Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая. - Геннадий Борисович Марченко
решать вопрос с маньяком кардинально. Никакой милиции, эта тварь станет умирать медленно, в таких муках, что будет молить небеса, чтобы быстрее сдохнуть.
Ещё и «продуктивно» я относил к очередной порции гонораров, полученных по возвращении в Сердобск. Квиточек из почтового ящика вытащила Наталья, чтобы никто не спёр и не поджог из хулиганских побуждений, да и дождём чтобы бумажку тоже не намочило. На этот раз перевод составил пять тысяч двести восемнадцать рублей, шестьдесят три копейки. Причём такой суммы на почте одномоментно не оказалось, пришлось через три дня заходить за остатками. К тому времени первую часть я сразу положил на сберкнижку, туда же отправилась и вторая.
Нет, надо точно вкладываться в недвижимость. В Пензу распределят, не в Пензу – а кооперативная квартира лишней не будет.
Квартира квартирой, а работу никто не отменял. Уже в первый день привалил интересный случай в виде женщины без сознания и с низким давлением. Её сразу подняли в реанимацию. Женщина чуть за шестьдесят, фамилия – Шкурина, имя-отчество – Надежда Петровна. Нашли её родные дома в луже мочи. Вызвали «скорую», та доставила к нам. Глубокие морщины изрезали одутловатое лицо, всклокоченные, слипшиеся волосы, запах давно немытого тела. Бледная, как стена вновь побеленной кухни, закатившиеся глаза с желтоватыми белками, указывавшими на возможную желтуху, на встряхивание отвечает тихим стоном. Совершает слабые, неосознанные движения в конечностях, причем с обеих сторон одинаково, да и сглаженности носогубного треугольника не обнаружено. Плюс крайняя степень обезвоженности. Можно бы поставить диагноз – кровотечение, допустим, из язвы желудка. Но по желудочному зонду чистое желудочное отделяемое.
Ещё в приёмном отделении проперкутирували границы печени, плюс субиктеричность склер, плюс «печеночные» данные в биохимии крови. В общем, скорее всего, печёночная кома. Надо анализы дождаться.
Вёл поступившую не я, но пациентка показалась мне любопытной, и я решил пойти, скажем так, параллельным путём. Пообщался с её родственницей, и оказалось, что Надежда Петровна начала пить после того, как её старший сын погиб в ДТП в 71 году. Употребляла всё, что можно и что нельзя. Пришли анализы. Налицо признаки повреждения почек, сердца. А про анемию… Блин, вот самое интересное здесь. Тридцать гемоглобин, причём на обезвоживании! Когда капнули раствор, он у неё просел до двадцати пяти граммов на литр! Понятно, что сразу дали ей кислород, как же без него. И она… стала просыпаться!Вот как они это делают?! Я понимаю, что это хроническая анемия, но мужик уже давно бы в ящик сыграл. А её тело мало того, что жило, так и ещё и не особо повредилось. Кровь её и на кровь-то не похожа была, когда ей поставили центральный катетер – будто вода, чуть окрашенная в красноватый цвет. Помои, в общем... Два пакета крови капнули, и она вышла на ясное сознание! Поесть-попить ей захотелось! Как?! Как, беспросветно бухая, донельзя обескровившись, она выжила?!
Причём, едва очухавшись, тётка потребовала перевести её в обычную палату, и тут же вообще заявила, чтобы её выписали. Ну нет, родная, не спеши, сначала я буду делать из тебя человека. Меня прямо-таки подзуживало побыстрее взяться за лечение. Естественно, с помощью ДАРа, не ставя о том коллег в известность.
Может, она при таком своём асоциальном образе жизни и не была достойна того, чтобы я тратил на неё свои силы, но жить потом, мучаясь угрызениями совести… В конце концов, я врач, призванный спасать жизни людей, невзирая на социальные статусы и прочие вещи. Да и, честно говоря, меня охватил азарт, было интересно, как я справлюсь с поставленной перед самим собой задачей.
Благо у пациентки была всего одна соседка в палате, и та находилась в медикаментозном сне, я, попросив дежурную медсестру нас не беспокоить, в тот же день, как Шкурина пришла в себя, приступил к работе. Пациентку предупредил, чтобы лежала ровно, закрыв глаза, и не дёргалась.
Первым делом провёл собственную диагностику, ожидаемо обнаружил цирроз. С этого и придётся начинать лечение, а потом уже всё остальное. Превратить печень из куска фиброзной ткани в практически новую – это стоило мне перекачки всей моей энергии. Почти всей. Закончив работу, я сполз на пол и минуты три лежал с закрытыми глазами, чувствуя запашок из стоявшей рядом под постелью «утки». На вопрос Шкуриной, что со мной случилось, я, едва шевеля губами, ответил, чтобы она за меня не волновалась и не вздумала звать сестру. После чего запустил руку в карман халата и вытащил оттуда плитку шоколада «Сказки Пушкина». Дрожащими пальцами вскрыл упаковку, отщипнул сразу ряд из трёх долек и отправил себе в рот. Спустя минуту почувствовал, что стало чуть полегче. Не без усилий встал и, покачиваясь, будто пьяный, сказал:
— Поздравляю, Надежда Петровна, у вас новая печень.
— Как? — не поняла она, недоумённо заморгав сморщенными, с редкими белесыми ресницами веками.
— Так, я вам привёл её в порядок. Но если будете пить, как раньше – то жить вам недолго, у вас и без печени целый букет. И очень вас прошу, то, что здесь сейчас произошло – только между нами. Я применял экспериментальный метод лечения, если моё начальство узнает… Обещаете молчать?
— Обещаю, — прошептала она и вперилась в меня слезящимися глазами с таким видом, будто увидела сошедшего с иконы святого.
Мне показалось, она сейчас перекрестится, но нет, обошлось. Я повернулся и ушёл. А вернулся через три дня. Шкурина всё ещё находилась в реанимации, но готовилась к переводу в обычную палату. Взятые позавчера печёночные пробы показали удивительный результат, впрочем, удивили они всех, только не меня с Надеждой Петровной. Мы с ней выглядели как два заговорщика, когда я снова её проведал.
На этот раз она лежала в палате одна – соседка вчера, увы, ушла в мир иной. Честно говоря, я подумывал и ей помочь, когда брался за Шкурину, но там бабульке было под девяносто, и состояние организма оставляло не то что желать лучшего, а надеяться,
