Роберт Асприн - За короля и отечество
Одна мысль об этом ранит мое сердце, ибо я верю в то, что Моргана искренне полагает, что это безумие совершается во благо. Мне же совершенно ясно, что далриадане сполна воспользуются нашими трудностями на юге и вторгнутся к нам всеми своими силами, едва она заключит этот безумный союз. Молю тебя, ради блага Британии скачи в Кэр-Бирренсуорк и останови ее, покуда она не причинила непоправимого вреда.
Письмо это я поручу передать тебе в руки одного менестреля; самой же мне необходимо как можно поспешнее вернуться в Глестеннинг-Тор, дабы готовить его к обороне — ибо случись саксам прорвать наши ряды у Кэр-Бадоникуса, и следующей же целью их станет Тор. Молю тебя также не судить Моргану слишком строго, ибо я полагаю, потрясение от смерти любимого мужа стало причиной помрачению ее рассудка. Обращайся с ней бережно, но останови это безумие, покуда не поздно еще для Гэлуиддела и всей Британии. Остаюсь твоя покорная слуга, Ковианна Ним из Глестеннинг-Тора.
Она осторожно подула на последние строчки, вылила остаток чернил в ночной горшок и тщательно вымыла маленькую стеклянную чернильницу, прежде чем убрать ее обратно в сумку вместе с пером и перочинным ножичком. Потом аккуратно сложила пергамент конвертом, капнула на письмо воском со свечи и приложила к нему перстень с геральдической эмблемой Глестеннинг-Тора: лабиринтом с мечом посередине. Покончив с этим, она задула свечу и с довольной улыбкой полюбовалась на свою работу. С негромким смехом она сунула письмо в рукав платья и отправилась на поиски менестреля, которому, как ей казалось, можно доверять. Она уже пользовалась его услугами раз или два, и он исполнял ее пожелания именно так, как она от него хотела. При виде ее взгляд его вспыхнул что сигнальные огни в Белтейн.
— Ковианна Ним!
Она позволила ему поцеловать ей кончики пальцев.
— Брикрью, мне нужно, чтобы ты доставил эту записку Арториусу после моего отъезда. Только не неси ее ему прямо сейчас. Я попробую еще проверить как следует то, что я там ему написала. Если я не свяжусь с тобой до следующего полнолуния, значит, изложенное там верно, и Арториус должен узнать об этом.
Она передала ему маленький конверт, а вместе с ним — маленькую, блеснувшую золотом монету. Золотой римский аурий с портретом последнего императора запада, Ромула Августа. Спустя четверть века после последней чеканки золотые римские монеты все еще обращались в землях распадающейся империи, в том числе и таких далеких, как Британия. Даже беспорядки, гражданские войны и вторжения варваров, захлестнувшие, казалось, весь мир, не в состоянии были остановить оживленную торговлю.
Ковианна, выросшая в клане мастеров, умевших также и выгодно торговать своим товаром, знала ценность этих монет почти с пеленок. За прошедшие с тех пор годы она собрала неплохую коллекцию римских монет, которым время от времени находила весьма выгодное применение. Поэтому, держа двумя пальцами блестящий золотой кружок стоимостью в добрую сотню серебряных сестерциев, то есть вдвое дороже золотого солидуса Константина Великого, и увидев алчный блеск в глазах менестреля, она поняла, что тот всецело в ее руках.
— Исполни все так, как я тебе сказала, — мурлыкнула она, — и ты получишь вот это. Только не проболтайся об этом хоть единым словом кому угодно, пусть даже друзьям-менестрелям или подружке, — отдай это Арториусу лично в руки и получишь и это, и еще такие же. Много таких. Получишь, когда отдашь письмо Арториусу и привезешь его ответ мне в Глестеннинг-Тор. Только скачи как ветер, ибо время тогда будет на вес золота. — Говоря, Ковианна не забывала крутить монету в пальцах, наслаждаясь неприкрытой алчностью во взгляде менестреля. Наигравшись вдоволь, она без предупреждения кинула ему монету.
Он поймал ее на лету, как голодная собака — кость, и повертел ее перед глазами.
— Клянусь хоть Афаллахом, хоть Христом, я отдам это письмо лично в руки дукс беллорума и ничьи другие, пусть даже для этого мне придется скакать через море в Авалон и обратно. — Он сунул монету в поясную сумку и протянул руку за письмом. — Значит, если я ничего другого не услышу от тебя, в полнолуние все так и сделаю.
Вполне удовлетворенная этой реакцией Ковианна отдала ему письмо, и оно исчезло у него в рукаве.
— Сделай это для меня, не привлекая ничьего внимания, и будешь вознагражден по заслугам.
— Всецело к твоим услугам, — поклонился он.
Ковианна оставила его весело насвистывать что-то, а сама собрала свои сумки, отнесла их через дорогу на конюшню и отдала слугам, чтобы те приторочили их к ее седлу. Возвращаясь на улицу, она едва не столкнулась в дверях с Эмрисом Мёрддином.
