Василий Звягинцев - Мальтийский крест. Том 2. Черная метка
— Хочешь — называй. Тем более что моего гипотетического отца действительно звали Артуром. Лорд Артур Гедеон Филип Дормер Стенхоп Спенсер. Если полностью. Это у тебя ясновидение, озарение или как?
Ляхов тоже улыбнулся, облегчённо. Странным образом эта тема его беспокоила, а теперь — отпустило.
— Как хотите думайте. Но ведь интересно?
— Более чем… Слушай, может, мы с тобой тоже куда-нибудь сходим? В ресторан пообедать, например. Давно в здешних кабаках не была, — предложила Сильвия, рассеянно глядя в потолок.
— Почему бы и нет? Для меня будет большая честь. И местечки уютные есть на примете…
— Тогда посиди, поскучай… Сильвия вышла из кабинета. Квартира была устроена по старым архитектурным принципам. Больше половины комнат — смежные, в каждой по несколько дверей, ведущих в общий длинный коридор и прилегающие помещения. В советской малогабаритке при такой планировке мебель ставить было бы некуда, а здесь — нормально, на всё стен и простенков хватало.
Между двумя книжными шкафами, прямо напротив кресла, где сидел и дымил сигареткой Ляхов, — двустворчатая дверь в спальню, выбранную для себя Сильвией, хозяйкой этой секции.
Там она и начала переодеваться из наряда, в котором беседовала с президентом, в более удобное, домашнее платье.
То ли случайно, то ли специально леди Спенсер приоткрыла зеркальную створку шифоньера так, Что Вадиму было видно её отражение и большая часть спальни, с разбросанными в беспорядке предметами туалета, девятнадцатого века и нынешнего. К числу аккуратисток леди явно не относилась, привыкла, что её постоянно окружают многочисленные горничные и камеристки. И приберут, и подадут, и корсет зашнуруют.
Сильвия точно так же отбросила на ковёр жакет, блузку, потянула через голову юбку.
Уж никак этой женщине не дашь её то ли сто сорок, то ли сто пятьдесят лет. Тридцать пять от силы. Самый прекрасный возраст, когда всё сошлось — и красота неувядшая, и ум, и опыт… Как говорил всем известный профессор Выбегало: «Она, значить, хочет всё, что может, и может всё, что хочет!»
Что касается фигуры Сильвии Артуровны — снимай и помещай без всякой ретуши на обложку самого престижного мужского журнала. Обосновавшись на жительство в викторианской Англии, она, похоже, многое потеряла. Там ничем не блеснёшь в свете, кроме как тонкостью талии и глубиной выреза декольте.
Леди раздевалась не спеша, обстоятельно, давая возможность рассмотреть себя в любой из тщательно продуманных поз. Секонд несколько раз непроизвольно сглотнул слюну, не отрываясь от лично для него устроенного представления.
Сняв абсолютно всё, она так же не спеша начала выбирать подходящий наряд из десятков платьев и костюмов именно этой эпохи, развешанных на плечиках. Наконец остановилась на ярком, но одновременно весьма элегантном платье, приложила к телу, прикидывая, хорошо ли будет, поправила причёску и вдруг от души рассмеялась, скорчила забавную гримасу, резко повернулась и вышла в дверной проём, подбоченившись и отставив в сторону ножку.
Секонд отчего-то не подумал, что если он её видит в зеркале, так и она его тоже. «Угол падения равен углу отражения» — закон физики.
— Интересно исподтишка за голыми женщинами наблюдать? — спросила она, садясь напротив, ничуть не стесняясь своей наготы, на расстоянии протянутой руки всего лишь. Даже алое, в белых цветах платье положила не на колени, а рядом, на подлокотник.
— Врачу — не очень, — ответил Вадим, однако остал из пачки вторую сигарету. — На первом-втором курсе действительно интересно было, да и то далеко не в каждом случае…
— Оставь. — Она плеснула себе в рюмку на палец коньяка. — Ты — будешь? — придержала в воздухе наклонённую бутылку.
— Не хочется, — мотнул головой Секонд. — Сколько можно?
— Как знаешь. А тяга к рассматриванию обнажённых, ещё лучше — обнажающихся женщин, в процессе — от профессии не зависит, иначе все врачи были бы профессиональными импотентами. Уж гинекологи — обязательно. Любой взрослый мужчина совершенно точно знает, что увидеть что-нибудь принципиально новое невозможно теоретически, и тем не менее…
— Наверное, — рассудительно сказал Секонд, стараясь всё-таки смотреть в лицо Сильвии, а не на грудь и ниже, — нас волнует не анатомия как таковая, а возможность увидеть конкретный объект в нестандартной ситуации. Нет ничего более скучно-раздражающего, чем нудистский пляж или плановый медосмотр сотрудниц ткацкой фабрики. Пусть и двадцатилетних, но в числе около ста человек.
