И опять Пожарский. Тетралогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Встречал Дмитрия Михайловича товарищ воеводы князь Фёдор Фёдорович Пронин. Князем этот дьяк стал совсем недавно и Пожарский не понимал, за какие заслуги. Город в запустении, а Государева дьяка за это в князья. Чего только на Руси не бывает. Воевода Нижегородский князь Бутурлин был в Арзамасе с проверкой стрельцов, так что пришлось отобедать с Прониным, да и отужинать заодно. Фёдор Фёдорович за трапезой часто хвалил старшего сынка Петрушу и князь отмяк. Какому родителю не понравится, когда его наследника хвалят.

– Где же люди все, Фёдор Фёдорович? – задал Пожарский мучавший его со въезда в город вопрос.

– Так почитай полгорода твоё Вершилово отстраивает, – улыбнулся Пронин.

– Что такое, али тоже пожар учинился? – встревожился князь. В Вершилово он никогда не был, то война, то опять война, так за пять лет и не выбрал минутки.

– Что ты, Дмитрий Михайлович, типун тебе на язык, такую красоту спалить, – замахал на него руками воевода.

– Что же там "полгорода отстраивают"? – удивился Пожарский.

– Увидишь всё сам завтра, Дмитрий Михайлович, Пётр Дмитриевич там такую стройку затеял, что и Москва позавидует.

– Прямо Москва? – ухмыльнулся Пожарский. Ох уж эти захолустные воеводы, всё у них лучше, чем на Москве.

– Поздно уже, Дмитрий Михайлович, давай почивать, а завтра сам и посмотришь.

Событие семьдесят третье

Пётр отправил братьев Ивановых в разведку, искать еврейский камень. Фрол с десятком стрельцов пошёл по левому берегу, а Семён с другим десятком по правому. Продуктов рудознатцам выдали на неделю. Сам же Пожарский занялся обустройством "транспортной инфраструктуры". Первым делом у истока Миасса, поставили два барака на тридцать человек каждый. Когда с этим покончили, принялись строить плоты. Собрали десяток и оставили их на берегу, пусть хоть немного древесина просохнет. Лето выдалось жарким и сухим, княжич всего-то два дождя и запомнил. Через неделю вернулись рудознатцы. Вернулись ни с чем. Вернее, кое-что они нашли, и золото нашли и золото дураков (железная руда пирит) и магнетит (железная руда), и даже медную руду, а вот полевого шпата не было. Значит, не дошли, понял Пожарский, он точно помнил из будущего, что в Миассе добывали полевой шпат.

Лагерь свернули и на плотах сплавились на тридцать вёрст ниже по течению. Бывший генерал отдал команду в этом месте опять строить бараки, а сам с рудознатцами пошёл на разведку. Работая на фарфоровом заводе, он этого минерала насмотрелся и если увидит, то узнает. День шёл за днём, а результат был нулевым.

Нашёл минерал Фрол. Он серьёзно отличался от того, что запомнил Пётр. Сам Пожарский его и не узнал бы. Каждый должен своим делом заниматься. Этот камень был полупрозрачным и с черными вкраплениями. Попробовали отколоть кирками несколько кусков от скалы. Получилось, конечно, но слишком мало и слишком долго. Им ведь ещё не меньше двух месяцев добираться до Нижнего Новгорода. В середине октября реки замёрзнут, и что тогда делать.

Пётр оставил оба десятка и рудознатцев ломать камни, а сам с двумя стрельцами ринулся за подмогой. В лагере было оживление, два новых барака как раз закончили и тут пожаловали в гости местные. Видно слух о белых людях, раздающих ножи и топоры, достиг ушей ещё одного стойбища, и они всем кагалом с жёнами и детьми заявились к богатеньким буратинам. Когда же обмен мяса и рыбы на ножи закончился, старейшина предложил самым здоровым из русских "улучшить генофонд его племени". Довольные друг другом братские народы как раз прощались, когда нагрянул княжич.

Десяток гребцов Пётр отправил гнать плоты к месту добычи полевого шпата, а остальных ускоренным маршброском погнал на помощь рудокопам. Эх, пороха бы побольше, можно было бы сделать шурфы и рвануть. Однако битва при реке Белой сожгла больше половины огненного зелья, и Пожарский не рискнул тратить порох, а вдруг опять на монголов наткнутся.

