Сергей Шхиян - Кодекс чести
Обычно ей поручали сложные дела, требующие ума и хитрости. Старуха весьма поднаторела в интригах, которыми живет любой двор, и ни разу ни в чем не прокололась. Теперь, на склоне лет, она была влиятельна и богата, чем вызывала всеобщее почтение, смешанное со страхом.
— Ей, тетеньке Маканье, палец в рот не клади, по локоть руку откусит, — окончил свой рассказ Иванов.
Мне стало тревожно за Алю, как-то ей удастся справиться с такой акулой. Единственная надежда была на «тайный дар».
Между тем мои спутники всё подливали из быстро пустеющих бутылок в лафитники, веселея пропорционально выпитому.
Мне, чтобы не выходить из роли, приходилось пить наравне с ними, хотя водка в этом трактире была дрянной, плохо очищенной, со странным привкусом.
Я продолжал изображать из себя внимательного, наивного слушателя, что всегда стимулирует собеседников. Однако когда истопники принялись за свою вечную тему: «роль печного отопления в новейшей Российской истории», я полностью выключился из разговора и погрузился в невеселые думы.
Встреча с Алей разбередила притупившуюся за время разлуки остроту чувств. Одновременно я был и на грани отчаянья, и полон надежд. Ревновал жену неизвестно к кому и готов был плакать от жалости к ней и умиления. Алина беременность пока в сознании никак не связывалась с нашим будущим ребенком, а только с дополнительными трудностями, с которыми ей придется столкнуться.
Короче говоря, в голове у меня была сплошная каша, крепко политая водкой. В кокой-то момент я вдруг осознал, что совершенно пьян. В голове всё плыло. Трактирный зал вместе с посетителями начал качаться. Краешком сознания удалось зацепиться за мысль, что выпил я не так уж и много, чтобы настолько опьянеть.
Решив выйти проветриться, я попытался встать из-за стола, но вдруг всё вокруг меня начало переворачиваться. Я попытался сохранить равновесие, не смог и рухнул наземь. Это было последнее, что я запомнил.
Глава пятнадцатая
Светлая узкая полоса резала глаза и мешала мне спать. Я попытался отвернуться от нее, сделал резкое движение, но тут же что-то жесткое вонзилось в запястья. Я машинально начал выбирать удобную позу, но резкая боль пронзила теперь уже всё тело. Преодолевая похмельную тошноту, я с неимоверными усилиями поднес руку к лицу. Зазвенели цепи — в полутьме я разглядел, что мое запястье охватывает металлический хомут с грубыми заклепками.
Не успев удивиться, я вновь провалился в беспамятство. Второе пробуждение было еще более тягостным. Голова раскалывалась, во рту был вкус ржавого металла, запястья и лодыжки саднило от грубого железа с острыми краями.
Попытка подняться хотя бы на колени не удалась, голова закружилась, и я грохнулся лицом в вонючую солому. Перевернувшись на бок, сколько позволяли оковы, и кое-как устроившись, начал вспоминать, что со мной произошло.
Сознание возвращалось медленно и неохотно. Мне хотелось спрятаться в сон, чтобы ни о чем не думать, чтобы всё плохое прошло само собой. Я так и сделал, после чего некоторое время лежал, мысленно отстраняясь от всего сущего. Но ничего не кончалось, и вернуться в блаженный мир сна и покоя не удалось: солома издавала отвратительный гнилостный запах, всё тело ныло, запястья и щиколотки обдирали стальные кандальные браслеты.
Усилим воли я заставил себя окончательно вернуться к реальности и огляделся. Кругом были какие-то каменные стены, скрытые густой тьмой. Узкая полоска света пробивалась в щель то ли далекой двери, то ли ставни, закрывающей невидимое окно. Слабого освещения едва хватало, чтобы разглядеть ближайшие от меня стены из грубо отесанного камня.
Преодолевая слабость и головокружение, я подполз к стене и сел, привалившись к ней спиной. Теперь стало возможно рассмотреть весь каземат. Это было довольно просторное помещение с низким, нависающим сферическим потолком. Три стены были глухими, в четвертой прорезана маленькая арочная дверь, больше похожая на окно. Руки и ноги у меня оказались скованными толстенными цепями.
«Слава Богу, хоть ядро к ноге не прицепили», — подумал я без особой радости.
Была в эти благословенные, патриархальные времена такая мода — чтобы «колодники» не убежали, им к ножным кандалам приковывали ядро от пушки, которое тащилось при ходьбе следом, затрудняя движения.
В голове постепенно прояснялось, но состояние не улучшалось. Очень хотелось пить. Я пошарил вокруг себя в надежде найти бадейку с водой. Увы, о такой мелочи мои неведомые тюремщики, вероятно, не подумали. Ничего кроме осклизлой от сырости, гнилой соломы нащупать не удалось.
