Военный инженер Ермака. Книга 4 - Михаил Воронцов
Кучум долго молчал, разглядывая огонь в жаровне. Наконец он выпрямился:
— Хорошо. Пусть будет по-твоему, русский. А ты, Карачи, будешь следить за всей подготовкой. И за сбор провизии тоже отвечаешь ты.
Мурза приложил руку к сердцу и склонил голову:
— Будет исполнено.
— Сможем все сделать к весне? — спросил Кучум
— О великий хан, я уже отдал кое-какие распоряжения на этот счет, — улыбнулся Карачи. — Но теперь, после твоего указания, дело пойдет куда быстрее.
Снаружи выл степной ветер, швыряя снег в войлочные стены юрты. Трое сидели в тишине, каждый погруженный в свои мысли о грядущей весне и осаде, которая должна была изменить судьбу целой Сибири.
Глава 22
* * *
…Вот и растаял снег. Лето, похоже, будет ранним, земля быстро подсыхала. Остаток зимы после всех приключений прошел спокойно, ничего особенного не случилось. Это даже казалось странным: будто сама судьба дала нам передышку, чтобы перевести дух. Но все понимали — покой временный. Весна в Сибири означает не только пробуждение природы, но и начало новых войн. Как только степь и дороги подсохнут, татары обязательно пойдут. Терпеть унижение, случившееся на прошлом штурме города они, разумеется, не могли. Значит, будут искать реванш, и в этот раз постараются действовать умнее. В лоб они уже не сунутся, как раньше, когда их горячность и желание победить «по старинке» сыграли против них. Скорее всего, попробуют что-то еще. Возьмут на вооружение военные хитрости. Вопрос, какие.
А у нас почти не было пороха. Это наша самая большая беда. Без него пушки и пищали превращались в груду железа. Зато у нас много арбалетов, самых разных. От простых скорострельных, которые натягивались рычагом «козьей ногой», до тяжёлых с воротами — зубчатыми механизмами. Даже полиболы мы сделали — тяжёлые, громоздкие, но способные метать болты один за другим.
Хватит ли этого? Не знаю!
Были ещё наши «снайперки» — первые в мире нарезные винтовки. Конечно, это не армейское производство двадцатого века, каждая винтовка была штучной, и каждая со своими капризами. Но они стреляли дальше и точнее всего, что было в округе. Поставить на вышку опытного стрелка с такой винтовкой — и враг будет потрясен. Но и это не панацея. Сотню воинов не остановит один меткий выстрел.
Лето было обещано стать горячим. И я не знаю, доживу ли до осени. Но одно понимаю точно: без боя мы не сдадимся.
Забыл сказать, но зимой случилось одно радостное событие, которое стоит упомянуть особо. Наш сотник Черкас Александров, самый молодой из командиров у Ермака, и шаманка Айне сошлись вместе. Я бы назвал это свадьбой, но никакой свадьбы, разумеется, не произошло. Черкас — христианин, воспитанный в казачьих традициях, а Айне — шаманка, да ещё и уважаемая в своём роде. Сочетание этих миров в одном обряде выглядело бы нелепо и, пожалуй, даже опасно — слишком разные у них вера и обычаи. Но всё равно все понимали: они стали мужем и женой, даже если без венчания и без шаманских песнопений.
Я наблюдал, как это происходило. Сначала — долгие взгляды, будто украдкой. Потом разговоры на улице, совместные уходы из городка в зимний лес. А потом они все-таки решились сделать еще один шаг — просто стали жить вместе в одной избе. Никто этому не удивился, наоборот, многие будто облегчённо вздохнули: мол, так оно и должно быть.
Для меня же это оказалось неожиданным облегчением. Скажу честно: раньше Даша смотрела на Айне мрачно, как на соперницу. Хоть я и клялся, что между мной и шаманкой ничего нет, ревность жгла её сердце. Я видел, как она украдкой следила за шаманкой, как стискивала губы, если та приближалась ко мне. Это тяготило и её, и меня, но объяснения помогали мало — ревность ведь редко слушает разум.
И вот теперь всё переменилось. Когда стало ясно, что Черкас и Айне — пара, Даша словно сбросила с плеч тяжёлый груз. Исчез её мрачный взгляд, исчезла та холодная отчуждённость, которой она раньше встречала шаманку. Я впервые за долгое время увидел в её глазах спокойствие. А однажды даже услышал от неё тихое: «Ну и ладно. Пусть будут счастливы». Для меня это было больше, чем просто слова. Я будто сам задышал свободнее.
Черкас, надо сказать, преобразился. Этот парень раньше казался порывистым, даже горячим — казак молодой, кровь бурлит, всё ему нипочём, хотя Ермак и доверил ему сверхважную миссию похода к Строгановым и в Москву. Но рядом с Айне он словно обрел зрелость. Стал рассудительнее, мягче с подчинёнными, меньше спорил с сотниками постарше. Видно было, что любовь и забота о женщине дают ему новую силу. Даже Ермак однажды об этом сказал.
Айне тоже изменилась. До этого многие относились к ней настороженно — всё-таки шаманка, чужая, да ещё и женщина, которая сама себе хозяйка. Но когда она пошла за Черкасом, поселилась с ним, её стали принимать иначе. Она перестала быть только шаманкой, которая общается с духами. Теперь она стала «казачьей женой», хотя и особенной. Казаки начали доверять ей больше, а некоторые даже стали с ней советоваться.
* * *
Весенние степи расстилались до самого горизонта, покрытые молодой травой, которая колыхалась под порывами теплого ветра. У извилистой реки, где берега поросли тальником и редкими березами, раскинулся огромный военный стан. Сотни юрт, покрытых войлоком и кожей, образовывали неровные круги вокруг центрального пространства. Дым от бесчисленных костров поднимался к небу, смешиваясь с криками женщин, окликавших детей, и гортанными голосами мужчин, отдававших команды. Воздух был насыщен запахами кожи, конского пота, дыма и готовящейся пищи.
Коновязи тянулись длинными рядами вдоль края лагеря, где паслись тысячи лошадей — гордость и богатство степняков. Никто не смел прикоснуться к чужому коню — это было священным правом каждого воина. Животные фыркали и ржали, чувствуя приближение похода, их гладкие бока лоснились на весеннем солнце.
По всему стану кипела работа. Воины разных народов — смуглые татары в остроконечных шапках, бухарцы в пестрых халатах, широкоскулые ногайцы, башкиры с заплетенными косами — сидели группами у своих юрт. Они точили сабли, проверяли тетивы луков, латали кожаные доспехи. Воины чинили сбрую, старательно проверяя каждый ремень и пряжку. Звон металла и скрип кожи сливались в единый гул подготовки к войне.
Постепенно этот хаотичный