Долбили скалу все и башкиры и татары и стрельцы и гребцы, даже венгр сей участи не избежал, хоть какой-то с него толк, а то полиглот из него вышел не важный. Как только руды набиралось на плот, его отправляли с четвёркой сопровождающих в верховье. Первого августа княжич всё это прекратил. Достаточно, нужно возвращаться, а то вмёрзнем в лёд. Да и погода начала портиться. Каждый день дожди.

Отправили последний плот и уставшие и оборванные, от ежедневной работы с острыми обломками камня, потянулись к первым баракам. Здесь сделали привал, а на следующее утро снова в путь. Потом пеший переход с носилками полными камней до Белой. Всё это время руду по очереди этим маршрутом и выносили, но все, же её скопилось изрядно у истока Миасса, пришлось две ходки делать.

У переката на Белой Петра ожидал сюрприз. Оставленные там стрельцы выменяли на ножи у местных двух девушек.

– И куда их теперь? – задал сам себе вопрос княжич. И сам же и ответил, – Конечно. Нужно взять их с собой. Одну закрепить за венгром Бартосом, пусть совершенствуется в языке предков, а одну взять в Вершилово и приставить к детям, пусть несколько человек обучит говорить на языке вогулов. Пришли мы на Миасс надолго, пацаны подрастут и будут первыми переводчиками с русского на мансийский.

Двенадцатого августа 1619 года, перетащив корабли через последний небольшой перекат, (нужно будет потом повытаскать эти камни на берег, да углубить русло) вышли на спокойные воды Белой. Ну, теперь на всех парусах домой. Что вот только делать с бывшим воеводой Казани Никанором Михайловичем Шульгиным. Вёл себя отбитый у торгутов ссыльный вельможа вполне достойно, работал вместе со всеми, и норова своего не показывая, подчиняясь четырнадцатилетнему отроку. Да и попробовал бы он норов тот показать, ему бы этот норов быстро обломали. Это вам не Казань. Это Урал камень. Закон тайга, прокурор медведь.

Медведей, кстати, вокруг, было масса. Везде следы их поноса.

Событие семьдесят четвёртое

Князь Дмитрий Михайлович Пожарский ехал на своём кауром жеребце чуть впереди воеводы Пронина Фёдора Фёдоровича. За ними следовал десяток стрельцов, тоже на конях. От Нижнего Новгорода до Вершилова было приблизительно пятнадцать вёрст.

Непонятки начались версты через четыре. Впереди разрывали дорогу под сотню мужиков. Дорога на взгляд князя, и отвечающего за дороги в стране, была во вполне приличном состоянии.

– Что они делают? – поинтересовался боярин у Пронина.

– Сейчас увидишь, Дмитрий Михайлович, на это стоит посмотреть, – прокричал ему воевода, пересиливая гомон сотни работающих.

И Пожарский увидел. Дорогу расширяли, вырубали кусты по краям и копали с обеих сторон глубокую траншею. Они перебрались через траншею, объехали бросивших работать и принявшихся кланяться мужиков и выехали на уже законченную дорогу. Князь понял слова воеводы. Это действительно стоило увидеть. Дальше дорога не петляла, а шла ровной широкой полосой, и она была засыпана мелким гравием и утрамбована. Ни одной лужи, ни одной колеи, по этой дороге было боязно ехать, не хотелось нарушать её чистоты.

– Кто же придумал так-то дороги строить? – подъехал к Пронину Пожарский.

– Не знаю, князь, а только команду дал такие дороги и в Вершилово и до Нижнего Новгорода строить сынок твой, Пётр Дмитриевич.

– Сколько же стоят такие дороги, поди, денег вбухано немерено? – Пожарский спешился и прошёлся по гравийному покрытию и даже каблуком сапога его попробовал.

– У княжича деньги есть. Диковины, кои его, а значит и твои, князь, людишки делают, огромные деньги приносят. Купцы с Москвы приезжают и ждут неделями, чтобы их заказ исполнили. Одни "перьевые ручки", думаю, многие тысячи принесли.

– Так ручки мои люди делают? – не поверил Пожарский.

– Что ты, князь, то не крепостные мужики делают, То ювелиры наипервейшие во всей Руси, но у них договор с княжичем и половину прибыли они ему отдают. Губерния только с этих ручек пятины столько в казну платит, что можно и до Великого Новгорода отсюда такие дороги замостить, – снисходительно улыбнулся Пронин. И тут же пожалел. Взгляд Пожарского стал ледяным.