— Опять философствуешь. — Леди Спенсер потянулась к сигаретной коробке на столе, качнув над столом совершенно девичьими, но впечатляющими грудями, как бы опровергающими только что изложенный тезис. — А сам небось еле-еле сдерживаешься…
Пришлось, в душе, согласиться, что Сильвия скорее права, чем нет. Особенно — глядя на её правую ножку, перекинутую через колено левой, плавно раскачивающуюся перед глазами.
— Так пойдём? — Она правильно поняла его ускользающий взгляд. Сделала движение, чтобы встать с кресла, одновременно указывая головой на спальню.
Вчера она сделала попытку соблазнить Фёста, но тот, весь в процессе ухаживания за Вяземской, её прямые намёки проигнорировал. А Сильвия себе отказывать в желаниях не привыкла. Постоянный мужчина, вроде Берестина, конечно, нужен. Не может нормальная женщина без такого. Но лёгкие фривольные приключения значительно разнообразят жизнь. Прожить с одним и тем же, вроде первого мужа, графа Стенбок-Фермора, за которого она вышла в тысяча восемьсот девяносто третьем году, сто десять лет — физически и психологически невозможно.
Фёст не согласился, чувствительно Сильвию задев. Но чем хуже Секонд — аналог и близнец?
— Знаете, Сильвия Артуровна, — ответил Ляхов-второй, — при всем восхищении вашими прелестями… — прелести имели место, кто бы поспорил: что ноги, что изгиб бёдер, что грудь, — давайте оставим эту тему.
— Почему? — Она удивилась совершенно искренне. — От твоей жены нисколько не убудет. Тем более — Майя не узнает ни о чём. Мы здесь одни, я отнюдь не болтлива. Пятнадцать минут взаимной страсти — и разойдёмся. Навсегда или до следующего раза.
— Тяжело объяснить, — вздохнул Вадим, против воли закуривая третью подряд местную сигарету. Они ему нравились гораздо больше, чем отечественные папиросы. — Есть такое понятие — философский дуализм. Предположим, что пятнадцать минут в постели с вами станут самым незабываемым впечатлением в моей жизни. Значит, все прочие отпущенные мне годы я буду вспоминать вас и мечтать о новой близости… Во что тогда превратится жизнь с законной и, добавлю, любимой женой? Берём обратную теорему — ничего интересного вы мне предложить не сможете… — Уловил искру гнева в пронзающих его глазах. — Или — я вам, что вероятнее. Не совпадём мы с вами анатомически и физиологически. В этом случае один великий русский писатель говорил: «Нет худшего чувства, чем ощущение напрасно сделанной подлости». Да, вдобавок, комплекс у меня какой-нибудь разовьётся, как у одного приятеля, лишившегося мужской силы от неожиданности, когда страстно желаемая особа вдруг, без предупреждения, решила уступить его домогательствам. На всю жизнь лишился, заметьте… — Ляхов сделал печальное, как у патера Брауна, лицо.
— Значит, так это ты понимаешь? — Сильвия встала во весь рост, заведя руки за спину, отчего грудь поднялась и стан вызывающе изогнулся.
— Уж простите, Сильвия Артуровна. Как женщина вы меня восхищаете. Давайте на этом чувстве и остановимся… Если бы вас сейчас сфотографировать, было бы о чём вспоминать долгими зимними вечерами и о чём сладко сожалеть…
Слова Секонда Сильвии понравились.
— Чего-чего — фотографий могу целый альбом подарить. Только где ты его от жены будешь прятать? — пренебрежительно махнула она рукой. — Пожалуй, я тебя уважаю, Вадим. — Сильвия одним движением натянула через голову платье, одёрнула, поправила, где нужно. — У настоящего мужчины должны быть принципы. А я… Да перетерплю как-нибудь. Не смертельно. Завтра домой поеду.
Вдруг у Секонда появилась интереснейшая мысль. Как производная от всех прочих, двое суток крутившихся в голове. Словно запал сработал.
— Знаете, леди Си, мы сейчас одним махом можем решить все наши проблемы. Ваши, мои, Фёста и двух российских государств заодно.
— Неужели? Это очень интересно. А то мне на самом деле показалось, что вы в тупике. Помочь я вам помогла, в меру сил, но в окончательный успех затеянной Фёстом авантюры не верю. Инерция и упругость истории — страшная сила. Ваш, вернее — его президент прав. Сотня лет кропотливого и целенаправленного труда рано или поздно принесут свои результаты, но никак не раньше. Кавалерийскими набегами войны не выигрываются. Хочешь — моему личному опыту поверь, хочешь — вспомни печальную судьбу империи, созданной Чингисханом…
