В. Бирюк - Прыщ
Эти места нынче — граница. Ниже по реке — земли Суздальского князя. В полутора сотне верст — Тверь. Там уже нормальный город. Довольно новый — лет тридцать, как поставлен. Хотя люди в тех местах жили задолго до славян. И на правом берегу, в устье речки Тьмаки, и напротив — в устье Тиверцы.
Сейчас по Тиверце постоянно купцы новгородские лазают — начало ещё одного варианта «Серигерского пути». По Тьмаке — бродят бешеные бобры. Там какая-то странная популяция тысячу лет живёт — им глубоко плевать на людей, вылезают в устье речки и строят плотину. И не важно: глухие боры вокруг или асфальтовый центр современного большого города.
Тверь — пограничье между Суздалем и Новгородом. Как война — его жгут и перетаскивают. С одного берега на другой и обратно. Последнее время, года два, сидит в нём князь. Такой… «напущенный». Для повышения обороноспособности крепостицы.
Выбитые из своих земель, безудельные князья-изгои ходят по богатеньким родственникам и просятся:
— Дай городок! Дай городок!
В позапрошлом году в Полоцкой земле тамошние князья-«рогволды» опять сцепились. Эта семейка и всегда-то… А уж после устроенного Мстиславом Великим лет тридцать пять тому — тотального разгрома четырьмя армиями, пленения, «княжьего суда» над ними в Киеве да ссылки в Византии…
Потом возвращение… «по УДО» — тем, кто «представил убедительные основания предполагать, что не совершит новых преступлений и без дальнейшего отбывания наказания, а так же имеет положительное заключение компетентного органа о хорошем поведении осуждённого и способности соблюдать налагаемые в течение испытательного срока ограничения».
Проще: «стучал» Князю Киевскому, и ублажал Патриарха с Императором. В условиях «русского раскола» и прерывистой войны Изи Блескучего и Юрия Долгорукого делать это «правильно» — довольно изощрённое занятие.
Семейка возвращалась частями, в разное время и не все. Трое из шести князей-братьев — сами не дожили, но потомство оставили, Возвратившиеся — притащили не только греческие диковинки, но и воспоминания о накопившихся взаимных обидах. Кому проще понимать по лагерным наколкам — «БАРС»: «бей актив, режь сук». «Ху из ху» и насколько — каждый решал для себя сам. Мнения — разделились.
«Все срока уже закончены И у лагерных ворот…»
академически выражаясь — княжеская междоусобица. Войны, крамолы, заговоры…
Единственный серьёзный человек там — Евфросиния Полоцкая. У неё нет глупой вздорности, накопившейся у родственников за время Константинопольской отсидки. Два года назад она ножкой — топнула, придурков из Полоцка — выгнала. Посадила князем Полоцким своего племянника Всеслава Васильковича.
Ну, понятное дело, не она посадила, а люди полоцкие. По своей доброй воле, словом божьим просветлённые, стеная от неурядиц и усобиц, в заботах о животах и семействах своих, челом били… Не все — некоторым наоборот: «били по челу».
Нынешний Всеслав — изначально из Витебских «рогволдов», поэтому со смоленскими… в дружбе. До такой степени, что уже высватал старшую дочку Ромика, а его братца, князя Давида, позвал в Витебск — посмотреть обновку — отдаёт ему свой родной город. «В знак между-княжеской любви и нестерпимого уважения». А то Ростиславовичи просто так заберут.
Папаша у них, конечно, «миролюб» и «законобдень». Но Давиду уже 23, и он ныне — как волк голодный — ищет себе удел на Руси. Из Новгорода его вышибали, из Торжка вышибали… «дайте хоть что-нибудь — а то хуже будет». Прозвище «Попрыгунчик» — не от любовных забав, не за манеру прыгать по чужим постелям, а за скок по княжьим столам. К слову: заскок в Витебск у Давида — отнюдь не последний.
Почему вся эта история с младенцем Судиславом и закрутилась — генетически-политический папаня отъехал по делам на минуточку. Вот кравчий и осмелел. С точки зрения исторической — кравчий прав. Через полтора десятилетия Давид-Попрыгунчик перестанет прыгать по столам и сядет на длительный срок — начнётся его семнадцатилетнее княжение в Смоленске.
Многолетние заигрывания с земством при правлениях братьев вызовут в народе многочисленные надежды на него. Но «претендент» и «правитель» — две большие разницы. Разнообразные несчастия обрушатся на головы местных жителей, неоднократно будут они поднимать восстания против князя Давида. А он будет топить их в крови.