— Ковианна, — улыбнулся Мёрддин. — Куда ты спешишь сейчас, среди всеобщего смятения? Обратно в Гододдин?
— Нет, — негромко ответила она, напустив на себе предельно озабоченный вид. — Теперь, когда на юге зреет война, а мои соотечественники в Глестеннинг-Торе считаются одной из самых соблазнительных для саксов целей, там я буду нужна куда больше, чем в Гододдине.
— Тебе не стоит рисковать собой, — возразил он, намотав на палец прядь ее золотых волос.
— Смерти, Эмрис Мёрддин, я боюсь не больше, чем ты. И уж ты-то не можешь не понимать, что мое место — в кузнице, среди моих людей. Выковывая мечи и врачуя в меру сил пострадавших.
Он нахмурился.
— Неужели ты так низко оцениваешь наши шансы на победу, что готовишься врачевать раненных при осаде Тора?
Ковианна негромко рассмеялась.
— Ох нет, ты меня совершенно не так понял. Я всецело уверена в силе наших воинов. Но когда короли требуют сотни мечей, и срочно, кузнецы работают без передышки, почти не отвлекаясь на еду или на сон. Даже подмастерья валятся от измождения, а что уж говорить о мастерах, которые за месяц выковывают больше клинков и наконечников, чем в обычное время за полгода. Работа, которую выполняют в такой спешке, неизбежно влечет за собой несчастные случаи, а то и смерть. В такое время без врачевателей не обойтись.
Мёрддин даже зажмурился от удивления, что изрядно ее развеселило: не так уж часто кому-либо удавалось удивить премудрого друида.
— Прости меня, дорогая, за глупость, — с извиняющейся улыбкой вздохнул он. — Зато, — он нежно погладил ее по щеке, — у меня будет приятное общество по дороге на юг.
Ковианна позволила своему взгляду смягчиться.
— О лучшем спутнике я и мечтать не могла бы, Мёрддин.
Он осторожно поднял ее лицо за подбородок и поцеловал в губы.
— Дорога нам предстоит долгая, но, увы, в обществе других, — нежно прошептал он ей на ухо.
— Даже в битком набитой таверне найдется конюшня, — шепнула она в ответ, — а на конюшне — сеновал, и вряд ли даже самые бдительные конюшие сторожат его всю ночь напролет.
Он громко рассмеялся.
— Чего-чего, а на сеновале я не бывал… — он помолчал, подсчитывая, — должно быть, лет двадцать, если не ошибаюсь. Кажется, как раз после ночи на сеновале я решил на ней жениться.
Ковианна, которую изрядно раздражало любое упоминание о жене Эмриса Мёрддина, шлепнула его вроде бы игриво, но больно. На деле Ковианна терпеть не могла Мёрддиновой жены, которая не только не собиралась оставлять мужа вдовцом (похоже, она могла бы пережить и самого Господа Бога), но и, будучи на редкость подозрительной сучкой, совала нос в дела Ковианны всякий раз, как обеим женщинам случалось оказаться в одном городе. А это было не так уж редко, что сильно мешало Ковианне выкачивать из Мёрддина все, чему он мог ее научить, — включая, например, то, как осуществлять свои чаяния, чтобы они казались при этом чьими-то чужими идеями, или как играть на амбициях британских королей, тупее и скучнее которых, по мнению Ковианны, найти в мире почти невозможно.
Мёрддин поморщился.
— Прошу прощения, Ковианна, — постараюсь не вспоминать про нее. Во всяком случае, на время дороги на юг до Кэр-Бадоникуса.
Да уж, постарайся, прошипела про себя Ковианна, продолжая мило улыбаться в глаза Мёрддину. Как показывал ее опыт, мужчины, даже обладающие друидическими знаниями, как Мёрддин, сплошь и рядом вели себя как совершеннейшие идиоты, прислушивающиеся не к своим мозгам, но единственно к своим мужским достоинствам.
— Пойду, — произнесла она, однако, вслух, — присмотрю за тем, чтобы мои снадобья уложили как надо.
— Что ж, встретимся на пути из Кэрлойла.
Ковианна проскользнула обратно в залу и поискала взглядом Арториуса: тот был целиком поглощен разговором с седобородыми королями и их наследниками. Дукс беллорум уже снял свой меч; во всяком случае, ни его, ни ножен нигде в зале не было. Поэтому Ковианна на цыпочках пробралась в комнату, отведенную Арториусу и Ганхумаре.
Юной королевы в комнате она не застала, хотя повсюду были в беспорядке раскиданы ее платья и украшения. Из-под одного из дорогих шелковых Ганхумариных платьев виднелись ножны Арториусова меча. Ковианна вытащила искусно выкованный меч из ножен и небрежно бросила его на кровать среди груды шелков, мехов и привезенной из Константинополя кашемировой шерсти.
