Рычаг локтя (СИ) - Алим Онербекович Тыналин
Я стоял в сторонке. Рядом застыл Степаныч — коренастый, подтянутый, будто высеченный из гранитной глыбы.
— Ты следующий, Витя, — отрывисто бросил он, пронзая меня цепким взглядом. — Соперник у тебя серьезный — Котиков Кирилл из Кишинева. Мы насчет него говорили вчера, помнишь? Жесткий, напористый, с хорошей школой. Особенно силен в партере, любит болевые. Так что главное — в его захваты не лезь, старайся в стойке работать. И двигайся побольше, измотай его.
Я молча кивнул. Мне тоже скоро предстоит выйти на ковер. Сердце заколотилось быстрее. Что это, я нервничаю?
Сейчас мне самому предстоит шагнуть на ковер, озаренный слепящим светом прожекторов. Услышать крики зрителей, вскидывающих руки в приветствии и подбадривании. Вдохнуть терпкий, ни с чем не сравнимый запах борцовского зала — пот, разогретый мат, лосьон «Огуречный».
Я огляделся. Зал Дворца тенниса ЦСКА, превращенный на время турнира в гигантский самбистский стадион, бурлил и шумел, как потревоженный улей. Я невольно залюбовался открывшейся картиной — она завораживала и пьянила, будто хмельное вино.
Три теннисных корта сейчас застелены борцовскими коврами. Их бордовые квадраты ярко выделялись на фоне зеленого покрытия площадки. По периметру возвышались трибуны — крутой многоярусный амфитеатр, забитый до отказа. Болельщики теснились на скамьях, возбужденно переговаривались, взмахивали руками, вскакивали с мест. На лицах их полыхал румянец азарта и предвкушения. Дамы в нарядных шляпках, мужчины в строгих костюмах, мальчишки в форме юных динамовцев — все слились в единый, многоголовый организм, жаждущий битв и побед.
Под сводами потолка полыхали огромные, в полнеба, алые полотнища с золотистыми надписями «V летняя Спартакиада народов СССР», «Слава КПСС!», «Привет сильнейшим спортсменам!». Отовсюду свисали разноцветные флаги союзных республик. Их шелковые полотнища мягко покачивались от движения воздуха, напоминая крылья гигантских экзотических птиц.
На нижних рядах, у самого ковра, я заметил знакомые лица спортивных чиновников, именитых ветеранов, почетных гостей. Вон знаменитый борец, не помню фамилию, уже совсем седой, но по-прежнему статный и подтянутый. А это, кажется, первый заместитель председателя Спорткомитета СССР, Валерий Сычев — я узнал его по широким генеральским лампасам на брюках и иконостасу орденских планок на кителе.
И вдруг меня захлестнуло теплой волной воспоминаний. Словно все вокруг подернулось дымкой, поплыло куда-то, а на первый план выступили совсем другие картины.
Вот мы с Борькой, совсем еще недавно, входим в секцию самбо в родном АЗЛК. Я робко озираюсь по сторонам, принюхиваюсь к непривычным запахам, невольно жмусь к дружку.
Вот уже потом, на тряском автобусе еду на первые в жизни соревнования. Дремлем вповалку на продавленных креслах, волнуемся, гадаем, что ждет нас в незнакомом месте.
А вот уже нынешние — рослые, плечистые, уверенные в себе. Азартно работаем на тренировке, бросаем, душим, выкручиваем руки манекену и друг другу.
— Ничего, Витек, прорвемся! — горячо шепчет Борька, обнимая меня за плечи. — Будем первыми, попомни мое слово! На Союз замахнемся, на Европу, на мир!
Ага, прорвались, Боря. Поссорились, как два школьника, из-за девчонки. Я тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли, и медленно выдохнул, расправляя плечи. Предстартовая нервозность постепенно уходила, сменяясь спокойной сосредоточенностью.
Я готов. Теперь и моя очередь бороться.
И я шагнул к ковру.
* * *
Кирилл Котиков родился в 1952 году в небольшом молдавском городке Флорешты, в семье потомственных виноградарей. Отец его, Григорий Котиков, был бригадиром в местном колхозе, человеком строгим и немногословным. Мать, Ольга, слыла лучшей рукодельницей в округе — ее ковры и вышивки охотно покупали даже в Кишиневе.
Самым ярким воспоминанием детства для Кирилла стал день, когда отец впервые взял его с собой на виноградники. Мальчику тогда едва исполнилось шесть, но он навсегда запомнил, как шагал меж высоких, увитых лозами шпалер, трогал тугие гроздья, тянул в рот прохладные, налитые соком ягоды. Отец шел рядом, время от времени взмахом руки указывая на особо примечательные лозы.
— Запомни, Кирюша, — сказал он тогда, глядя куда-то вдаль. — Виноград, он как человек. За ним глаз да глаз нужен. Недосмотришь, не прольешь вовремя пота, он тебе того же не простит. А будешь с ним строг, да справедлив, он тебя щедро одарит.
Эти слова запали Кириллу в душу. С той поры он при каждой возможности убегал на виноградники, пропадал там до темноты. Учился обрезать лозу, подвязывать побеги, окучивать корни. И вскоре отец стал брать его с собой уже не как маленького помощника, а как равного, товарища по труду.
Но однажды случилось несчастье. Григорий Котиков, объезжая верхом дальние виноградники, не справился с норовистым жеребцом. Лошадь понесла, сбросила седока на землю — да так, что он расшибся насмерть. Кириллу тогда только-только исполнилось двенадцать.
Поначалу мальчик совсем потерялся, впал в черную тоску. Часами просиживал на краю виноградника, бездумно теребя в руках отцовскую кепку. Но потом вспомнил его слова — про труд, и пот, и полученную сполна награду. И впервые после смерти Григория вышел к лозам.
Работал как одержимый — копал, подрезал, подвязывал. Уходил затемно, приходил чуть свет. Мать только качала головой и украдкой утирала слезу. Не по годам рослый и плечистый Кирилл, казалось, вымещал на винограднике всю свою боль и тоску. Словно мстил лозам за то, что отняли у него отца.
А потом случилось еще одно потрясение. Бригадиром на место покойного Григория Котикова председатель назначил не его сына Кирилла, которому к тому времени шел уже девятьнадцатый год, а чужака из района, присланного по разнарядке. Тот был собой неказист, в виноградарстве не смыслил ни бельмеса, зато дочка его училась в одном классе с дочерью председателя.
Это стало для Кирилла последней каплей. Он начал прогуливать работу, избегать виноградников, где все напоминало об отце. Связался с местной шпаной, стал выпивать, ввязываться в драки. Но все чаще и чаще, разбирая вечерами в сарае отцовы инструменты и снасти, ловил себя на мысли — как же мало в его жизни настоящего, стоящего, ради чего стоит жить.
Перелом случился весной 1969-го. Как-то вечером, слоняясь по улицам райцентра, Кирилл увидел приклеенную к фонарному столбу афишу. С нее, грозно стиснув кулаки, глядел коренастый плечистый мужчина в странной куртке и шароварах. «Школа борьбы объявляет набор. Победи себя — и ты победишь кого угодно!», — горели крупные алые буквы.
Кирилл вдруг вспомнил покойного отца, его уверенную сильную фигуру, его мозолистые руки виноградаря. И впервые за долгое время ощутил, как в груди шевельнулось что-то теплое.
На следующий день он пришел по адресу, указанному на афише. Оробел, увидев через щель в двери могучие фигуры борцов, услышав глухие шлепки падающих на
