В. Бирюк - Стрелка
Мы так привыкли за эти дни вскакивать затемно, просыпаться уже в лодке с вёслами в руках… А тут… побудки не было, пока солнышко не встало. Потом — приём пищи. Так это… фундаментально. Потом начальство забегало: велено привести всё в наилучший для показу вид.
Лазарь туда-сюда бегает, щёки горят, саблю на поясе придерживает — чисто подпоручик перед первым боем. Только «под козырёк» не берёт. За неимением оного.
– Ваня! Сам! Приехал! С сыном, с братом! С муромцем и рязанцем! С епископом муромским! Смотр будет! Ребятки! Братцы! Не подкачайте! Не осрамите!
Чисто для знатоков: епархия ещё Муромская, в Рязань её перенесут несколько позже.
Резан уже не кричит, не материт — только шипит:
– Ты…! У тя озям…! Рукав… ш-штопай!
Озям — такая верхняя мужская одежда. Вроде армяка.
– Едут! Едут! Скачут! Скачут!
– Да нет же! Повороти е…ло! Зенки-то, зенки разуй! Вона же! Лодия княжеская!
Толпа, вопя, пиная, задевая друг друга оружием, разворачивается к реке лицом.
– Стяг! Мать вашу! Кто стяг в грязь завалил?! Шкуру спущу!
Классическая «святорусская» манера проведения войсковых смотров: войско строят на берегу реки, князь проезжает мимо на лодочке и благосклонно кивает. Так осматривал свои полки Креститель на Десне под Черниговом, начиная свой Булгарский поход.
Хорошо, что кричать «троекратное ура с перекатами» здесь ещё не модно. По бережку, по затоптанным куширям, лежат наши лодейки. Шагов за двадцать друг от друга. За ними на сухом стоят группки воинов и прочего сброда. Над каждой точит треугольная косица — стяг.
Мы и тут по-выпендривались. Я как-то с тоски выговаривал нашему стягоносцу:
– Чего оно у тебя висит как тряпка? У тебя и в штанах всегда также? Сделай, чтобы торчало.
Ну, он и сделал — прут под верхний край вставил. Теперь — у всех висит, а наш «петух» — лошадиным хвостом помахивает.
Вижу с берега — князья на лодке внимание обратили, пальцами в нашу сторону тыкают. А оно мне надо?
Глянул влево-вправо… Опять же — факеншит. Все соседи, как нормальные люди — толпой стоят. Как обычно люди становятся: впереди самые уважаемые да наглые. Дальше кучей по мере статуса и взаимной неприязни. Понятно, что в куче щиты — у кого не видны, у кого и не взяты. Копий — половины нет, остальные — веером в стороны подняты, шлемы — на затылок сдвинуты.
Стоит такое чудо, хлебало раззявивши, с саблей на брюхе, на яйца сползшей, дивуется на господу в лодке, судорожно дёргается: то ли шапку — снять, то ли — нет, в носу ковыряет да с соседями об начальстве в голос сплетничает:
– Гля! Гля! А муромский-то князь — мелковат. А то что за фрукт сопливый слева?
– А хрен его знает. Княжьё какое-то. Бают, Изяслав Андреевич, сынок нашего Китайца Бешеного. Помогай ему Пресвятая Дева.
Вот такие кучки народу по всему берегу. Впереди — золото надраенное, позади — сермяга драная. А у нас-то… Достали мы с Резаном ребят. Своей строевой и физкультурной. Теперь — «пожинаем плоды».
На правом фланге — бледно-бордовый Лазарь ушами мерцает. Стяг торчит. В один цвет с ушами. Оттуда непрерывное шипение идёт: Резан пытается «перед смертью надышаться». И других… «надышать». Ребятки встали по росту. «Пятки вместе, носки врозь». Строй выровнен и сомкнут. Щиты подняты, шеломы надвинуты. Во второй шеренге нестроевые. А таких как-то… мало у нас. В отличие от большинства других хоругвей. После «замены» с участием ярославских, довооружения всех гожих в Ростове… ох, и цены там были… Но — одел всех. И мы с Суханом — на левом.
Лазарь саблю выдернул, вскинул, салютуя кучке плывушего мимо княжьего корзна. И фальцетом:
– Равняйсь! Смирно! Копья-я… На руку!
«Хоругвь к бою готова!»… Ну, хоть выглядит на таковую похожей.
Факеншит! Опять нарываюсь… А ведь есть же опыт! Из первой жизни, из службы в доблестной СА.
Прибывает как-то инспекция. Из самой Москвы. С проверкой боеготовности нашей славной танковой дивизии. Сплошные папахи. Ну и само собой устраивает смотр.
Построили всех в парке (не в том, где народ гуляет, а в том, где танки живут). Смотрят на готовность господ офицеров. У тех тревожные мешки в ногах. (У танкистов именно тревожные мешки — с тревожным чемоданом в танк как-то хреново забираться. Не влезает чемодан-то. Хоть сзади к бревну самовытаскивателя его привязывай.) Сами офицеры, понятно, в форме для строя — в сапогах и портупеях. Возле каждого мешка вывалено его содержимое — носки, завернутые в пакетик с надписью «носки», мыло в бумажке с надписью «мыло» и так далее по списку. Что там в пакетике с надписью «полотенце» — действительно полотенце или портянки грязные — не важно. Важен — порядок.
