, и даже когда адмирал выходил из кабинета, лицо фюрера по-прежнему было отрешенное…
– Пора?
– Да, Хелен, пора, – Колесников отпустил девушку. – Извини, но… это мой бой.
Хелен только вздохнула и отвернулась. Наверное, чтобы он не увидел слез. Боги, с каким удовольствием он бы никуда не уходил, просто остался здесь – и все. Но – увы, адмиралы в бой не посылают, а ведут, и машина, ожидающая его, чтобы отвезти на аэродром, была зримым воплощением этой истины.
Три месяца пролетели, как один день. Колесников мотался по континенту как проклятый – налаживал взаимодействие, следил за ремонтом кораблей и подготовкой транспортов, вешал (иногда в буквальном смысле этого слова) бюрократов, от недалекого ума ставящих палки в колеса. На фоне всего этого организация дырок в головах некоторых излишне много о себе мнящих деятелей прошла так, сравнительно мелким эпизодом. Самые богатые люди Германии и предположить не могли, что кто-то решит поговорить с ними так… радикально. Ну а те, кого поставили руководить национализированными предприятиями, хорошо понимали теперь, чем для них закончится попытка обрести лишние вольности.
Надо сказать, цели своей Колесников добился. Власть в Германии стала куда более централизованной, чем раньше. Может, ее действия теперь стали даже эффективнее и опаснее, но зато система оказалась куда более уязвимой. Убери тех, в руках кого сконцентрированы нити управления огромным и невероятно сложным хозяйством, и все здание немецкой военно-промышленной машины попросту рухнет. Или забуксует, что непринципиально. В случае войны между Германией и СССР такая возможность может оказаться весьма кстати, хотя если удастся все задуманное, до столкновения не дойдет.
Однако все это потом, а сейчас последний бросок. Флот готов к высадке десанта на Британские острова, войска уже грузятся на десятки транспортов. И Британии, сотни лет портившей всем жизнь, когда интригами, а когда и силой оружия, вскоре придется на собственной шкуре ощутить, чем заканчиваются подобные игры. Если, конечно, у него все получится. Он не имеет права проиграть.
– Иди. Иди, не стой. Просто возвращайся.
Колесников кивнул и решительно распахнул дверь. Уже выходя, услышал, что она сказала ему вслед, и смысл фразы дошел до него только в машине, по дороге на аэродром. И весь полет он пребывал в глубокой задумчивости, с трудом реагируя на происходящее вокруг, ибо Хелен сумела-таки огорошить его напоследок. Вот так, а он-то, загруженный делами и живущий в бешеном ритме, даже и не знал, что происходит. Да и внимания не обращал, идиот!
Вот так вот, флотоводец доморощенный. Будет у тебя ребенок. Кто? Да бог знает, УЗИ в этом мире еще не изобрели. А Хелен, конечно, хороша, не могла раньше сказать. А может, и к лучшему, что не говорила. А может… Черт, черт, черт! В таких расстроенных чувствах он не был еще никогда. Даже в своем времени – там, по молодости, все воспринималось иначе, и реальность происходящего он начал осознавать куда позже. А сейчас известие выбило его из колеи надолго и качественно. Черт!
Для того, чтобы свыкнуться с происходящим, ему потребовалось несколько часов и много-много рутинной, но крайне необходимой работы. И все равно, когда на следующее утро флот вторжения вышел из гавани, а навстречу ему из французского Бреста двинулась эскадра адмирала Жансуля, он чувствовал себя не в своей тарелке.
