Андрей Завадский - Реванш
Когда-то люди, русские люди, искренне желавшие, чтобы все народы огромной страны жили среди того, что и называют цивилизацией, пытались обустроить этот край. Они пришли сюда, на землю, им не принадлежавшую, где их всегда считали чужаками, чтобы строить дороги, мосты, дома, больницы и школы, все то, чего прежде были лишены горячие нравом горцы. И строили – честно, бескорыстно, не для себя, для других, но на совесть, потому что хотели добра для всех. С тех пор изменилось многое, но дорога, петлявшая меж горных склонов, с который в любой миг мог обрушиться камнепад, погребая под собой отважных путников, осталась. И осталась цель, к которой она вела.
Сидевший за баранкой боевик, молодой еще мальчишка, у которого еще и борода не росла, так, какая-то жиденькая щетина, повернул руль, чуть сбросив скорость на повороте. "Нива" чуть дернулась в сторону, с трудом вписавшись в поворот – все же водитель оказался недостаточно опытным, да и где бы набраться этого опыта, сидя безвылазно в диких горах – и Хусейн Шарипов увидел панораму города – того города, в который все эти долгие годы возвращался только во снах, и то все реже и реже с каждым днем.
— Урус-Мартан! — Выдохнул Шарипов, не в силах оторваться от открывшегося ему пейзажа.
Полевой командир, вновь возглавлявший банду, успевшую набраться сил после недавнего разгрома на границе с Грузией, довольно оскалился – и тотчас зашипел от боли. Борода, скрывавшая лицо почти до самых глаз, как у покойного Хаттаба, позволяла прятать страшные ожоги, избороздившие рубцами щеки. Тогда, в ущелье на самой границе, под бомбами русских штурмовиков, Хусейн Шарипов выжил лишь чудом, и чудом же не лишился зрения, оказавшись невероятно близко к газовому облаку – распыленной взрывчатой начинке объемно-детонирующей бомбы, самого страшного оружия в тесноте извилистого ущелья, забитого охваченными паникой людьми.
Шарипов не знал, как смог остаться в живых, почему пощадила его волна пламени – казалось, сам воздух горел, когда рвались "вакуумные" бомбы, щедро рассыпаемые федералами. Почти все его люди, те, кто перешел границу, чтобы нести на земли неверных пламя священной войны, погибли там, расстреливаемые из пулеметов, засыпаемые градом бомб. Ущелье стало братской могилой для сотен моджахеддинов – а он, Хусейн Шарипов, выжил, смог выбраться из этого ада.
Наверное, Всевышний берег своего воина для какого-то поистине великого дела, заслонив того собственной дланью от смерти. Он не помнил, как добрался – почти на ощупь преодолев несколько километров – до грузинского селенья, не помнил, как за ним явились уцелевшие люди из его отряда. Прошло два месяца, прежде чем зажили жуткие ожоги, прежде, чем Хусейн Шарипов вновь смог ходить, стрелять. А тем временем мир содрогнулся от невероятной новости – Россия, сильная, несмотря на царившую в ней разруху, перестала существовать, как государство. Им, скрывавшимся в горах, некого стало бояться. И теперь они возвращались туда, откуда были изгнаны прежде.
— Аслан, прибавь газу, — произнес Шарипов, не в силах сдержать нервную дрожь, и, вдавив тангету портативной рации, крепившейся на груди, произнес, так что его услышали все остальные – водители полутора десятков машин, следовавших в колонне: – Всем внимание! Увеличить скорость!
— Амир, нас могут ждать там? Русские?
Молодой водитель командирской "Нивы", несмотря на свой воинственный вид – камуфляж, разгрузка, из нагрудных карманов которой торчали набитые патронами рожки, пристроенный между сиденьями АК-74, зеленая повязка на голове – боялся. Он не был опытным бойцом, а рвение и фанатизм все же не могут сойти за полноценную замену опыта и подготовки. И сейчас, лишь на миг вообразив, что впереди притаилась засада, готовая встретить кинжальным огнем незваных гостей, юный "воин Аллаха" оробел.
— Русские? — Хусейн Шарипов вскинул брови: – Они или мертвы, или сбежали отсюда. Впереди никого нет – только город, наш город! И мы войдем в него сейчас, и никто не посмеет нас остановить!
— Впереди, на въезде, американский блок-пост!
— Американцы не будут нам мешать! Это наша земля, мы на ней хозяева, и это знают даже американцы! Неверные псы убивают здесь друг друга, чтобы мы могли взять обратно то, что принадлежало нашим дедам!
