Андрей Посняков - Зов Чернобога

— Может, когда и выберем, — тихо отозвался кузнец. — Только вот боятся его люди. Запугал вконец. Не только он, еще и пирозерский волхв Ажлак. Вот уж тварь, так тварь! — Кузнец сжал кулаки и сплюнул.

— Что же ты делал в болоте, искал руду? — не отставала девушка. — Не очень-то близко от родных мест.

— Так уж случилось. — Кузнец развел руками. По всему видно было — он очень силен, и Твор с Ладиславой не раз уже опасливо переглянулись — наверное, лучше было б оставить кузнеца в трясине. Тот, похоже, догадался, о чем думают спасители, и широко улыбнулся: — Вы меня не бойтесь, клянусь озерными духами, я не причиню вам зла!

— Да мы и не боимся, с чего ты взял? — пожала плечами девушка. — Наше селенье рядом.

— Ага, рядом. — Спасенный неожиданно расхохотался. — Тут рядом нет ничего, кроме заброшенной усадьбы старика Конди, давно убитого родича Дивьяна — охотника… Да там, за холмами и болотами, — кузнец махнул рукою на север, — селенье Хундола, а рядом когда-то жили «люди креста».

При этих словах Ладислава насторожилась.

— Что значит — «когда-то жили»?

— А то и значит. — Кузнец потемнел ликом— «Люди креста» убили мою дочь, а я из тех, кто не прощает обид. Жаль только, я припозднился, и воины Келагаста все сделали без меня. Правда, самого главного там не оказалось — улетела птичка! Ну, да кузнец Рауд не дурень — знает, куда он ушел. Ничего, недолго уж ходить ему по нашей земле.

— «Люди креста» убили твою дочь?! — ахнув, переспросила девушка. Потом выпрямилась, будто что-то припоминая, и присела напротив спасенного. — А ты сам видал, как ее убивали, дядюшка Рауд?

— Нет, — мотнул головой кузнец. — Да чего мне и видеть. Вот что нашли люди около ее тела! — Сунув руку за пазуху, он вытащил оттуда маленький серебряный крестик.

— Однако. — Ладислава недоверчиво покачала головой. — Их бог не разрешает убивать.

— Но убили же!

Девушка набрала в грудь побольше воздуха и, резко выдохнув, решительно заявила:

— Вот что, дядюшка. Расскажу я тебе кое-что, что сама видала. А уж ты дальше сам думай…

И Ладислава поведала кузнецу о том, что видела у наволоцкого берега. Обо всем рассказала. О юной девушке и белобрысом красивом парне, которые прогуливались по тропе под деревьями, и о двух людях, что немного погодя швырнули в кусты мертвое девичье тело.

— И вот тот крючконосый вложил ей в мертвую руку что-то блестящее, плохо было видно что.

— Крючконосый?

— Ну да, — кивнула Ладислава. — Лысый, с пегой бородою. Сам такой весь мерзкий, противный, низенький. Но жилистый, сильный… И руки такие — словно оглобли.

— Ажлак! — выдохнул Рауд. — Ажлак — волхв. Второй — тот сам староста, Келагаст, а белобрысый парень — Келагастов сынок Хянди — «волчонок». Тварь, каких мало. Ну, дева, коли не соврала ты…

— Дай нож, Твор. — Сверкнув глазами, Ладислава, не глядя, протянула отроку руку. Схватив нож, провела по ладони, и на сырую траву упали капли дымящейся крови.

— Клянусь Велесом-богом, Ящером, клянусь Мокошью, клянусь озерными духами, если соврала я, то пусть утащит меня под землю злобная Корвала-ведьма!

Кузнец отпрянул — слишком уж страшной была клятва. Твор с треском рванул рубаху — перевязать ладонь девушки. Та отстранила отрока, пристально вглядываясь в лицо кузнеца.

— Ну, теперь веришь мне, Рауд?

Капли крови все падали на траву, и кузнец заворожено следил за ними потемневшими от горя глазами.

Глава 15

ОЗЕРО ЗЛОГО ДУХА

Сентябрь 868 г. Южное Приладожье

Воин не поддается чувствам и не умирает от страха, он позволяет гуахо явиться к нему лишь тогда, когда сам полон сил и готов к встрече.

На поросшем густым еловым лесом мысу, где изгибалась излучиной Капша-река, на вершине пологого холма черно блестело озеро. Небольшое, однако глубокое, илистое. Странное дело, совсем не рос камыш по его берегам, не желтели папоротники, не пряталась среди мхов кислая ягода клюква и плакальщицы-девушки — ивы — не склоняли к темной воде свои зеленые волосы. Одни угрюмые ели отражались в черном зеркале озера. Ели да огромные серые валуны, вросшие в землю, про которые говорили, что это спрятавшиеся под землей великаны. И в самом деле, если присмотреться, можно было заметить выдолбленные в камнях углубления-глазницы. Казалось, великаны смотрят на мир, злобно прищурясь, поджидают добычу — невзначай забредшего путника. Покрытые зеленоватым мхом валуны выглядели заброшенными, чего нельзя было сказать о трех вырезанных из крепкого дерева идолах с жуткими клыкастыми рожами. Губы их были измазаны свежей кровью, а у подножия громоздились кучи звериных костей, в основном заячьих. Словене не охотились на зайца, этот хитрый зверь считался колдовским, черным, другое дело — лесные люди весяне. Те били всякую дичь, в том числе и зайцев, ничуть не смущаясь возможными осложнениями — ведь коварный дух убитого зайца вполне мог отомстить охотнику. По заячьим костям видно было, что к идолам хаживают пока лишь окрестные охотники.

