Иван Алексеев - Завтрашний взрыв
Они подошли к воротам, где их поджидал Желток с пятью бойцами. Лешие по-прежнему вместе со стрельцами перекрывали подходы к арке, держа мушкеты на изготовку. Но все было тихо, никто больше не пытался штурмовать ворота изнутри.
Желток шагнул навстречу своему командиру, отрапортовал:
— Собрали три десятка мешков и сумок с ручными бомбами. А еще две дюжины одинаковых кинжалов. — Десятник кивком головы указал на скрытый в тени угол возле коновязи, в котором на чьем-то расстеленном прямо на земле плаще был разложен брошенный горе-диверсантами арсенал.
— Молодцы! — похвалил друга и его бойцов Разик и повертел головой по сторонам. — А где Михась?
Михась сидел в тени арки, позади шеренги караула. Его глаза были закрыты, голова откинута, прислонена затылком к прохладным кирпичам кремлевской стены.
Увидев Михася, Разик вполголоса спросил у Желтка:
— Он в порядке? Стрелять сможет?
— Естественно, сможет, — пожал плечами Желток. — Михась и во сне, и кверху ногами выстрелит и не промахнется.
Разик с Желтком подошли к Михасю, за ними последовал и Степа. При их приближении дружинник открыл глаза, поднялся на ноги, автоматически встал по стойке «смирно».
— Садись, Михась, — махнул рукой Разик, опускаясь на землю, и обратился к Степе и Желтку: — И вы присаживайтесь, обсудим кое-что.
Ожидая, когда друзья усядутся рядом, Разик поднял с плаща бомбу, взвесил ее на ладони, затем положил на место, взял кинжал, осмотрел.
— Приметный набалдашник, — усмехнулся полусотник, разглядывая венчающую рукоять голову лысого мужика с дразняще высунутым языком.
Разик в ответ тоже показал вражеской башке язык и небрежно бросил кинжал обратно, в кулу других таких же.
— Как ты себя чувствуешь, братик? — обратился он к Михасю.
— К бою готов, — мрачным тоном кратко ответил тот.
— Ты прости, друг, что пришлось тебя головой к брусчатке приложить, — извиняющимся тоном произнес Степа. — А то ты, себя не помня, не ровен час, мог бы меня и убить ненароком!
— Чего уж там извиняться, — печально вздохнул Михась. — Спасибо, друг, что меня от решетки той проклятой оттащил.
— В общем так, бойцы, — прервал их беседу Разик. — Сейчас я, Михась, ну, и Степа пойдем на стену, что напротив Москвы-реки. Михась возьмет дальнобойное ружье, мы со Степой — обычные мушкеты. Когда двое турецких разведчиков, Кудеяр и его сообщник, в коем Степа опознал водоноса, спустятся со стены по веревке и побегут к своим, мы откроем по ним стрельбу. Мы со Степой, естественно, с такого расстояния из мушкетов не попадем, а вот Михась из длинноствольного ружья попасть обязан. Причем в спину водоносу. Причем с запредельной неубойной дистанции, чтобы тот получил в спине поверхностную рану или просто синяк.
— Постой, Разик, — воскликнул Степа. — Какая стрельба? Какой синяк? Если они действительно в том месте, о котором ты говоришь, на стену полезут, то мы просто повяжем гадов, да и все!
— Нет, стражник! Не будем мы их вязать, а, наоборот, дадим уйти. Только водоноса легко раним. Надеюсь, что ордынцы подскочат да его подберут.
— Ничего не понимаю! С какого такого перепугу мы должны вражеских лазутчиков, отпетых злодеев и предателей, восвояси отпустить?! — Степа аж привстал от возмущения. — Они ж пытались в святой обители отца Серафима убить, хотели ворота кремлевские врагу отворить!
— Тебе, Степа, еще не все их злодеяния известны, — чуть заметно усмехнулся Разик. — Пока мы с тобой их возле Тайницкой башни искали, эти самые лазутчики пробрались в Разрядный приказ и похитили там важный список.
— Но... Откуда ты это знаешь? — не поверил своим ушам Степан.
— Я не знаю, я догадываюсь, — скромно ответил Разик.
— А... А что за список? — зачем-то спросил окончательно сбитый с толку стражник.
— Я его не читал, — покачал головой полусотник поморской дружины. — Мне лишь известно, что этот список лазутчики должны обязательно доставить ордынцам. Вернее, своим настоящим хозяевам — туркам.
— Ничего не понимаю! — честно признался стражник. — А ты что скажешь, Михась?
— Я скажу, что наше дело ратное. Приказал начальник поставить синяк злодею — значит, будет синяк, — неохотно пробурчал Михась, недаром заслуживший в Лесном Стане прозвище «уставной дружинник». — И вообще, у меня голова болит. Некоторые тут меня башкой о камни трахнули, а теперь спрашивают, что, дескать, я о том да о сем думаю.
— Ладно, братцы, — улыбнулся Разик. — Сейчас я вам кое-что объясню. Всего-то я и сам не знаю, да мне много знать и не надобно. Вот ты, Степа, говорил, что этого водоноса еще в монастыре заподозрил. А почему?
