Юрий Корчевский - В цель! Канонир из будущего
Выехал со двора мрачнее тучи. Душила обида. Все, что я ни делал, все – на благо семьи, которая меня приняла, и вот – бесславный конец. И главное – вины за собой не чувствую. Снова я бомж, перекати-поле.
Куда теперь податься? Уехать из города? Так и сделаю, только с Федькой счеты сведу. Это уже дело чести – не могу я такие долги прощать. Хоть и христианин, а вторую щеку подставлять не собираюсь.
Я доехал до ближайшего постоялого двора, где когда-то останавливался, снял отдельную комнату. Есть не стал – не было аппетита. Упав на постель, я погрузился в размышления.
Что стряслось с Дарьей? Или нашептал кто ей лжу про меня? С чего она так взбеленилась? Сроду за ней злобности да вспыльчивости я не замечал. Не скажу, что большая любовь была, но симпатия и привязанность, особенно после рождения сына – это было. И не так Дарью жалко, как сына. Денег я оставил достаточно, чтобы они могли безбедно жить много лет – конечно, при условии разумных трат. Но деньги не заменят сыну отца. А я уже губы раскатал – наследник растет. К тому же у Дарьи еще и дом недостроенный имеется. Купчие на избы убогие с землицею в управе на Илью писаны были, все права на землю и дом – у наследницы. Хотя и возводился дом на мои деньги.
К черту – о деньгах, их и сейчас на жизнь хватит. Что делать с Федькой? Надо захватить, допросить и, коли выяснится, что виновен – покарать. Согласно постулату – зуб за зуб, око за око. Умные люди римляне были, все современное право в фундаменте римские законы имеет.
Видел меня Федька, а это плохо. Встречусь с ним на лесной дороге – сразу неладное заподозрит. А и черт с ним. Виновен – убью, невиновен – больше наши пути не пересекутся. На торге разборки устраивать нельзя – людей вокруг много, а у нас разговор сокровенный должен быть, без лишних ушей. Тут только одно остается – делать засаду на дороге и ждать. Сколько? Не знаю, может – день, два. Сколько надо будет, столько и ждать буду. У меня теперь семьи нет, я – вольная птица. Вот разберусь с Федькой и уеду из города, где все напоминает о семье и о знакомых, которыми уже оброс. Не смогу я здесь больше жить. С тем и уснул.
Спал я беспокойно, многажды просыпаясь. Не думал я и не подозревал, что мой уход, вернее – мое изгнание из семьи, так больно меня заденет. И ладно бы, причина весомая была, а то – бабская истерика, нервы. А может, Машка нашептала напраслину?
Позавтракал я плотно, хоть и не хотелось, но – неизвестно, когда еще покушать придется. Слуга вывел оседланного коня.
– Покормлен?
– А то!
Я бросил ему медную полушку и выехал с постоялого двора. Было еще рано – только-только открыли городские ворота, у которых в очереди из десятка саней уже томились крестьяне. Я тайком скользнул взглядом по лицам – Федьки среди них не было.
Тогда я пустил Орлика галопом и вскоре оказался в лесу. Доехав почти до развилки, я повернул назад, отыскивая укромное местечко для засады. Вот и подходящее местечко – на повороте.
Я завел коня в лес и привязал к дереву. Эх, попону не взял – холодно, накрыть бы его надо. Сам подошел поближе к дороге и, встав за пушистую ель, попробовал – легко ли выходит сабля из ножен, не примерзла ли?
По дороге изредка проезжали сани – сначала в город, потом обратно. Федьки не было. Я уже замерз в сапогах. Валенки бы сюда, так ведь в них не побегаешь.
Когда начало смеркаться, понял – сегодня ждать бесполезно. Я вернулся к коню, запрыгнул в седло. Орлик рванул сразу, без понуканий – согреться захотел. В пять минут мы долетели до города. И вовремя – стражники уж ворота закрывать хотели.
Орлик сам понесся по улице и чуть не привез меня к дому Дарьи, да я вовремя спохватился, дернул поводьями и повернул к постоялому двору.
Слуга принял коня, а я направился сразу в трапезную. Хотелось горяченького – супа или щей, винца, чаю или сбитня горячего. За день я здорово замерз. Не хватало только простыть – все дело сорву. Кашлянешь ненароком в засаде – и все, пиши – пропало, другое время и место выбирать придется.
Однако обошлось. Когда следующим днем слуга вывел Орлика, я попросил у него попону, которую и получил в пользование за мзду малую. Так-то оно лучше будет. Орлик у меня теперь единственный конь. Добрый трофей мне достался – резвый, сообразительный, такого беречь надо.
Я встал в засаде на то же место. Сам оделся потеплее, на коня попону набросил – чего животину морозить. Только за елкой устроился, слышу – сани полозьями скрипят. Выглянул осторожно из-за елки – едет! Федька едет, и один. Прямо повезло мне!