Солнце только-только встало, когда Радослава проснулась. Поднялась с подстилки, едва не ударившись головой о крышу — сарай, где она спала, был хоть и просторен, но низок. Девушка пригладила рукой волосы и, пригнувшись, посмотрела в щель. Задумалась — по всему выходило — сегодня нужно было попытаться бежать. Именно сегодня — вон, денек-то погожий, далеко видно, да и не зря вчерашним вечером заговорила она с охотниками, что пришли к Чернобогу с дичью. Выждала момент, когда волхв отошел, выспросила про дорогу к Ладоге. Не так-то и далеко идти оказалось, да и не заплутаешь — все реками: сначала по Капше, потом Пашою-рекой, а уж дальше — совсем немного — болотистым берегом Нево — озера-моря. Раньше бы убежала, пусть даже в леса, сгинула б, а может, и вышла бы к людям. Да только властвовал над ней Чернобог, над мыслями ее, над делами. Податливой соломенной куклой чувствовала себя девушка, очень боялась волхва. Видела, стал Чернобог не таким, каким был раньше. Словно бы поселилась в нем какая-то непонятная злая сила. Иногда посмотрит — словно ожжет черным пламенем, так станет жутко, что думаешь — вот и смерть пришла. Очень боялась Радослава этого взгляда. Особенно жутким волхв был ночью, не спал — бродил вокруг озера, выкрикивая непонятные заклинания, а когда выкатывалась на небо полная серебряная луна, падал на коленки и выл. Протяжно так, злобно и вместе с тем тоскливо. Страшно делалось в такие минуты девушке, хоть и не трогал ее жрец, даже как женщину не использовал и оттого становилось еще страшнее — будто это вообще был не человек. Нелюдь. Жуткая кошмарная тварь в обличье волхва Чернобога. Лишь иногда по утрам, не часто, Чернобог на короткий миг становился собою — оглядывался удивленно, хлопал глазами, а потом снова взрывалась в его взоре огненно-черная хмарь. Наблюдая за волхвом, Радослава неожиданно для себя осознала, что тварь с черным взглядом вовсе не была всесильной. Да, она имела необъяснимую власть над девушкой и над всеми, кто находился рядом, в нескольких десятках шагов. Но стоило отдалиться — и наваждение пропадало. Уходить сама Радослава не рисковала, боялась, а вот, посматривая на изредка заходивших охотников, видела — в капище те трепещут от страха и делают все, что велит Чернобог, но как только спускаются к реке или заходят за ельник — так вся округа оглашается смехом. С чего бы? Значит, не так уж и страшен волхв, вернее, тварь, что сидит в нем. Власть твари становилась совсем слабой к утру — недаром Чернобог, отправляясь спать в хижину, всегда запирал Радославу в сарае, сложенном из тонких, но крепких бревен. Надежен был сарай, не выбраться, сколоченная из толстых досок дверь снаружи запиралась на тяжелый засов. Не выбраться, даже и здоровому мужику не выбраться — поди-ка выломай бревно, упреешь трудиться! Напрасными окажутся хлопоты. Однако у пленницы имелись на этот счет свои планы. Чувствовала она — идет дело к чему-то страшному, все чаще как-то по-особому поглядывал на нее волхв, кривил в нехорошей ухмылке губы, а девушка лишь тупо кланялась да выполняла все распоряжения волхва — убиралась в капище, стряпала на костре нехитрую снедь. Нет, не всесильной оказалась тварь, были моменты, даже когда бодрствовал волхв, — словно сквозь туман прорывались в голову Радославы крамольные мысли. И чем дальше, тем чаще. Видно, приходило к концу могущество волхва, и он, зная об этом, готовил какую-то пакость, Радославе даже жутко было думать, какую. Впрочем, тут не надо было быть семи пядей во лбу, достаточно взглянуть на идолов — страшных, клыкастых, чужих. Что им тетерева да зайцы? По всему видно — истосковались по человеческой крови. Кто будет жертвой? Гадать не надо. Вот и Радослава не гадала. Чего зря расстраиваться? Лучше подумать, как выбраться. Хитер Чернобог, еще хитрее — тварь, что сидит в нем, однако и Радослава не лыком шита. Вчера еще с вечера, когда варила похлебку, отвлекся Чернобог на какого-то смурного мужичка, явившегося с вестями, ушли оба в хижину, тут и Радослава почуяла — тенета ослабли, взяла да щедро сдобрила похлебку солью, хоть та и дорога была, да у Чернобога имелась. Вскипятила в котле брусничный напиток, отставила в сторону остывать. Оглядываясь на хижину, подобрала валявшуюся в траве палку — дрын, закинула в сарай и, довольно потерев руки, уселась к костру. Управилась вовремя — едва Чернобог вышел проводить мужичка, как снова нахлынула липкая паутинная слабость и снова, как всегда, не рассуждая, стряпала девушка, ни о чем таком не думая, тупо глядя перед собою. Волхв ожег ее взглядом, властно мотнул головой — иди, мол, в сарай, пора. Радослава поклонилась, словно во сне, ушла, улеглась на соломе, не слышала далее, как скользнул в пазы засов. Утром проснулась раненько и теперь вот, напрягшись, ждала. Волхв поднимался поздно — очень уж не любил яркого утреннего солнышка. Или это не он не любил, а тварь… Впрочем, какая разница? Сегодня-то уж обязан выйти — немало вчера водицы должен был выпить.