Нерушимый-9 - Денис Ратманов
Вышел Микроб минут через десять, мрачный и подавленный. Глянул на меня и сказал:
— Здоров. Типа здоров. Там два человека, так и должно быть?
Самат — парень хороший, но недалекий, конечно же, он не в курсе, что так проверяют активность коры головного мозга, а у одаренного она выше, и очень напоминает ту, что у больных шизофренией.
— Оба сказали, что ты здоров? — уточнил я.
— Один. Второй молчал.
Что ж, посмотрим. Наверняка одаренный в курсе, что мы с Микробом из их лагеря. Я вошел в кабинет, поздоровался, уселся в кресло, сосредоточился на мужчине, похожем на Пуговкина, но с залысинами. Больше всего на свете он хотел… ничего. Абсолютное отсутствие желаний.
А считать желания худой коротко стриженной женщины я не смог — услышал белый шум. Так и есть, одаренная. Я закрыл глаза и отрешился от всего, пока Пуговкин подключал электроды.
Наверное, это самая приятная безболезненная медицинская процедура. Если бы еще не знать, для чего она проводится, было бы вообще прекрасно. Хотя мои веки были сомкнуты, я почти воочию видел, как эти двое уставились в монитор. Или все-таки одаренная не в курсе?
Потянулись долгие минуты. Когда наконец все закончилось, девушка обратилась ко мне:
— Вы случайно эпилепсией не страдали?
По телу прокатилась волна жара. Неужели мой дар так прокачался, что теперь невозможно скрыть, кто я?
— Может, в детстве. Не помню, я детдомовский. — Собственный голос прозвучал гулко, будто бы издалека. — Что-то серьезное? В прошлый раз все было хорошо.
Медики переглянулись. Врач сказал:
— Если вас ничего не беспокоит, то все в относительном порядке…
Черт дернул проверять девушку! Вот оно и отразилось! И за границей способности использовать будет нельзя! Потому что, если включу «лучшего», то это сто процентов будет видно! И на следующий день, во время отката. И, наверное, после того, как я разожгу солнце за грудиной. И команду могут дисквалифицировать.
Или энцефалограмма — не каждый день, и можно попробовать пропетлять?
Ха! Если меня вообще туда допустят! Надо срочно звонить Витаутычу, пусть объясняет.
— Это допуск или нет? — спросил я.
— Допуск, — улыбнулся Пуговкин, женщина же промолчала.
Я попрощался и вышел из кабинета. Увидев мое лицо (так и не научился брать эмоции под контроль!), Микроб тоже встревожился:
— Ну что?
— Подозревают в эпилепсии, — процедил я, повертел головой в поисках двери со значком туалета. — Подождите меня, отлить надо.
— Ха-ха! Вот же не зря говорят, что трусишь — равно ссышь! Я сам туда уже сгонял. — Сэм указал на лестницу. — Сортир на втором этаже, напротив лифта.
Я рванул туда. Закрылся в кабинке и набрал Тирликаса. Он сразу же ответил:
— Да, Саня. Что?
— Энцефалограмма, — процедил я. — Что-то нашли. Черт! Я протупил, перед диагностикой сделал, чего не следовало… Типа я эпилептик.
— Саня, ну что же ты, — вздохнул он. — Ладно, сейчас узнаю.
— Надо перепровериться, — настаивал я.
— Посмотрим, — зло бросил он и отключился.
Я глянул в зеркало. Дебил. Думал, можно включить и выключить способности, а про остаточные явления забыл. Хорошо хоть тут все наши, если бы проверяли буржуи, сто процентов отправили бы домой. А может, и наши не допустят, потому что у меня начались изменения физиологии?
Долго заседать в кабинке я не стал, спустился к парням, мы посетили кардиолога, невролога, хирурга. Завтра терапевт напишет нам заключение. Не хотелось бы получить диагноз «эпилепсия».
Наши с Сэмом машины стояли рядом. В непогоду Микроб не рискнул садиться за руль мотоцикла и катался со мной.
— Нет у тебя эпилепсии, — утешал меня Сэм, стоя возле внедорожника, такого же огромного, как и он сам. — Мы бы заметили, да? Ты сам заметил бы.
— Конечно, — кивнул я и уселся в «апельсинку».
Жека и Круминьш сто раз говорили, что машина мне не по статусу, но мне она нравилась, и менять ее я не собирался.
Микроб расположился на сиденье рядом, расстегнул куртку и шепнул, провожая глазами авто Бекханова:
— Что у тебя?
— Хрень какая-то. Мужик — обычный врач, подозревает эпилепсию, девушка — ну, непростая… А я — идиот. Вздумал особым способом посмотреть, кто есть кто, вот остаточные явления и вылезли. Нельзя… ты понял что, перед медосмотром.
— А если нас там будут проверять перед каждой игрой? — насторожился Микроб.
— Будем надеяться, что нет. Это же не допинг. Э-э-э… особенность или есть, или ее нет. А таких, как мы, нестабильных, раньше никто не встречал.
— Думаешь, зарубят на начальном этапе? — спросил Микроб, когда я тронулся с места.
— Не должны. Меня тревожит одно: вдруг я уже не нестабильный? Вдруг моя особенность — уже константа? И тогда меня не допустят, а если кто-то и может что-то противопоставить их футболистам — это я. Тем более судьи всеми силами будут стараться не дать нам выиграть.
— Да и наши за пределы СССР не выезжали, — вздохнул Микроб. — Нет опыта таких игр. У Денисова разве что и Акинфеева. Может, у Кокоши еще. Остальные — и вовсе тепличные и молодые. Кто не тепличный — так это мы втроем. Наша команда чего только не натерпелась, особенно ты — в Англии.
Я передернул плечами.
— В общем, жду, что скажет куратор. Но еще пару энцефалограмм придется сделать.
Рина была на работе, и я приехал в пустую квартиру, где никак не мог расслабиться и мерил шагами комнаты. Набрал Тирликаса, но он не ответил.
Отзвонился Лев Витаутыч только после обеда и сразу сказал:
— Значит, так. Я диктую адрес, ты приезжаешь. Это медицинская клиника, совсем небольшая.
— Так а что с результатами? — спросил я.
— Странные результаты, подозрительные. Наших западных партнеров могут насторожить, и они не допустят тебя по медицинским показаниям. Записывай адрес!
— Пишу, — вздохнул я, хотя благодаря абсолютной памяти и так запомнил, что сказал Тирликас.
Хреново! Вся надежда, что такие результаты из-за остаточных явлений. Если нет, то я в пролете, потому что на перед чемпионат мира нас будут так проверять, что и в задницу заглянут.
Хотелось побыстрее домчать до указанного адреса и прояснить ситуацию, но снова пошел снег, и ехать приходилось медленно, еще и в пробке застрял на десять минут.
Ну почему так, когда спешишь,