Хусейн Шарипов помнил, как они отступали, оставляя врагу свою землю – тогда он был совсем еще мальчишкой, готовым молиться на своего командира, Шамиля Басаева. Они бежали – сперва из Грозного, оставив на минных полях, окольцевавших город, сотни братьев, отважных воинов джихада, а затем и из Чечни, из своей страны. Над их головами тогда день и ночь висели русские штурмовики и вертолеты, по пятам ползли танковые колонны, а впереди, в горах, где уцелевшие боевики надеялись укрыться от врага, ждали засады спецназа – беспощадные бойцы, для многих из которых, как и для самих чеченцев, эта война стала личным делом.
Тогда они прорвались, укрылись в горах, забившись в какую-то щель, отсиделись там и смогли уйти в Грузию. Уже позже, став амиром – командиром сперва над несколькими десятками, а затем уже над сотнями боевиков, Шарипов возвращался на свою землю. Они переходили границу, рискуя всякий раз напороться на засаду, атаковали, минировали, обстреливали посты и колонны, и быстро, опережая вести о своем появлении, уходили на другую сторону границы. Но сейчас они вернулись, чтобы остаться.
— Всем, я Борз-один, — Шарипов назвал свой позывной, зная, что его по-прежнему слышат в каждой машине, следовавшей за командирской "Нивой". — Смотреть в оба за американцами!
Блок-пост, оборудованный заморскими пришельцами на въезде в Урус-Мартан, приближался. Было уже видно, как за брустверами из мешков с песком – достаточно, чтобы остановить винтовочную пулю и поток осколков от разовравшейся рядом гранаты – суетятся фигурки, затянутые в камуфляж непривычной расцветки. В сторону шоссе развернулось сразу несколько пулеметов, уставившись на приближавшуюся колонну коническими раструбами пламегасителей. Хусейн Шарипов не верил, что американцы, прежде столько лет поддерживавшие их борьбу против русских словом и делом – явно первым, и тайно вторым – попытаются помешать, но предпочитал подстраховаться.
Сердце полевого командира судорожно замерло на несколько мгновений, когда его "Нива" на полной скорости промчалась мимо поста. Хусейн Шарипов успел разглядеть торчавшую из-за палаток и брустверов приплюснутую угловатую башню колесной бронемашины LAV-25, американского аналога такого знакомого БТР-80. Только эта была вооружена автоматической пушкой, которой по огневой мощи уступал даже могучий КПВТ. Одной короткой очереди, пары снарядов, хватит, чтобы разнести "Ниву" на куски, а затем можно приняться за другие машины. Но ничего не произошло. Не грянула канонада, никто не пытался преградить путь боевикам, спустившимся с гор, чтобы взять, наконец, свое, то, за что они так долго и упорно воевали. Банда вошла в притихший Урус-Мартан.
Капитан Энрике Мартинес прибыл на эту заставу, символ порядка в городе с непроизносимым названием, вовсе не похожим на русское, день назад. Офицер планировал пробыть здесь двое суток или даже чуть дольше – столько, сколько потребуется, чтобы укрепить дух своих бойцов. Взвод морских пехотинцев был единственным гарантом безопасности на много миль вокруг. Сами бойцы понимали, что они – только символ, напоминание о том, что на этой земле по-прежнему есть власть, есть, кому поддерживать порядок, после того, как отсюда ушли русские. Но на самом деле сорок человек при нескольких пулеметах "Миними", пусть даже для повышения огневой мощи им придали один LAV-25, мало что могли сделать, и это понимал здесь каждый моряк, несущий службу в чужом, вернее, чуждом мире.
— Если этим ублюдкам что-то не понравится, мы окажемся в гребаной мышеловке, — мрачно сообщил прибывшему в Урус-Мартан капитану Мартинесу командовавший морпехами лейтенант, кивком указав на город, что раскинулся за укреплениями из мешков с песком, обрамлявших небольшой палаточный городок. — На каждого из моих людей здесь по тысяче мусликов! Через пять минут от нас ничего не останется! Патронов не хватит на каждого из них!
— Не нужно смотреть на местных, как на врага, — возразил тогда Энрике Мартинес, повторяя то, что сам услышал от одного из штабных офицеров в Грозном. — Эти люди должны быть благодарны нам за ту помощь, что получали раньше. Америка всегда поддерживала их борьбу за независимость. И они не могут этого забыть. А вы, готовясь к войне, только можете их спровоцировать, лейтенант!
— При всем моем уважении, капитан, сэр, это дикари, жестокие и опасные. Здесь каждый второй разгуливает по улицам с оружием. У каждого первого, в прочем, оно тоже есть, но те, кто поумнее, не держат "стволы" на виду. И поэтому у меня есть все поводы, чтобы готовиться к войне.