Отдохнув несколько минут, я оперся о стену и, мелодично звеня цепями, встал на ноги и двинулся к дверям. Пройдя несколько шагов, я чуть не споткнулся о кучу тряпья, попавшуюся по дороге. Тряпье зашевелилось и стало приподыматься.
Я остановился, пытаясь разглядеть, что это такое.
— Тебе что надобно, добрый человек? — раздался хорошо поставленный, звучный голос.
— Воды! — прохрипел я, с трудом ворочая распухшим, шершавым языком.
— У меня есть немного, — сказал неразличимый в темноте сосед по узилищу. — А в двери не стучи, всё равно никто не придет…
Человек привстал и протянул мне деревянную кружку с водой. Я жадно выпил ее до дна. Сразу стало легче.
— Спасибо! — поблагодарил я, опускаясь на пол.
Теперь, вблизи, я разглядел его, сколько было возможно при таком освещении. Это был некто, заросший диким волосом и непонятно во что одетый.
«Какой-то протопоп Аввакум», — подумал я. Сосед повернулся ко мне так, что свет от щели в дверях упал на него, и я увидел часть лица, не заросшего бородой: у него были тонкие черты лица и высокий лоб, который не могли скрыть даже дикорастущие космы. Не знаю, возможно мне показалось или это была игра теней, но лицо было совершенно не средневековое.
— За что попали в каземат? — спросил он, в свою очередь разглядывая меня.
Этот вопрос интересовал и меня самого.
«Попал я сюда из-за своей глупой самонадеянности, — подумал я, и обругал себя последними словами. — Решил, что самый умный, вот и вляпался». Однако соседу ответил неопределенно:
— Пока сам не знаю, надеюсь, со временем сообщат. А вы знаете, где мы находимся?
— В Петропавловской крепости, в бастионе.
Я еще раз огляделся, но узнать место, в котором держали под следствием декабристов, а потом сделали музей, не смог.
— Правда? Я когда-то был здесь на экскурсии…
— На чем вы здесь были? — удивленно переспросил сосед.
Я опомнился и пояснил:
— Экскурсия — это что-то вроде сна.
— Ясновидящий, значит? Нашего полку прибыло. Рекомендуюсь, я тоже сижу здесь как колдун.
— Очень хорошо, расколдовывайте двери, и пошли отсюда.
— Увы, мне такое колдовство не под силу.
— А какое под силу?
— Могу из свинца сделать золото или сотворить философский камень…
— Алхимик значит, — разочарованно сказал я. — Лучше если вы были черным магом, тогда хоть польза была бы…
— Вы слышали про алхимию, значит вы из образованных людей? — поинтересовался сосед.
— К сожалению, не из очень, так, серединка на половинку. Но то, что из свинца золото сделать невозможно, знаю наверняка.
— А я сделал, — скромно сообщил сосед. Несмотря на скверное состояние, меня разобрал смех. Только в России возможна такая ситуация: два колодника, валяющиеся на каменном полу, начинают спорить о химических элементах.
— Что я сказал смешного? — удивленно спросил он.
— Извините, я смеюсь не над вами, просто вспомнил забавный случай. Если вы можете делать золото, то, может быть, сумеете растворить железо в эфире?
Я для наглядности позвенел своими цепями.
— Ну, для этого алхимия не нужна, — с улыбкой в голосе сказал он. Сосед повозился со своими кандалами и вынул из наручников сначала левую, потом правую руку. От такого фокуса у меня захватило дух.
— Вы что фокусник или йог?
— В данном случае скорее кузнец, — хмыкнув, ответил он. Потом пошарил в соломе и протянул мне какой-то инструмент. — Спилите заклепки, и будете распоряжаться своими руками безо всякого колдовства. Только не злоупотребляйте свободой, а то, не ровен час, попадетесь.
Я взял из его рук инструмент, оказавшийся самодельным напильником с редкой крупной насечкой. Вывернув руку, несколько раз шаркнул по браслету. Получилось не очень эффективно, но за несколько часов, запросто можно будет освободиться.
— Пока у меня не хватит сил на такую работу, — сказал я, — да и не худо бы узнать, за что меня сюда засадили, может быть, и так всё обойдется.
У меня появилась иллюзорная надежда, что может быть мое заключение не связано с царем, а попал я в крепость за пьяный дебош, в бессознательном состоянии.
— На это не очень рассчитывайте, — словно услышав мои мысли, задумчиво сказал алхимик. — Сюда просто так не сажают. Мы с вами сидим в каземате Секретной экспедиции, и отсюда два выхода — на плаху или на каторгу. Если до этого, конечно, не замучат пытками до смерти.