Я почти уверен, что Демьян-кравчий не сам дело начал, «из любви к искусству и к родине», а по команде Благочестника. Вероятнее — с княжеского многозначительного умолчания и о похотливости брата истинно христианского сожаления. Понятно, что Благочестник слов «убить братова ублюдка нахрен во младенчестве!» — никогда не скажет. А вот что-нибудь типа: «сорную траву с поля — вон», «паршивая овца — всё стадо портит», «если смущает тебя член твой…».
Недоказуемо, «не пойман — не вор». Осторожен князь Роман, осторожен и благочестив. Но… неэффективен. В отличие от отца своего Ростика. Который ныне всю «Русь Святую» уговорил, убедил и успокоил. Кроме одного исключения.
Карамзин пишет:
«Ростислав (Ростик — авт.) не мог успокоить одних Владетелей Кривских, или Полоцких. Глебовичи, нарушив мир, нечаянно взяли Изяславль и заключили тамошних Князей, Брячислава и Володшу Васильковичей, в оковы. Рогволод Полоцкий, требуя защиты Государя Киевского, осадил Минск и, стояв там шесть недель, освободил Васильковичей мирным договором; а после, желая отнять Городок у Володаря Глебовича, сам утратил Полоцк, где народ признал своим Владетелем его племянника двоюродного, Всеслава Васильковича. Сын Великого Князя, Давид, господствуя в Витебске, должен был вступиться за Всеслава, изгнанного мятежным Володарем, и снова ввел его в Полоцк, к удовольствию народа. В сих ничтожных, однако ж кровопролитных распрях Литовцы служили Кривским Владетелям как их подданные».
Последняя фраза нуждается в разъяснении: «Литовцы служили…» означает, что наёмники из литваков грабили местное население под Полоцком, Минском, Изяславлем, Городком… не просто так, а — законно. Наёмные литовские отряды из разных племён весьма активно и прибыльно воюют на стороне всех сторон непрерывного конфликта семейства «рогволдов». Летописец, например, специально отмечает, что изгнанный жителями Полоцка князь Рогволд, идя к брату в Минск, по дороге сильно разорил собственные полоцкие земли: это одни литваки выражали местным кривичам глубокое возмущение своим тяжёлым поражением от других литваков.
Некоторым этот бардак надоедал. Володша Василькович, попавший в плен в «нечаянно взятом Изяславле», посидев в темнице не пойми за что, поглядевши на старшего брата Брячислава, которого держали под дождём и снегом на дворе в оковах не снимая, посмотрев, как под Городком дядя Рогволд, «заступник и покровитель» их, проспал ночную вылазку осаждённых и положил столько воинов, что и возвращаться в Полоцк не осмелился, понимая, что удел ему, как младшему брату — по любому не светит, напросился к Андрею Боголюбскому. Тот, помятуя о связях между частью «рогволодов» и Долгорукого со Свояком, стремясь ускорить восстановление Твери после недавнего очередного пожара — «явил милость», отдал Володше город.
Как и всякий русский князь, Володша явился не один, а с дружиной. И тут же стал раздавать своим «сподвижникам» боярство и вотчины — как владетельный князь он имеет право. Для «усиления обороноспособности и укрепления законности». Что и отмечено под 1162 годом в русских летописях упоминанием о «тверской боярыне», которая припала к чудотворной Владимирской иконе Божьей матери, недавно украденной Боголюбским у инокинь монастыря в Вышгороде. Дама успешно от чего-то излечилась. Наверное, как это принято у христиан — от геморроя или от непроходимости. Искренне рад за женщину.
Вот туда мне и надо — оттуда меня точно не выдадут. Я про Тверь.
Дальше… дальше рано загадывать. Можно по Волге вниз до Ярославля, оттуда по Которосле в Неро. Там Ростов. Потом волоком в Ухтому-Нерль-Клязьму. Там Суздаль, Кидекша, Владимир, Боголюбово… И другие интересные места.
А вот где именно мне место… Рано, Ваня, рано. Сперва надо из-под топора выскочить.
Жалко — в Чернигов не попадаю. Там через месяц, в феврале 1164, закончит свой жизненный путь Святослав Ольгович (Свояк), один из самых выдающихся русских князей предыдущих десятилетий, один из «основателей Москвы». Его обеспамятевшая от горя жена будет сидеть у гроба мужа, рядом с которым «стояла крепко» против набегов половцев, прижимая к боку двоих мальчишек-княжичей — будущих героев «Слова о полку Игореве». А епископ черниговский Антоний, обрусевший грек, будет, изменой да обманом, спасать «Святую Русь».
Как же там у Ленина? Что-то насчёт «обрусевших инородцев, которые всегда пересаливают…». Так я и не понял: то ли соли много кладут, то ли — сала. Но смысл ясен: «пере-…».