Бредёт это папашное стадо вдоль строя и упирается в начальника разведки. Тот стоит мало того, что без тревожного мешка и в «пьяных» брюках — так и из вещей у него только планшет по мышкой. Но зато какой планшет! Такая папка размером метр на метр!..
Нас дальше и смотреть не стали. Зато все остальные полки получили таких пизд… мда… за отсутствие этих самых планшетов!
Князь здесь — самый главный военный начальник, логика у него не сильно отличается от тех папахнутых. И все остальные рати должны будут получить достойных пизд… мда… за отсутствие правильного построения и висящие хоругви.
А потом — в ответку — и Лазарь от пострадавших нахлебается — чтоб не высовывался.
Проплыли. И флаг им в руки. А мы… Ага, уже визг стоит. Я думал — Резан воинам морды ровнять начнёт, а он им ухи крутит. За нечищенное, за неподшитое, за… за всё «хорошее». Во, и ко мне подступил. Оглядел тяжко — прицепиться не к чему.
– Сабля — точена?
Блин! Сквозь ножны углядел!
– Виноват. Исправляюсь.
У соседей — кто куда, а у нас — вжик-вжик. И я, чисто как недавно Будда — мне самому, новикам нашим проповедую: как стачивать «в бритву» режущие кромки… всего имеющегося. По личному опыту из оружейной смоленского князя.
Ностальгия, блин. Как мы там с Еленой Ростиславовной…
Ближе к обеду прибегает княжий отрок:
– Тама! Эта! Боярич! Срочно! Ну! Княжий военный совет! Быстро!
Лазарь сперва подскочил как ошпаренный. Потом на месте покрутился и ко мне:
– Иване, а давай вместе пойдём?
И краснеет ушами. Да понятно всё — ты уже один раз по княжьему зову сбегал.
Делать мне там, конечно, нечего, но… Пойдём «мордой торговать» — может чего и сыщется. Из полезного.
Перебрались на остров. У князя Андрея здоровенный полотняный навес поставлен. Начальство — туда. А начальников — под сотни полторы. Хоругвенных бояр с сотню, да прочих — ещё пол-столько.
Суздальская стража за сотню шагов всех тормозит. Сопровождающих… — «ждите отстоя пены». В смысле: «вам сообщат». Ну и фиг с вами.
Лазарь под навес пошёл, а я народ разглядываю.
Муромские тут рядом вдоль берега стоят. Я, честно, чисто для прикола от безделья спросил:
– Эй, братья-славяне. Илью Иваныча не видали?
– Которого?
– Который из села Карачарова.
– Так их тута семеро. У них половина мальцов — ильи, другая половина — иваны. А девки все до одной — марьи. Гы-гы-гы…
Тут поднимается от костра такой… мужичина. Косая сажень в плечах. И во всех других направлениях. И говорит мне. Человеческим голосом:
– Ну.
У меня… вся прикольность сразу пропала. А тут подходят ещё двое. В бородах густых как братья-близнецы. У них косой сажени только в росте нет. И спрашивают:
– Искал чё?
А сзади дёргают чего-то. Оборачиваюсь — малёк стоит. Лет 13–14.
– Тебе Илью Муромца надо? Вот он я, Илья Иваныч с Карачарова. Хочешь спросить чего — спрашивай. А ежели за бездельем обеспокоил — ставь ведро зелена вина.
Хорошо устроились ребята. Сами понимаете: ни один пришлый без вопроса об Илье Муромце мимо муромских не пройдёт. А уж штраф за беспокойство в русских артелях издавна заведён.
– Тю! Таким добрым молодцам — и три ведра поставить не в натяг! Но дело у меня серьёзное. Для скорого боя с супостатами — просто необходимое. Напойте-ка мне, разлюбезные Ильи Муромцы, посвист Соловья-разбойника.
Призадумались добры молодцы. Загрустили они, опечалились. Вопросили они в размышлении:
– А на цо?
– Ну вы, ребята… вовсе не догоняете. Вспоминайте:
«Засвистал-то Соловей да по-соловьему,Закричал злодей-разбойник по-звериному —Так все травушки-муравы уплеталися,Да и лазоревы цветочки осыпалися,Темны лесушки к земле все приклонилися.Его добрый конь да богатырскийА он на корни да спотыкается —А и как старый-то казак да Илья МуромецБерет плеточку шелковую в белу руку.А он бил коня да по крутым ребрам.Говорил-то он Илья таковы слова:— Ах ты, волчья сыть да и травяной мешок!Али ты идти не хошь, али нести не можь?Что ты на корни, собака, спотыкаешься?Не слыхал ли посвиста соловьего,Не слыхал ли покрика звериного,Не видал ли ты ударов богатырскиих?».
– У булгар-то кони, поди, послабее Ильиного Бурушки. Хоть бы вполовину тот свист Соловья-разбойника повторить — у них кони не спотыкаться будут — на сыру-землю попадают. Ну что, богатыри святорусские, насвистите мелодию?
