Сергей Щепетов - Троглодит
Одной зарубкой на моем «амулете» стало меньше, когда мы выбрались-таки на открытую воду. Наверное, это была середина ночи. Луна стояла высоко, за облаками она больше не скрывалась, но светила сквозь какую-то дымку. На дальнем берегу краснело несколько пятнышек – надо полагать, это догорали костры в русском лагере.
«Хотя какой он русский?! – размышлял я, любуясь пейзажем. – То ли это основные силы Баранова, то ли это остановилась на ночлег большая промысловая партия из его команды, но в любом случае русских там ничтожное меньшинство. В основном, конечно, это «союзные» алеуты и эскимосы. По документам, силы главного правителя в походе на Ситку насчитывали в своем составе сто двадцать русских промышленных и около девятисот «жителей кадьякских, аляскинских, кенайских и чугатских» под предводительством тридцати восьми тойонов. До места назначения – добрых полторы тысячи километров – все эти «жители» двигались в основном на двулючных байдарках. На сей раз, нарушая все традиции и правила, по дороге – в Якутате – им выдали «множество ружей». Я, помнится, долго не мог понять, что потом делали с кремневками люди, которые их отродясь в руках не держали?»
Нганук перекинулся несколькими фразами с гребцами, они дружно показали ему куда-то веслами, к которым были привязаны их руки. После этого наш корабль в ночной тиши пошел на сближение с вражеским лагерем. Но, конечно, не прямым курсом, а кривым – вдоль берега. Это, надо полагать, для того чтобы нас не заметили раньше времени. А потом был произведен хитрый маневр: пройдя вдоль берега до конца какого-то мыса, лодка быстро продвинулась метров на пятьсот в сторону открытой воды, потом повернулась на 90 градусов и направилась прямо к берегу. В этом месте там никаких костров не было, но на вершине невысокой прибрежной скалы светилось размытое пятно. Чуть позже я догадался, что это тканевая палатка, внутри которой горит свет. Теперь с берега нас было хорошо видно на фоне воды. Однако и гребцы, повинуясь команде, стали плескать веслами – раньше они работали ими практически бесшумно. На берегу, в том месте, к которому мы приближались, обозначилось некое движение, послышались голоса. Это, вероятно, переговаривалась стража, решая, что делать с наглыми ночными гостями. Наконец раздался крик:
– Э-гей! Кто такие? А ну, стой!!
Собственно говоря, так и должно было случиться, однако разрешение этой ситуации в плане Нганука для меня оставалось не ясным. Индеец ничего не объяснил заранее, лишь дал понять, что это, мол, не моя забота. Так и оказалось.
– Пошел на хрен! – вдруг заорал по-русски Нганук. – Заткни хлебало, ублюдок!
Лодка между тем продолжала быстро двигаться к берегу.
– Стой, сука, ща стрельну!
– Я те стрельну! Заткнись, а то весь лагерь подымешь!
– Да кто такой-та?! Куды прешь?!
– До правителя! Весть ему с Кадьяка! Кой день из бата не вылажу, а ты мне орать будешь!?
– Кака-така весть?! – раздался более хриплый и менее испуганный голос. – Не велено к берегу пущать! А ну, стой! Табань, на хрен!
Повинуясь жесту впередсмотрящего, гребцы подняли весла, но каноэ уже достаточно разогналось, чтобы и без их помощи достичь берега. Общение между тем продолжалось:
– Микита, ты чем пушку-то зарядил? – нарочито громко спросил кто-то на берегу.
– Картечью, вестимо! – несколько испуганно ответил невидимый пушкарь. – Как велено было!
– Фитиль-то припалил?
– А то!
– Ну, тады наводи! Ща мы им влупеним, этим …ам!
Лагерь, между тем, действительно стремительно просыпался. Уже обозначилось движение со всех сторон к месту конфликта. Где-то сбоку вспыхнул факел, следом еще один. «Вот это они зря, – подумал я. – Только хуже будут нас видеть».
На бугре, где располагалась палатка начальника, также обозначилось некое движение. Похоже, там кто-то вылез наружу:
– Почто шум, партовые?
– Да прет к берегу нехристь какой-то!
Лодка была уже в десятке метров от кромки воды и продолжала двигаться вперед, правда все медленнее и медленнее. Берег возвышался примерно на метр и, вероятно, круто уходил в воду – ни пляжа, ни отмели здесь не было. Палатку заслонили кусты, растущие на склоне скальной возвышенности. На берегу нас уже поджидали не менее пяти человек с ружьями и, похоже, вот-вот должны были подойти еще. И тут Нганук вдруг громко заверещал каким-то детским, пронзительно тонким голоском:
– Да чо ж вы творите, нехристи?! У меня ж до Александр Андреича весть! С Анной Георгиевной беда! И с сыночком евойным неладно! С Антипатром-та! Беда с сыночком-та! Весть у меня до правителя, люди!!!
