Англичанка г… - Андрей Готлибович Шопперт
Кох матросов и боцманов понимал. Многие сразу женились, дома построили и опять в эту каторгу на пять лет лезть, спасибо большое.
Пришлось начинать всё с самого начала. И заодно на непростую проблему пожаловался Владимир Фёдорович Георгию Петровичу Ремизову. Тот обещал поспособствовать. И ведь не обманул. Дал списки тех, кого демобилизуют в ближайшее время, и пообещал даже ускорить этот процесс, если матрос контракт подпишет. Так за две недели из семерых человек его отряд превратился в двадцать пять матросов и унтер-офицеров. Ну, и сам, пройдясь со следующей сотней недавно демобилизованных матросов, опять после разговора с офицерами, чтобы бузотёров и пьянчуг не набрать, удалось Коху ещё девять человек завербовать. Ну, тридцать шесть человек для управления парусным фрегатом маловато. Но Владимир Фёдорович, помня, что артиллеристы уже есть, набирал только палубную команду и их хватит, чтобы дойти до Дублина, где ему обещают пополнение. В самый последний момент, чтобы цифра стала ровной и красивой, капитан-лейтенант заглянул на биржу по трудоустройству. Там нанимались в плавание матросы на купеческие или рыбацкие посудины. Нда, не тот контингент, но четверых молодых и водкой не испорченных парней Коху нанять удалось.
С офицерами было и того хуже. Оставлять семью на пять лет никто не желал, тем более, плавание и условия какие-то сомнительные. Удалось набрать двух мичманов, недавно закончивших школу гардемаринов и семьёй обзавестись не успевших. В их числе оказался и мичман Фролов, который и начал всё это, рассказав ему о пульмонологическом центре под Тулой. Попался в его сети и лейтенант Стасов Валерий Валерьевич. Тот был в отпуске по болезни и как раз вернулся в Кронштадт, ну и первым, с кем увиделся, был капитан-лейтенант фон Кох. Стасов похоронил жену и новорождённую дочь только и был поблёкший и повядший какой-то, сломили почти человека невзгоды.
— Пять лет? А что, самое то. Как раз раны на сердце заживут, записывай меня, Владимир Фёдорович, если отпуск сможешь продлить.
Последним приобретением стал капитан второго ранга фон Штольц. Он по ранению ушёл в отставку год назад. Нет не война была. Орудие разорвало при стрельбе, и Генриху Фридриховичу оторвало кисть на левой руке. Теперь рана зажила, а имение пришлось продать, чтобы долги отдать. Куда податься, хоть ложись в гроб и помирай, а тут Кох с заманчивым предложением и обещание гор золотых. Словом, впятером пока будут командовать на их несуществующем пока фрегате.
Ремизов выписал всем подорожные на поправку здоровья на минеральных водах в Пятигорске и организовал, где возможно, переезд на почтовых лошадях. Больше месяца они добирались до Редут-Калле, прибыли, а корабля нет.
И чего теперь делать? Кох вновь поднёс трубу к глазу. Показалось или на самом деле с юга к ним шло трёхмачтовое судно.
Событие пятьдесят восьмое
Никто не жаждет мести сильнее человека, который причинил тебе зло и был наказан за это.
Дик Фрэнсис
Оказывается, в английском флоте сейчас есть градация… прейскурант на наказания матросов… методом бичевания «девятихвостой кошкой». В общем, минимальное количество ударов — десять. Максимальное — сорок восемь. За средний проступок назначают тридцать два удара. Странная какая-то система и не десятеричная, ну, где британцы и где десятеричная система? у них и в двадцать первом веке её нет. Но она и не двенадцатеричная — цифра тридцать два (32) явно не из неё.
Десятерым матросам с «Аретузы» назначили за оскорбление посла иностранной державы именно тридцать два удара плетью каждому. Да и чёрт бы с ними, но нет. Великого посла Великого хана Великого ханства Джунгария «вежливо» пригласили присутствовать при экзекуции. Если честно, то Сашка бы перестрелял палачей. Это было настолько ужасно, что его почти вывернуло, и чёрная пелена застила сознание, и только счёт до тридцати двух эту пелену с глаз убрал.
А началось всё вполне буднично.
Место для вразумление выбрали у грот-мачты. Вся команда «Аретузы» собиралась вокруг, нижние чины при этом стояли справа, отдельно от офицеров. Не прошло и пары минут, как первого «осужденного» приконвоировали двое вооруженных матросов к мачте. Капитан Фредерик Пауль Ирби огласил вид проступка. Обвиняемый матрос получил возможность сказать слово в свою защиту. Однако, стоя уже у грот-мачты, вряд ли он мог рассчитывать на прощение. Потому пыхтел с опущенной головой и молчал. Не дождавшись стенаний и завываний от матроса, капитан Ирби тишину нарушил, отдав приказ: «Раздеться!». Приговоренный сам обнажал верхнюю часть тела. Затем его два матроса поставили на квадратную деревянную раму — такие решетки служат для закрывания люков, поверх них натягивают брезент. Ступни жертвы прочно привязали на поперечине решетки, а поднятые над головой руки пропустили сквозь петлю на тросе, свисавшем сверху, и выбрали затем те же два матроса втугую. Распяли, одним словом. Это было сигналом боцману, по которому он начал полосовать спину матроса девятихвостой плетью. Майор Осборн шепнул Сашке, что если экзекутор из сострадания будет махать плетью недостаточно рьяно, ему определят такую же порцию.
С обнаженной, исполосованной спины несчастного капала кровь уже после десятка ударов. И всё это под дробь барабана происходило. После десяти ударов наступил полуминутный перерыв. Судовой врач подошел и пощупал пульс у замолчавшего после седьмого удара матроса. Врач кивнул.
Снова раскатилась дробь барабана, и вновь десять раз просвистела плеть, падая на иссеченную спину закованного. Кожа со спины клочьями нависла на поясницу. Находящийся всё время рядом врач подал знак прекратить экзекуцию. Как объяснил дархану Дондуку майор, это означало, однако, лишь отсрочку на несколько недель, после чего надлежало нанести недоданные удары, если, конечно, жертва к этому времени не умрет.
И всё это повторялось десять раз. При этом только трое получили все тридцать два удара, остальным после излечения была положена различная добавка.
С другой стороны, для Сашки и калмыков получился небольшой плюсик. Боцман Соловей со сломанной ключицей остался в госпитале на Скале, так же на Гибралтаре оставили всех десятерых матросов с исполосованными спинами. И получается, что убивать нужно будет не триста двадцать пять человек, а всего триста
