Колдун 2 - Кай Вэрди
Алексей сидел не шелохнувшись и не сводя глаз с задумавшегося старика. А тот словно проживал какие-то только ему известные моменты: в его глазах то появлялась невероятная печаль, то, окутавшись добрыми морщинками, они вдруг начинали лучиться безмолвным смехом…
— Да, Алёша… Тома вышла замуж, и прожила долгую и счастливую жизнь. Много у нее было и радостей, и печали случались, но в целом она была счастлива, — вдруг словно очнувшись, тряхнул головой дед Михей. — Вот и правнучку увидеть успела, и даж понянькаться с ней. Да и имя Аннушке она дала. Так что правильно я тогда сделал, что уехал и встреч с ней больше не искал. А Аннушка помнит ее. Только затерлись те воспоминания за ненадобностью, затерялись. А нынче вот вспомнила, — тепло улыбнулся старик. — Я так понимаю, рассказал ты ей про Тамару?
— Рассказал, — кивнул Алексей. — Да ты и сам все знаешь.
Старик, улыбнувшись, кивнул.
— Что еще ты узнать хотел? — спросил он, склонив голову набок и глядя на Алексея ясными, добрыми глазами.
— Про Петра. Сошлись они с Верой? — с интересом потянулся к нему Алексей, протягивая руку вперед.
— Сошлись, — кивнул старик и откинулся на стуле, сложив на груди руки. В глазах его заплясали смешливые искорки. — Вышла Вера за Петра замуж. Сомневалась она сильно — обожглась же уже, и повторения ей не хотелось. А потому однажды, по зиме уж, пришла она ввечеру ко мне.
Дед Михей, вздохнув, накрыл руку Алексея своей.
* * *
Шатавшийся от усталости Мишка ввалился в свою комнату и, рухнув на кровать, устало прикрыл глаза. Опять он переборщил и потратился сильнее допустимого, леча Костика и Лизу. Но, видя, как дети с каждым днем все больше оживают, он с трудом мог остановиться — так хотелось побыстрее вылечить их. Особенно он радовался, видя, как Костик гоняет по комнате купленный ему счастливым до умопомрачения отцом футбольный мяч — Петр уже дважды менял в окне разбитое сыном стекло, но даже слова браного мальчишке не сказал. Мишке иногда казалось, что разнеси Костик всю общагу по кирпичику, и даже тогда он и слова мальчишке не скажет, настолько он был счастлив, что сын встал на ноги.
Лизавета тоже крепла и расцветала на глазах. Взгляд маленькой голубоглазой кокетки все чаще искрился задорной хитринкой, а ее темные кудри, рассыпанные по плечам, с каждым днем все сложнее поддавались расческе, и маленькая лисичка изобретала миллион различных способов, дабы избежать ежедневного расчесывания. И если с отцом это получалось легко и непринужденно — Петр и секунды не мог устоять перед синими глазами приемной дочери, то с Верой у нее этот номер не проходил ни разу.
Полюбившая Лизавету всей душой, Вера тем не менее была непреклонна перед умоляющим взглядом синих глаз, опушенных невероятно длинными и густыми ресницами. Она многое прощала девочке, но за порядком следила строго.
Мишка, вспомнив хитрую мордашку маленькой лисички, улыбнулся, плавно проваливаясь в сон. Синие глаза стали серьезными, недетскими, потемнели, превращаясь в карие, улыбавшаяся мордашка стала серьезной, упрямой… Тамара требовательно и с вызовом смотрела на него, ожидая. Губы ее шевельнулись…
— Миш… Миша… Спишь что ль? — позвала она голосом Веры. — Мииш…
Мишка, почуяв плеснувшее на него ожидание, расстройство и разочарование, распахнул глаза. Над ним маячило расплывавшееся Верино лицо.
— Спишь, что ль? — повторила она, хмурясь. — Чего не разделся-то даже? Может, покормить тебя? Голодный небось? — увидев, что тот открыл глаза, засыпала она парня вопросами.
— Да нет, Вер, — с трудом принимая сидячее положение и растирая лицо ладонями, проговорил парень. — Устал просто. Есть не хочу, Петр накормил. А ты чего? — тряхнув головой, поднял на нее уставшие глаза парень. — Случилось чего?
— Ты к Петру, что ль, ходил? — присаживаясь на придвинутый к кровати стул, спросила она.
— Как всегда, — пожал плечами Мишка. — А чего?
— Да я чего пришла-то… — нервно затеребила фартук Вера. — Петр-то того… замуж меня зовет…
— А ты что? — с улыбкой взглянул на нее Мишка.
— А я что? Я вот посоветоваться пришла… — вздохнула Вера. — Мужик-то он больно хороший, справный, рукастый… И мастер на заводе лучший, ценят его, и зарабатывает он хорошо. Да и так, работы не боится. Вона сколько после смены по подработкам бегает, все копеечку сколотить старается. И все в дом. И пить не пьет вовсе. За детями вон коршун ровно…
— Ну и чего тебе еще надо? — усмехнулся Мишка. — Чего не хватает-то? Или не по душе он тебе?
— Еще как по душе-то, Миш! — прижала руки к груди женщина. — Да тока боюсь я… Ведь не могу я знать, что в голове у него! Сейчас-то он Ваньку вон ровно родного сына обихаживает, как и Костика, с собой всюду берет, учит, чего мужику знать надобно… А ну как поженимся, дак начнет мальчонку тиранить да меня бить почем зря станет? Илья-то изначалу тож хорошим каким был!
— А от меня-то ты чего хочешь? — нахмурился парень. — Ты ж знаешь — друг он мне. И плохого я от него не видел.
— Хочу, чтоб в душу ты к нему заглянул. Как к Илье тогда, — тихо-тихо проговорила женщина, опустив голову и роняя руки на колени. — Видала ж я все, Миш. И знаю, что можешь ты. Вон и Костика с Лизонькой вылечил, — на нервное движение Мишкиной руки она накрыла его руку своей, успокаивая и не позволяя перебить ее. И Мишка, взглянув в ее мысли, успокоился. — Ты не бойся, Миш, не скажу я никому. Давно ведь знаю, но молчала же. И дале молчать стану. Понимаю, что коль узнает кто, жизни тебе не дадут. А ты и меня, и сына от смерти ведь неминуемой спас. По гроб жизни я у тебя в долгу! — шмыгнула носом женщина и продолжила: — Вот потому и пришла к тебе, совета спросить. Загляни ты, Бога ради, к Петру-то в душу! Что у него там? Не за себя, за сына прошу! То, что
