Александр Антонов - Звёзды против свастики. Часть 2

– Турани? – Хартман присмотрелся к старику. – Не может быть… – Он рассмеялся. – Не может быть, чтобы так везло. Сам легендарный Турани, которого и похоронить-то успели, а нет, вот он, стоит передо мной с поднятыми руками. Какой, однако, удачный сегодня день!

Эти слова были последними, которые Харман произнёс в этой жизни. Турани неожиданно метнулся в сторону, а потом последовали два выстрела подряд. Сначала на курок нажал Хартман, и тут же молодой тюрок из невесть откуда появившегося в руке оружия поразил его наповал.

Голова совсем прояснилась, и Раушер ухитрился сесть. Неподалёку лежал Хартман с дыркой во лбу, а с того места, куда метнулся Турани, послышался сдерживаемый стон.

– Отец!

Молодой тюрок подбежал к Турани и склонился над телом.

– Осторожно, сынок, – попросил Турани, – Не трогай меня, так ты сохранишь для меня ещё несколько минут, лучше помоги Коле.

Молодой тюрок подбежал к Раушеру, и, с помощью ножа, стал быстро резать верёвки, то и дело, поглядывая в сторону отца. Через пару минут уже оба молодых человека склонились над умирающим. Турани ласково оглядел обоих:

– Давно мечтал вас познакомить, правда, не думал, что это произойдёт при таких обстоятельствах… Помнишь, Коля, я говорил, что официальной семьи у меня нет. А сын, как видишь, есть! – Последнюю фразу Турани произнёс с гордостью. – Фархад, Коля, соедините ваши руки. Будьте отныне друзьями, и помните, что такова моя воля, а воля умирающего священна! Фархад, сынок, помоги Коле, распространи слух, что Хартман был захвачен Турани и выдал ему всех германских агентов, каких знал, включая собственного сына. А Раушер выследил Турани, и убил, как и предателя. Пусть враги считают Раушера героем. Ты всё понял? Хорошо… А теперь обними меня в последний раз.

Гитлер был в ярости:

– Кальтенбруннер, я тебе доверился, а ты всё испортил! Твой Хартман оказался тряпкой, предал собственного сына и этим сорвал акцию по уничтожению наших основных врагов. И это в шаге от успеха! Обиднее всего, что помешал нам какой-то грязный араб. Турани. Кто мне скажет, кто такой этот Турани?

– Позвольте мне, мой фюрер, – выступил вперёд Гиммлер.

– Говори, Генрих, – кивнул Гитлер.

– Турани не просто грязный араб, он ещё и кадровый разведчик, генерал-полковник КГБ.

– Действительно? – удивился Гитлер. – Это меняет дело, но, – Гитлер кинул гневный взгляд на понуро стоящего руководителя РСХА, – не извиняет ни Хартмана, ни тебя, Эрнст!

– Мой фюрер! – вскинул голову Кальтенбруннер. – Я глубоко раскаиваюсь, и готов немедленно подать рапорт об отставке!

– Это лишнее, – пробурчал Гитлер. – Если я из-за каждой ошибки стану терять верных людей, вскоре вокруг меня останется пустыня. К тому же не стоит забывать, что в этом деле есть и положительный момент: этот демон, Турани, ликвидирован, а предатель понёс заслуженное наказание. Как фамилия этого молодого офицера, что отличился в Тегеране?

– Гауптштурмфюрер Рашер, мой фюрер! – доложил Гиммлер.

– Представьте героя к награде и повысьте в звании до штурмбанфюрера, нет, до оберштурмбанфюрера!

– Слушаюсь, мой фюрер!

– Лихо ты, однако, через звания прыгаешь, – заметил Науйокс, оглядывая крест на шее и новенькие погоны на плечах Раушера.

– Стараюсь, – улыбнулся Раушер, – но, заметь, не только для себя, штандартенфюрер! Но почему я не вижу на твоём лице радости? Ты ведь так мечтал о полковничьих погонах.

