Курс на юг - Борис Борисович Батыршин
Люк наконец скрипнул.
– Готово, вашбродь, – прошипел Дырьев.
Сережа чиркнул спичкой (сразу завоняло серой) и, подняв над головой факел, первым прыгнул в сырую, пахнущую плесенью и прелой землей темноту.
Крепость Вальпараисо была возведена на фундаменте, оставшемся еще от испанцев, а те, как говорили, воспользовались руинами древних укреплений чуть ли не времен инков. Вместе с прочнейшей каменной кладкой строителям досталась в наследство довольно развитая система подземных ходов. Некоторые при строительстве засыпали, о других попросту забыли – новая крепость не была рассчитана на осаду со стороны суши, выполняя функции берегового укрепления. В городе об этих ходах ходили байки одна мрачнее другой: будто бы стены там выложены черепами индейцев, умученных лет двести назад испанцами в попытке выведать тайны золотых кладов; будто сами клады до сих пор находятся там, и, обшарив подземные ходы, можно их отыскать, только обратно уже не выберешься; наконец, будто самый глубокий из тоннелей идет в сторону океана и тянется на тысячи миль, до таинственного острова Рапа-Нуи. Прорыли его, ясное дело, не люди, а допотопные титаны, создатели огромных шагающих каменных статуй. Однажды и те и другие выберутся из этого хода на свет божий, и вот тогда-то и наступит конец света.
Всего этого Сережа вдоволь наслушался от своих сопровождающих во время ежедневных прогулок. И ходы не обманули его ожиданий: низкий, сложенный из нетесаных камней ход, плесень на стенах, чадные масляные факелы освещают коридор на полдюжины шагов. Свет вязнет в смрадном дыму, и лишь тусклые отблески играют на лезвии ножа в руке Хуанито. Чем, скажете, не готический роман? Не хватает разве что упыря, выбирающегося прямо из стены, чтобы высосать до капли кровь из незваных гостей…
Но упыри так ниоткуда и не повылезли. Расцарапав макушки и локти в каменных узостях, беглецы выбрались наконец наружу. Крепость высилась шагах в трехстах угольно-черной громадой на фоне ночного неба. Слышно было, как на галерее и батареях перекрикиваются часовые – лениво, не столько бдительно неся службу, сколько отбывая давно наскучившую повинность.
– Туда! – Ачива дернула спутника за рукав, и они побежали вдоль русла высохшего ручья.
Факелы пришлось загасить у выхода из тоннеля, и теперь дорогу освещали только луна и крупные звезды. Резко, одуряюще пахло полынью, в высокой траве заходилась трелями дурная местная разновидность сверчка – стрекотали они так, что заглушали шаги и шуршание сухой травы под подошвами.
Сережа поискал глазами Южный Крест – вон он, стоит, как полагается, над горизонтом. Значит, они идут на юг. До города мили две с половиной, но добираться туда по эдаким буеракам придется долго.
Он подал знак остановиться, выбрался на край овражка и завертел головой, разыскивая приметное дерево, о котором упоминал барон.
Искомая примета обнаружилась шагах в пятидесяти от места, где затаились беглецы. Сережа сдавленным шепотом распорядился, что Дырьев остается за старшего, пусть ждут его и никуда не уходят, а сам побежал, низко пригибаясь к земле, к кривой араукарии, ясно видной на фоне неба возле поворота дороги. На бегу он то и дело останавливался и прислушивался – но нет, из крепости, до которой было около мили, доносились только обычные перекличек часовых. Видимо, побег пока остался незамеченным.
Из зарослей акации на краю овражка раздался короткий свист – раз, другой. Сережа замер, потом свистнул в ответ. Сигнал повторился.
– Серж, ты, что ли?
Барон! Сереже сразу сделалось весело. Получилось!
– Я, Гревочка, кто ж еще?
– А где остальные?
– Сзади. Спрятались, ждут.
– Девчонка с вами?
Сережа кивнул, и Греве выбрался из кустов.
Он был одет в темные бриджи и куртку, перетянутую ременной портупеей. Левую руку барон держал слегка на отлете, под мышкой правой сжимал длинный предмет, завернутый в кусок парусины.
– Что это у тебя, карабин?
– Абордажный палаш.
Вслед за бароном возникли двое, с карабинами и револьверами за поясами. На груди криво, явно наскоро, пришито что-то вроде казачьих газырей, из которых выглядывают головки патронов, за поясами – казачьи бебуты и короткие металлические цилиндры непонятного назначения. Сережа хотел спросить, что это, но смолчал. Не время.
– А где Веня? Ты же говорил, с ним целый отряд?..
– Ждут неподалеку. Нам, Серж, тут приготовили засаду, вот мы и решили разделиться. Вашу-то компанию наверняка обнаружат, если уже не обнаружили. Пусть думают, что нас мало, будет и им сюрпризец…
– Засада? – Сережа встревожился. – А мы, значит, вроде приманки?
Барон кивнул.
– Архаровцы Остелецкого их заранее выследили. У него такие умельцы есть – что ты!.. Один прикинулся пьяным и в таверне весь их разговор подслушал, благо по-испански уже кое-как понимает. Не поверишь, ему даже рожу пришлось малость подпортить, чтоб сошел за спившегося матроса!
– Ну, тогда пошли?
– Пошли. Держи вот…
И протянул Сереже маленький двуствольный пистолетик. Сережа взял – игрушка целиком помещалась в ладони. Он нажал на защелку, переламывая стволы.
– Американский, новейшая система «Дабл Дерринжер», – похвастал Греве. – Я его купил здесь, в Вальпараисо. Ты не смотри, что такая фитюлька – патрон сорок первого калибра, бой о-го-го… если стрелять в упор. Американцы из такого же, только одноствольного, ухлопали своего президента. Вот, держи патрончики…
– А посерьезнее ничего не нашлось? – неприязненно осведомился Сережа, рассовывая толстенькие медные цилиндрики по карманам. Оружие ему не понравилось.
Греве развел руками: извини, мол, брат, не подумал.
– Ладно, идите за мной. И своим скажи: пусть Дырьеву и Хуанито револьверы дадут, что ли… Что нам, в засаду, как телкам на бойню, идти, с голым задом?
Бомба-македонка, в сущности, очень простая штука. Обрезок чугунной трубы, внутри динамитная шашка весом в полфунта – достаточно мощный заряд для ручной бомбы. Жора Лукин, бывший студент питерской Техноложки, действительно хорошо разбирался в взрывном деле, и повернись его судьба иначе, вполне мог стать террористом-революционером. Но так уж получилось, что вместо прокуренных комнат и «нумеров» дешевых трактиров, где устраивали свои бдения народовольцы, он оказался в Михайловском артиллерийском училище, с четвертого курса которого и был взят в морские «пластуны».
Лукин не стал возиться с капризными и чрезвычайно опасными кислотными взрывателями, состоящими из стеклянной трубки с кислотой и свинцового грузика. Вместо этого он снабдил македонки простейшими терочными запалами и натренировал морских «пластунов» в обращении с ними.
Из полудюжины брошенных македонок не сработала только одна. Остальные исправно взорвались, наполнив пространство вокруг роем бритвенно-острых чугунных осколков. Три десятка головорезов Мануэля, кинувшиеся на беглецов из зарослей араукарий, попали под этот смертельный вихрь. Ночь наполнилась воплями боли, ужаса, ярости.
– Берегись! – заорал барон, размахивая