— Ну, он вертелся там, где ему вроде бы быть необязательно. Да и рожа мне его знакомой показалась. Но я так и не вспомнил, где мог его видеть.
— Вот ведь что спиритус с людьми делает, даже с опытными и сильными стражниками! — притворно огорчился Разик.
— Какой такой спиритус? — изумился Степан.
— Да то хмельное зелье, прозрачное, как вода, которым мы тебя в усадьбе нашего боярина угощали, когда захаживал ты к нам в гости прошлым летом!
— Так я ж с тех пор не то что вашего спиритуса, а вообще ни капли хмельного в рот не брал... — начал было Степа и внезапно воскликнул: — Вспомнил! Вспомнил я того водоноса!
Перед глазами стражника во всех деталях встала картина зеленого густого сада в усадьбе боярина Ропши, большого стола под яблонями. За столом, заставленным угощениями, сидят его новые друзья — поморские дружинники, среди них Михась, Разик, Желток и еще один незнакомый боец не в зеленом, как у всех, а в черном берете. Как же его звали? Лавр? Нет! Не Лавр, а Фрол! Точно, Фрол.
— Вспомнил! Это ж ваш дружинник, Фрол. У него еще шапка была почему-то черная, не такая, как у вас!
— Да где уж нам, — проворчал себе под нос Разик, с некоторых пор слегка недолюбливающий особников.
Впрочем, нелюбовь лихого строевого полусотника относилась к особникам вообще, но никак не касалась Фрола. Персонально к Фролу Разик относился с огромным уважением, признавая его многочисленные, почти невероятные боевые заслуги.
— Ну, вот и молодец, что догадался! — вслух обратился он к Степану. — Фрол действительно от самого монастыря выслеживает турецких лазутчиков, о существовании которых нашей разведке давно известно. Вчера вечером он явился ко мне, и мы наметили план действий.
— Что наметили? — не понял Степа.
— План. По-английски это означает замысел, порядок действий. Например, я был готов к тому, что Фрол бросит мне бомбу с зажженным фитилем. Фитиль был, естественно, достаточно длинным. Он и бросил мне ее почти что в руки. Даже особо стараться не пришлось, чтобы ее поймать.
— То-то мне из толпы агентов вражеских послышался крик «catch!» («лови!»), — усмехнулся Желток. — А еще этот твой удар саблей по рукам, сверху вниз, после левого замещения. Так же не бьют! Там надо рубить сбоку по шее! Значит, ты специально этого лазутчика не убил?
— Молодец, правильно догадался! — с чуть заметной иронией похвалил друга Разик.
— А как Фрол... — попытался было продолжить свои расспросы Желток.
Но Разик его прервал:
— Все, некогда нам разговоры разговаривать. Фрол с Кудеяром вот-вот до стены доберутся. Берем ружья и вперед! А ты, десятник, стой по-прежнему твердо и охраняй ворота. Все поползновения их открыть пресекай огнем на поражение!
— Есть, брат полусотник! — поднес руку к берету Желток.
Уже на ходу, проверяя замок мушкета, Степа задал Разику волновавший его вопрос:
— Так что, получается, мы этому Кудеяру все его злодеяния и предательство простим? Пусть идет себе к туркам целым и невредимым и продолжает Руси вредить?
— За это не волнуйся, страж Степан. Фрол охулки на руку не положит! — жестко усмехнулся Разик.
Они по внутренней лестнице взобрались на башню, подошли к бойницам. С высоты им открылась жуткая картина пылающего города. Лишь вдоль излучины Москвы-реки еще оставалась узкая полоса, свободная от огня. Там стояла вражеская конница. Ордынцы все еще ожидали, что кремлевские ворота вот-вот распахнутся перед ними, как это было во время последнего набега на Москву хана Тохтамыша. По обоим флангам вытянувшихся в длинную колонну туменов громоздились горы трупов безоружных горожан и беженцев. Эти несчастные искали спасения на свободном от огня пространстве, пытались броситься в реку. Их лениво били копьями и стрелами, рубили кривыми саблями.
Дружинники и Степан, стиснув зубы, с ненавистью глядели на врагов.
— Мало вас, гадов, покрошили на Засечной черте! — звенящим голосом выкрикнул Михась.
— Тише, друг. — Разик успокаивающе обнял его одной рукой за плечи. — Наблюдай внимательно вон за тем участком, готовься выстрелить в нужный момент.
Участок кремлевской стены, на который указал Разик, находился в сотне саженей от Водовозной башни, вниз по течению Москвы-реки. Там в стене, примерно на половине ее высоты, был проделан специальный наклонный каменный желоб, по которому в реку сливались нечистоты. Проникнуть в Кремль по этому желобу снаружи было невозможно. Во-первых, его отверстие было довольно узким, и в него мог с трудом протиснуться человек, во-вторых, оно располагалось достаточно высоко, в-третьих, желоб закрывался изнутри толстой чугунной дверью с массивным засовом. Да и круто наклоненный каменный пол желоба был настолько скользким, что подняться по нему не было никакой возможности.