– Не стрелять, б…! – раздался новый – решительный и властный – голос. Откуда-то сверху из тьмы выкатился низенький толстенький человечек, за ним едва поспевали два плечистых жлоба. – Леха, хрен ли стоишь, м…?! Прими швартовы! Огня принесите!
– Ой!.. – негромко сказал Нганук.
– Угу, – также тихо ответил я. – Греби в берег – иду! А ты продолжай в том же духе.
Мы поменялись с индейцем местами – я оказался на самом носу. Гребцы разом заработали веслами, сильнее и сильнее упирая этот нос в скальную кромку берега. Нганук (вот молодец!) простер руки к встречающим и понес – почти в истерике – уже совсем какую-то чушь на двух языках сразу. Из этой ахинеи я понял только, что, мол, чугачи пошли в измену, всех перерезали и надо срочно спасать Анну Георгиевну и Антипатра.
В общем, полный атас: полутьма, толкотня, мелькание факелов, крики сбегающихся со всех сторон промышленных, вопли индейца. И все это на относительно плоском участке берега, свободном от кустов – примерно метров 15 в длину и 8 в ширину.
Стараясь не слишком сильно оттолкнуть лодку, я спрыгнул на берег. Кто-то даже руку мне протянул, пытаясь помочь. Только я оказался неблагодарным – руку эту схватил за запястье и, рванув, отправил ее хозяина вводу за своей спиной. А дальше все пошло по знакомой уже схеме – я швырял, кидал, пинал всех подряд, стремительно прокладывая дорогу к цели. В это время – в начале XIX века – акселерацией и не пахло, так что мало кто из моих противников дотягивал до 70 кг веса. Плюс внезапность…
Один из сравнительно рослых секьюрити попытался грудью заслонить хозяина. Тут я, похоже, малость не рассчитал удар и сломал ему челюсть. Его подзащитного я сгреб в охапку (совсем не тяжелый!) и метнулся с ним к каноэ. Там жертву приняли в четыре руки, но сам я поскользнулся на замшелом камне и ссыпался в воду, заодно оттолкнув нос лодки в бок и прочь от берега. Получилось, в целом, удачно: сразу же по левому борту весла вспенили воду. Продолжая начатое движение, лодка повернулась бортом к берегу и устремилась вперед.
Маневр отчаливания получился, конечно, классно – и по скорости, и по чистоте исполнения. Но я-то остался в воде! Причем, без дна под ногами и с массой «друзей» на берегу в непосредственной близости!
Спасла меня случайность. В последний момент я увидел, что за лодкой тащится какой-то хвост, и конец его проплывает от меня совсем близко. В два мощных гребка я догнал его и намотал веревку на запястье – вывози, как говорится, меня кривая!
И она меня повезла! У Нганука хватило ума не править сразу в «открытое море», подставляясь под выстрелы, а двигаться вдоль берега. Попасть в нас с близкого расстояния было, конечно, проще, но для этого нужно быть готовым к выстрелу заранее, поскольку берег был загроможден камнями и кустами. Соответственно и секторы обстрела с каждой точки был невелики, так что мы их проскакивали раньше, чем стрелки успевали толком прицелиться. Плюс к тому, чем больше мы удалялись места инцидента, тем меньше люди на берегу понимали, что случилось, надо ли стрелять и в кого.
Тлинкитское боевое каноэ, на котором мы путешествовали, представляло собой, по сути, лодку-долбленку (моноксил!) с наращенными досками бортами. Насколько я смог оценить в ночной полутьме, сделано все было очень изящно и тонко – времени и сил мастера не пожалели. В итоге лодка получилась легкой, маневренной и чрезвычайно ходкой.
Ходкой-то ходкой, но в данном случае это изящное суденышко вынуждено было буксировать за собой мою совсем не легкую и не обтекаемую тушу, к тому же облеченную в доспехи. Скорость, как минимум, снизилась вдвое. Однако отпустить веревку – пожертвовать собой ради товарищей – мне почему-то даже и в голову не пришло.
В какой-то момент натяжение веревки вдруг резко ослабло, и я уж решил было, что соратники просто перерезали «буксирный конец», но ошибся. Каноэ резко снизило скорость, меня по инерции пронесло вперед к самому борту. По крайней мере, две пары рук ухватили меня сверху и стали затаскивать в лодку. Я, естественно, стал им помогать всеми силами – подтянулся, оперся…
И тут вдарило!
Выражение «искры из глаз» в данном случае совсем не полно характеризует случившееся…
