Валерий Елманов - Битвы за корону. Прекрасная полячка
Изложив свои опасения и наиболее вероятный прогноз на ближайшее будущее, я осведомился у членов совета:
— Как я понимаю, если б серебро в казне имелось, то возражений выделить часть его на доставку гостей до наших западных границ ни у кого нет?
Все промолчали.
— Одно непонятно, — подал голос Власьев, посетовав: — Уж больно много серебра ты запросил, ясновельможный пан. Урезать-то никак нельзя?
Мнишек побагровел от возмущения, сердито зыркнул на неугомонного дьяка, но я моментально поддержал Афанасия Ивановича:
— А ведь Власьев дело сказывает. И впрямь хотелось бы знать, на что уйдет такая прорва деньжищ.
— Я передал список с фамилиями, — пробурчал Мнишек. — В нем и указал, что каждого шляхтича надлежит наделить пятью сотнями злотых и каждого пахолка — тремя. И урезать суммы никак нельзя, ибо мои секретари рассчитали с точностью до гроша. В конце концов, — возвысил он голос и патетически поднял руки кверху, — меньшую сумму вручать благородному рыцарю негоже. То в зазор его чести и шляхетскому достоинству.
— Кто бы спорил, — примирительно заметил я. — Но все-таки ты повели своим секретарям расписать отдельно, сколько предполагается потратить на еду в дороге, на закупку коней, на платье и на прочее. Им этот труд невелик, раз уж они все рассчитали. Зато нам будет что показать Боярской думе, если те вдруг заинтересуются.
А по окончании совещания я притормозил ясновельможного пана Мнишка, заявив, что нам с ним надо кое-что обсудить в связи с поступившими рекомендациями Боярской думы, указывающими, как надлежит вести себя матери будущего государя всея Руси.
Чем дальше пан Юрий читал, тем сильнее округлялись его глаза, длинные, задорно топорщившиеся усы, напротив, уныло свесились, утратив свою пышность.
— Но это же уму непостижимо?! — повернулся он ко мне.
Я лишь развел руками, давая понять — наше дело, как хранителей чрева, маленькое. Есть приговор Думы, следовательно, надлежит его выполнить.
— Да что она, холопка?! Предлагать таковское даже благородной шляхтянке, не говоря про королеву, — это… — Он задохнулся от возмущения.
— Как раз холопке такого никогда бы не предложили, — возразил я. — Но выбор за вашей дочерью. Если она до сих пор полагает себя благородной шляхтянкой, то вправе отказаться от исполнения рекомендаций. Но если рассчитывает удержать за собой титул русской царицы, придется соответствовать.
Разговор продолжился вечером и в присутствии Марины Юрьевны. Поначалу та тоже настолько возмутилась своим будущим распорядком дня и налагаемыми ограничениями, что была не в силах скрыть этого, возмущаясь глупостями «варварской страны», нелепыми должностями и прочим.
Что касается нелепой должности, то я сразу осадил ее, пояснив, что она взята из опыта просвещенной Франции. Все остальное тоже освящено вековыми традициями и обычаями. Заодно напомнил, что и на Руси кое-какие европейские обычаи — например, регулярное, раз в десять лет, мытье — тоже считают варварскими, предпочитая бывать в баньке каждую неделю, а то и чаще. Однако прибывшим послам ни слова не говорят, как от них смердит, стойко выдерживая благоухание, исходящее от их немытых тел.
— Неправда! — горячо возразил Мнишек. — Послы Речи Посполитой перед отправлением на Русь непременно моются.
Я с трудом сдержал улыбку, не став напоминать, что с учетом дальней дороги — не меньше месяца, а то и двух — толку с этого мытья в чане с теплой водой немного.
— Но до сего дня народ безмолвствовал, да и бояре помалкивали, хотя я ничего из этого не выполняла, — вопросительно уставилась на меня Марина.
— Вынужден разочаровать — народ не безмолвствовал, а терпел, хотя и ворчал, — пояснил я. — Правда, тихо, шепотом, но чем дальше, тем больше. Кроме того, до недавнего времени у Марины Юрьевны имелось отличное прикрытие. Согласно варварским обычаям Руси за поведение жены в ответе ее муж. Сейчас спрос, в случае чего, целиком и полностью будет с нее самой.
— Но у меня есть защитник, — намекнула она, напоминая о нашей договоренности. — Или я ошибаюсь и его уже нет?
Впрочем, ответ на этот вопрос она, судя по ее взгляду, знала сама. Во всяком случае, мне так показалось, равно как и то, что с должностью двойного агента придется распрощаться. Однако пока она до сих пор ничем не выдала, что мой статус в ее глазах изменился: говорила мягко, вкрадчиво, да и про свою резиновую улыбку не забывала, а посему я старался вести себя соответственно.
