Здравствуй, 1984-й - Дмитрий Валерьевич Иванов
Вкусно, но мало, беру ещё одну порцию, на этот раз с уксусом, они по тридцать две копейки идут и всё-таки компот. И рубля не потратил, а обожрался. Щас спою! Иду по проспекту Ворошиловский, настроение после всего сделанного хорошее, сытый и довольный. Ниже Пушкинской ещё одна точка общепита — чебуречная. Гордо иду мимо, не влезет в меня ничего уже. Дохожу до магазина «Тысяча мелочей», сам не знаю, зачем зашёл, но не зря. Потолкавшись, а народу тут не в пример больше чем в пельменной, я покупаю фляжку — очень ценная вещь, туда и коньяк налить можно и газировку. Ещё купил игральные карты и театральный маленький бинокль, всего четырехкратный, зато в красивом кожаном футляре. Цвет только желтый, не особо мне такой нравится. Буду девочек на пляже рассматривать.
«Окстись! Какой пляж в Красноярске? Ладно бы снега не было по приезду», — смеюсь про себя над своими планами.
Выхожу из магазина и вижу книжную комиссионку, для дороги неплохо бы взять, что почитать. Шахматная плитка на полу, деревянные двери, сморщенная старушка-продавец. На полках — россыпи книг, те, что попроще — в стопках, дорогие, ещё дореволюционного издания, — в шкафах, но открытых. Можно походить, повыбирать, что я и делаю. Кроме меня в магазине всего один деловитый сухонький старичок с меня ростом. А рост мой пока сто шестьдесят восемь сантиметров, измеряли недавно при выдаче справки о состоянии здоровья в поликлинике. Внезапно дверь подсобки открывается, и молодая стройная девушка выносит стопку книг кладя на табуретку рядом со мной.
— Тёть Ира, я всё проштамповала, можно раскладывать, — кричит она и с интересом смотрит на меня.
Я от смущения из-за такого явного интереса хватаю ближайшую книжку без обложки, да и без нескольких первых листов. Кто её такую купит?
Я и куплю — это «Три мушкетёра»! Старичок неожиданным скачком оказывается уже около новой стопки, и, оттирая меня плечом, начинает перебирать книги и журналы, с завистью поглядывая на Дюма.
«Такой библиофил за Дюма и зарезать может» — мелькает у меня в голове, и я отхожу, обращаясь к девушке:
— Что вы на меня так смотрите? На мне узоров нет, и цветы не растут.
— У тебя сейчас воробушек вылетит, — смеётся она и показывает на расстегнувшуюся ширинку брюк.
Она думает меня смутить? Смешно, но девочка симпатичная, буду клеить. Застегиваю ширинку.
— Там не воробушек, а орёл! — сразу ставлю точки над «и» я. — И раз у вас такой интерес ко мне, может, погуляем вечером?
— Ты гляди, какой ты быстрый. А поухаживать, цветы, стихи, песни под окном, — наклоняя голову, спрашивает прелестница.
— Нет времени на это, завтра уезжаю на фронт, предлагаю кино, вино и домино, если есть где.
— Вот наглец! — не выдерживает бабуля. — Полина, гони его, пока он нам книги тут слюной не забрызгал. Ещё про фронт говорит чего-то, воевать едешь? Женись сначала, потом уже домино.
— Спокойно, товарищ продавец! Фронт бывает разный, например, трудовой, учебный, грозовой, наконец. А как жениться? А если мы не подходим друг другу? Надо же пробовать сначала. Как говорил Маркс — «практика — критерий истины» — изрекаю я.
— Смотри, какой умный, «Тезисы о Фейербахе» читал, — поражается бабуля и поражает меня. — Когда Маркс говорил это, он выражал этим точку зрения относительно истины в первую очередь. С изменением содержания практики людей изменяется и их истина! То, что было истиной в пределах более узкой практики, перестаёт ею быть в практике более широкой. А ты наоборот ставишь на первое место практику, и хочешь выяснить истину.
Полина фыркает и скрывается в подсобке, а баба Ира морально раздавив меня, берёт у старичка выбранные им журнальчики.
— Вот эти мне посчитайте, — говорит неожиданно красивым баритоном старик.
Вот жучок! Он, пока я заигрывал с Полиной, нашёл в новой стопке пачку альманахов «Искатель» с фантастикой, я бы и сам не отказался от них. Краем глаза вижу Казанцев А. — «Фаэты».
Обломленный, униженный и обкраденный я выхожу на улицу, купив-таки Дюма. А на улице сюрприз! Стоит около входа Полина в коротком платье, в туфельках. А их при первой нашей встрече не было, были тапочки!
— Что, пожалел, что связался с кандидатом философских наук и преподавателем с кафедры научного коммунизма? — спрашивает она меня и тут же без перерыва говорит, суя мне записку. — Тут адрес я тебе записала, приходи к семи вечера. Только у меня негде орла твоего смотреть, муж хоть и в командировке, но соседи в общаге бдят.
— Будем как штык, я и орёл! — кричу уже ей в спину.
Она завернула за угол дома и пошла, наверняка, ко второму выходу из магазина. Сажусь на трамвай, еду домой. Ты посмотри, как прёт мне сегодня! С бля-ю познакомился, так-то их полно, но для моих шестнадцати — это удача.
— Ну, ты пропал куда? — дверь открыл зевающий Генка.
— По магазинам, вот, — показываю покупки. — Слушай, брат, а где бы с девушкой мне уединиться? Не забесплатно, конечно.
— Шустрый ты, — ржёт Генка и пытается поставить мне чилим.
— Даю чирик, нужно место с семи до десяти, скажем.
— Чирик, говоришь, — чешет подбородок брат. — Ладно, можешь в моей комнате, — разрешает он, — Даже до одиннадцати.
— Нет, Ген, в твоей комнате никак. Дядь Миша что скажет? Мы ведь молчать не будем, я надеюсь, шум будет, такой специфический.
— Да понял я, не будет бати, они в театр к восьми идут, раньше одиннадцати не вернутся, — радует меня брат. — На вот запасные ключи, а то я уезжаю прямо сейчас и буду тоже поздно. Чирик сразу.
— Без Б! — говорю я и лезу в карман за деньгами.
Некоторое время после ухода брата отдыхаю, а потом зуд нетерпения толкает меня в поход к Виктору Семеновичу. Время уже четыре, черт, а вот часов-то у меня и нет, купить надо завтра, хоть самые простые. Завтра и вещи свои забрать надо, хорошо, поезд не с самого утра. Беру для шефа небольшой подарок от бабки. На посту показываю свой новый паспорт, серпастый и