Когда сани поравнялись с елочкой, я выскочил в два прыжка на санный путь, выхватил из-за пояса пистолет и взвел курок.
– Стой, Федька. Вылазь из саней.
– Коли грабить решил, так у меня нет ничего, только туша свиная.
– Вылазь да не дергайся – враз пулей башку разнесу.
Федька отпустил вожжи, соскочил с облучка и повернулся лицом ко мне.
– А, старый знакомый. Так ты не только вор – по чужим саням лазить горазд, ты еще и грабить решил. Чем же я тебе не угодил?
– Сани мне твои не понравились – чужие у тебя сани.
– Конечно, я и спорить не буду. Купил я эти сани – чуть более седмицы тому. Это ведь не возбраняется – сани купить?
Федор вел себя спокойно, только глаза его мне не нравились – нагловатые, с ненавистью в глубине. И еще – было ощущение, что Федька время тянет, выбирая момент, когда можно будет напасть.
– Ты не балуй, ножик свой на сани положи и отойди – шагов на пять.
Федька скривился, распахнул тулуп, вытащил нож из ножен и, медленно положив его на сиденье облучка, отошел. Я взял нож в левую руку. А похож нож на боевой – лезвие широкое, сам тяжелый, ручка удобная. Таким воевать можно, не только свиней резать.
– Лошадь где?
– Так вот же она, в сани запряжена.
– Я про другую спрашиваю, что раньше в эти сани запряжена была.
– Откуда мне знать? Сани купил я, а лошадь в глаза не видел.
Федор откровенно ухмылялся. И у меня других улик нет, чтобы дожать его. Решил я его спровоцировать.
– У кого сани брал?
– Не знаю. На торгу купил – понравились, а продавца не знаю.
– Так и быть – езжай дальше, а за задержку прости.
Я положил его нож на облучок и пошел в ельник, весь обратившись в слух по дороге. Скрипнул снег под Федькиными ногами. Один шаг, второй, третий… Пора! Я резко обернулся и поднял руку с пистолетом. Вовремя! Федька уже взял нож и сделал замах, чтобы метнуть его мне в спину.
Я выстрелил ему в живот и сам упал в снег. Федька нож кинуть успел, да видимо, удар пули в живот сделал свое дело – нож в сторону пошел. Я поднялся, отряхнул от снега штанины и подошел к саням. Федька лежал рядом, прижав руки к животу.
– Зачем стрелял, тать?
– Если бы не успел, сам лежал бы сейчас с ножом в спине. Тестя моего ты убил – вот на этой дороге, только подальше. И сани эти – его. Лошадь где?
– Не брал.
– Ой, Федька! Не ври, не бери греха на душу. От пули в живот умирать долго будешь – день, а то и два мучиться придется. Перед смертью скажи правду – скоро ведь перед Всевышним предстанешь, там не соврешь, и улики там не нужны. Господь – он все видит.
– Продал я ту лошадь, в Пронино продал.
– Деньги где?
– Какие деньги – медяки одни! Разве это деньги?
– Тогда зачем Илью убил?
– Аристарх, сволочь, по пьяному делу хвастал, что с коптильни той купец денег много возит, вот я и позарился.
– Сволочь ты последняя, пес смердящий!
Я несколько раз пнул мясника ногой, потом пошел в лес, поискал и, с трудом найдя Федькин нож, вернулся к дороге. Увидел убийца нож в моей руке, понял, зачем я вернулся, и задергал ногами, пытаясь отползти. Да куда он отползет с развороченным брюхом? За ним тянулся кровавый след. Не жилец он. Добью его, добью, как и хотел – его же ножом! Я вонзил его нож, которым он убил Илью, ему же в сердце. Федька закатил глаза, дернулся и затих. Нож так и остался у него в груди.
Я обтер снегом руки. Мерзко было на душе, как будто змею убил. Да, я отомстил за Илью, до конца исполнив свой долг, но все равно привкус этой победы был горьким.
Я развернул на дороге лошадь и сани Федьки, шлепнул ее по крупу ладонью. Лошадка привычно затрусила в сторону дома. Чего ей тут стоять, мерзнуть попусту? Дорога не бойкая, этак она может простоять здесь до вечера.
Я подошел к Орлику, отвязал поводья, уселся в седло и выехал на дорогу.
Въехав в Псков, добрался до постоялого двора. Пусто было на душе. Долг исполнил, убийцу покарал – а что дальше? Исчезла цель, которая мною двигала в последние дни. События января были столь значимы и так разительно сказались на моей судьбе, что их требовалось осмыслить. Поездка в Москву, убийство Ильи, мое изгнание – надо называть вещи своими именами – из семьи, розыск и отмщение убийцы. Круговорот событий завертел меня, не было возможности даже передохнуть и осмыслить происходящее.