— Защитник есть, — подтвердил я. — И против ратных холопов бояр мои люди устоят, можно не сомневаться. Но если дума воззовет к народу…
Мнишковна вопросительно уставилась на меня, ясновельможный тоже. Я скорчил страшную рожу и туманно заметил, позволив себе маленький плагиат:
— Страшен русский бунт — бессмысленный и беспощадный.
Марина кивнула и в задумчивости прошлась по комнате. Я спокойно ждал, наблюдая за нею. Наконец остановившись напротив меня, она надменно вскинула свою головку. От резкого движения царский венец дрогнул и чуточку сполз набок, словно символизируя уплывающую власть.
— А если я не подчинюсь?
— Скорблю вместе с яснейшей, но перечить не советую, — вежливо ответил я. — Пойти на открытое неповиновение Боярской думе чревато самыми серьезными последствиями, вплоть до… — Я неопределенно покрутил пальцами, изобразив в воздухе нечто вроде петли, и, чуть помешкав, для вящей убедительности добавил: — Или…
На сей раз моя рука резко рубанула воздух ребром ладони. Марина вздрогнула, и царский венец еще сильнее сполз набок.
— Неужто они посмеют?! — взвыл ее батюшка.
— Они все могут посметь, решительно все, — заверил я его. — Ты, ясновельможный пан, их не знаешь, а я нагляделся вдоволь. У-у, это страшные люди. Ни перед чем не остановятся.
— Но ведь она мать будущего государя, — не унимался Мнишек.
— Так что с того? Достаточно вспомнить, как они поступили с самим государем. Кстати, в случае неповиновения Марины Юрьевны у них появится великолепное оправдание своих последующих действий. Раз она отказывается выполнять их требования, следовательно, не поменяла свою веру, ибо православной женщине, будь она хоть трижды царица, такое непокорство и в голову бы не пришло. А коль она по-прежнему латинка, каковых здесь иначе как безбожными, клятыми и погаными не именуют, то… Короче говоря, благодарите всевышнего за то, что они назначили в хранители чрева яснейшей именно меня и Федора Борисовича.
— Да-да, Федора Борисовича, — охотно закивала Марина, и венец еще заметнее накренился влево. В глазах же ее появился некий огонек, мне не понравившийся, и я поторопился ее разочаровать:
— Сам Годунов, как человек глубоко православный, разумеется, не станет ни в чем перечить Думе, особенно в требованиях соблюдений домового правила и прочих церковных ритуалов. Но он во всем доверяет мне, а я… Что ж, желая блага Марине Юрьевне, я могу пойти на кое-какие нарушения.
— И я по-прежнему смогу видеться со своими соотечественниками…
— Нет, — перебил я. — Касаемо мужских посещений поблажки чреваты. Меня и Федора Борисовича отстранят, и тогда… придут иные, — зловещим голосом закончил я.
Мнишковна зябко передернулась, торопливо вставив:
— Не надо. Не хочу… других.
— Значит, отныне все, включая даже духовных особ, согласно отданным мною указаниям гвардейцам, могут навещать яснейшую только в сопровождении отца. Исключение одно — прибывшие для совершения домового правила священнослужители. В связи с тем что там будет не один, а как минимум два или три человека, тут разрешается послабление.
— Выходит, в одиночку меня могут навестить токмо мой отец, ты, князь, либо…
Ишь чего захотела! Как бы не так!
— Увы, — вновь разочаровал я ее. — Только пан Мнишек. Мы же, равно как и братья Николай и Станислав или дядюшка Ян, не будем пропущены, если придем одни.
— Сдается, у меня теперь наступает жизнь куда скучнее, нежели в медвежьей берлоге, — уныло поморщившись, прокомментировала она и вдруг, не в силах больше сдерживать свои эмоции, отчаянно выкрикнула: — Да неужто ничего нельзя сделать?! — и гневно уставилась на меня.
Я помялся и нехотя протянул:
— Конечно, тем самым я изрядно рискую, но…
— Да-да, — заторопился ясновельможный. — И князь не прогадает. Мы, Мнишки, умеем быть благодарными, и тот, кто оказывает нам услугу, никогда в том не раскаивается, ибо мы, подобно…
«Ну понеслось», — подумал я, рассеянно кивая в такт его многочисленным примерам из Ветхого Завета.
— Князь не договорил, — перебила его Марина, первая устав слушать.
Пан Юрий осекся, недовольно посмотрел на дочь, но замечания не сделал. Взяв себя в руки, он рассыпался передо мной в извинениях, попросив продолжать.
