Алексей Вязовский - Эпоха Воюющих провинций
— А ты хорошо осведомлен о наших дела. У тебя есть какой-нибудь план?
— Есть план, как же без него.
Лежу в овраге, полностью окутанном утренним туманом, и тихонько читаю по памяти стишок Ивана Демьянова:
Шел седой старик-туман,Спрятал речку он в карман…
В числе других объектов поглотил старик у Демьянова и небольшое стадо…
Наш японский туман исчезать не хотел. Но съел он действительно немало. Коров на островах нет, зато есть бамбуковая ограда полевого лагеря Ходзе, ручей, который протекает рядом, роща, поля… Если бы не эта спасительная белая завеса, план Хандзо вряд ли бы удался. А так у меня внутри забрезжила надежда. Первый ее проблеск появился после того, как ниндзя изложил свой замысел:
— Убегая из Одавары, я по дороге убил важного генерала из клана Такэда. На постоялом дворе подсыпал в рыбный суп яд — и весь отряд самураев с их важным военачальником отправился на Небеса. Я переоделся в доспехи генерала, взял его жезл и поскакал в лагерь Уджиятсу. В лицо генерала никто не знал, мои гэнины легко сыграли роль охранников, и нас беспрепятственно пустили внутрь периметра. Побродил немного по стану Ходзе, разнюхал все и теперь знаю, где основное убежище Дракона. У него их два. Но основное — это святилище Догэна возле ручья Ину. Для регента там целый укрепленный лагерь построили. Если внезапно напасть на ставку Уджиятсу и убить дайме, военачальников, то армия Ходзе может развалиться на части. Всадники Такэды откажутся подчиняться неизвестно кому, начнется дезертирство крестьян-асигару… В общем, стоит рискнуть.
Захватывать лагерь Уджиятсу решили немедленно. Для этого мероприятия я выделил триста гвардейцев, вооруженных гранатами. Были, конечно, сомнения, смогут ли воины-псы правильно применить новое оружие, — ведь каждый самурай имел возможность всего один раз бросить боевую гранату и еще раз пустую оболочку. Увы, запас ручных снарядов у нас был невелик, и пришлось понадеяться на удачу. Чтобы снизить фактор случайности, я решил, вопреки всем возражениям моих генералов, отправиться на эту важнейшую вылазку во главе отряда. Правда, Хиро удалось навязать мне компанию Хотты Абэ и Танэды Цурумаки. Что-то им такое перед отходом сказал Симодзумо, что всю дорогу оба следовали за мной шаг в шаг. Впрочем, понятно, чем именно накачал наш фельдмаршал рёкугун генсуи своих генералов. Мол, без дайме можете не возвращаться — сразу делайте себе харакири.
Кроме самураев, в наш отряд вошли тридцать ниндзя Кога-рю в полной боевой выкладке. Черными тенями они скользили в авангарде, и именно им мы обязаны быстрому и бесшумному снятию часовых Ходзе. Некоторых Хандзо приказал просто усыпить (гэнин подбирался к охраннику и выдувал из трубки белесый порошок прямо в лицо), некоторых распорядился захватить живыми (этих караульных оглушали дубинками, обмотанными тряпками, и тут же потрошили на предмет информации). Сведения дзёнина подтвердились — Дракон Идзу сегодня находился в лагере в святилище Догэна.
Благодаря искусству синоби мы беспрепятственно прошли сквозь порядки Ходзе и затаились в овраге неподалеку от ограды. Шпионы во главе с самим Хандзо должны были пробраться в лагерь и открыть ворота. После чего по плану гвардейцы врываются внутрь и забрасывают спящих самураев гранатами. Сигнал к атаке — мигание фонаря над оградой. Меня начала бить дрожь. Невольно прислушался к шепоту позади себя. Оглянулся. Один молоденький самурай очень тихо читает товарищу свои предсмертные стихи:
Дразня, ускользает закат.Сколько шагов ни пройти —От судьбы не уйти.[76]
Вот! Как бы дело ни пошло, этот человек подготовился к встрече с вечностью. А с каким багажом стою у Порога я? Увы, небогатым. Учеба в институте и «торговля воздухом» в японском банке в двадцать первом веке и три с половиной месяца в чужом теле и в чужой жизни в шестнадцатом столетии. Ни своих детей, ни своих идей. Открытия? Прогресс? Тоже воровство. Ничего своего.
Во что я верю? Пока учился в МГУ — как и все, в удовольствие и потреблизм. Ошибаются те, кто думает, что главные религии современности — это христианство, ислам или буддизм. Главная вера землян — это фрейдизм! Да-да! Именно Фрейд первый открыл и озвучил в статье «Недовольство культурой» догмат о том, что судить о смысле жизни людей нужно вовсе не по словам (сказать-то можно что угодно!), а по делам, по поступкам. К чему стремятся все без исключения? Разумеется, к счастью. Но, как правильно заметил старик Зигмунд, счастье в двадцатом веке выродилось в удовольствие. Именно за ним гоняются мужчины и женщины, старики и дети. Мы наслаждаемся пищей, сексом, природой, искусством, интеллектуальными задачами, социальным статусом и даже любовью. А значит, сделал вывод Фрейд, люди — запрограммированные машины по получению удовольствия. И не надо этого стесняться, бояться или дичиться. Наслаждения даны нам природой или богом для того, чтобы показать верный путь. Побудить к правильному поведению и отвратить от неправильного.
В такой системе координат я жил двадцать четыре года. Но три месяца в эпохе Воюющих провинций показали мне, что удовольствия — это еще не все. Куда деть долг, верность, альтруизм и самопожертвование? Разве мать, спасая ребенка ценой жизни, испытывает удовольствие? Разведчик, который хранит молчание под пытками, — наслаждается жизнью?
Сигнал! Я очнулся от раздумий и вместе со всеми вскочил на ноги. В предрассветной мгле маячил желтый фонарь. Вперед! Сначала быстрым шагом, потом бегом наш отряд стремительным рывком выскочил к воротам. Они были открыты, но возле них шла схватка. Несколько самураев окружили одного-единственного оставшегося в живых синоби и со всех сторон наносили удары мечом. Ниндзя вертелся ужом, парировал выпады — и только наша помощь спасла гэнина от смерти. Вот мы и внутри. Я вижу множество палаток, тлеющие костры, в центре лагеря каменная пагода с двускатной крышей. Из палаток уже выбираются раздетые японцы, почти все с обнаженными клинками, но их пока слишком мало, чтобы сдержать наш напор.
Гвардейцы поджигают фитили и кидают в разные стороны гранаты. Первые взрывы. Лагерь окончательно просыпается, начинается паника, суматоха. Воины-псы продолжают кидать ручные снаряды, но кое-кто не выдерживает и вступает в схватку. Идет рубка, самураи обмениваются беспорядочными ударами, а вокруг взрываются гранаты. Осколки выкашивают десятки неприятелей, рвут в клочья палатки и шатры с находящимися внутри людьми. Лагерь заволакивает пороховым дымом.
Мы с Танэдой и Абэ, кашляя, двигаемся к центру. Несколько раз на нас выскакивают обезумевшие самураи с копьями и мечами. Но ни один не смог добраться до меня. Одного красивым выпадом свалил Цурумаки, второго бойца опрокинул близкий взрыв гранаты, а встать ему уже не дал Хотта, пригвоздивший ходзе к земле копьем.
И вот мы у святилища Догэна. Великий буддийский святой и дзенский мыслитель и подумать не мог, что часовня его имени может стать местом смертельного боя. Тут проходит последний рубеж обороны Ходзе. Несколько десятков пехотинцев в синих кимоно и высоких шлемах противостоят полусотне моих «псов». Исход ясен, но сеча затягивается. Бойцы Уджиятсу ах как хороши, виртуозно владеют длинными мечами тати, нагинатами. Первые потери с нашей стороны. Мое тело рвется на помощь, но разум говорит «нет». Тем более что с боков стоят тайсе мечников и глава гвардейцев. Вдруг из дверей святилища выскакивает еще один отряд Ходзе. Десять самураев окружают двоих богато одетых японцев. Доспехи с золотой отделкой, на шлемах огромные рога в форме полумесяца.
— Дракон! Это Дракон Идзу! — кричит Цурумаки, потрясая клинком.
— И его сынок. — Хладнокровный Абэ запаливает от ручного фонаря фитиль и аккуратным, как в боулинге, броском закатывает гранату под ноги самураям, идущим на прорыв. Громкий взрыв. Охранников разбрасывает в разные стороны, Одноглазого Цунанари подкидывает вверх, а основная энергия разрушения приходится на Дракона. Я вижу, как взрывной волной ему отрывает обе ноги, из бедер бьет фонтан крови. Уджиятсу пытается лежа поднять свой вакидзаси, но силы его оставляют, и он умирает.
— Хорошая работа! — К нам подходит Хандзо. В одной руке у него горящий факел, в другой — граната. Откуда только раздобыл?
— Пора заканчивать. — Синоби поджигает фитиль заряда и собирается кинуть его в святилище. И тут из здания выбегают две японки. Первая — красивая девушка с безжизненным лицом, по которому бегут слезы. Черные волосы растрепаны, а в руках копье. Увидев тело Уджиятсу, она кричит от горя, бросает свою пику и падает с рыданиями на грудь покойного. Вторая… а вот вторая мне знакома. Даже очень. Это же та самая прелестная ученица гейши, которая пыталась спасти мне жизнь, предупредив о Хандзо! Как же ее звали… кажется, Саюки. Точно, Саюки!