– Пока мечтал – радовался, – пожал плечами Науйокс, – а теперь чему радоваться: мечта-то сбылась.

– Так начинай мечтать о генеральских погонах, – предложил Раушер.

– А смысл? – посмотрел на Раушера Науйокс. – Это Скорцени успел стать генералом, прежде чем вы одержите над нами победу, мне это не светит.

– Извини, но здесь я тебе ничем помочь не могу!

19-февраль-43

– Спасибо, друг, помог так помог!

Голос Ежова в трубке звучал как-то странно, таким тоном вроде не благодарят, поэтому Абрамов счёл за благо уточнить:

– Ёрш, ты о чём?

– Пётр подал прошение о зачислении его в академию!

Абрамов облегчённо вздохнул:

– Поздравляю! Только это не я, это ты Ольгу благодари.

– Непременно при встрече бухнусь в ножки!

– Что-то я тебя не понимаю, – начал раздражаться Абрамов. – Разве ты не этого хотел?

– Ты, может, думаешь, что Пётр в академию Генерального штаба поступать надумал?

– А куда же ещё? – удивился Абрамов.

– В духовную академию, Васич, в духовную!

– Что?! – чуть не подскочил у телефона Абрамов. – Какого чёрта?!

– Вот и я в недоумении. Какого?

В кабинете ректора Петроградской православной духовной академии такого посетителя никогда не было.

… – Не хотите по-хорошему, господин ректор?! – бушевал Ежов. – Хорошо, давайте по-другому! Или вы отказываете моему сыну в его желании поступить в вашу академию, или… – Ежов осёкся, хмуро посмотрел на ректора. – Вы ведь знаете, кто я, и представляете мои возможности…

– И знаю, и представляю, Николай Иванович, – ректор был сама кротость. – А ещё я верю в то, что вы справедливый человек, и недоумеваю, зачем вы сейчас испытываете эту мою веру?

– Затем, что я отец, и, спасая сына, не остановлюсь ни перед чем!

– Даже перед тем, что можете, пусть и из лучших побуждений, погубить его душу? Да и свою заодно.

Ректор взглянул на мрачно молчащего Ежова:

– В любом случае я не вправе принять такое решение, вам следует обратиться к владыке Сергию.

– Так что вы мне тут!.. – начал вновь вскипать Ежов, потом сдержался. – Где мне его найти?

– Здравствуйте, Николай Иванович!

Так вот кто таков владыка Сергий! Значит, жив ещё? Сколько ему теперь, верно, под восемьдесят?

– Здравствуйте, Лавр Георгиевич!

Архиерей отгородился от мирского имени:

– Обращайтесь ко мне отец Сергий, если слово «владыка» вас смущает. Впрочем, разговор у нас с вами будет короткий. Дело ваше мне известно, и я сразу говорю «нет». Ибо с сыном вашим я беседовал, вера его крепка, а намерения тверды, и не мне ему отказывать. Да и слушатель академии – это ещё не монах. Смиритесь. До пострига далеко. Может, всё ещё образуется…

– При чём тут постриг? – воскликнул в сердцах Ежов. – Меня мутит от одной мысли, что мой сын будет учиться на попа!

– Странно слышать такое от человека крещёного, – заметил архиерей. – Вам следует разобраться в себе, прежде чем что-то советовать сыну. Иначе таких дров наломаете…

Вернувшись в Москву, Ежов встретился с друзьями.

– Ну, как? – спросил Абрамов. – Добился, чего хотел?

– От них добьёшься, – тоскливо отмахнулся Ежов. – Попы если вцепятся, разве своё упустят? Эх, Петька, Петька…

– Что думаешь делать? – спросил Жехорский.

– А что тут поделаешь, не на цепь же мне его сажать? Пусть делает, как знает…

– Вот и правильно, – одобрил Жехорский, тогда как Абрамов в сомнении покачал головой.

– А хотите, мужики, я вам один анекдот расскажу? – посмотрел на друзей Абрамов. – Захожу я, значит, в архиерейские палаты, и выходит ко мне… кто бы вы думали? Корнилов!

– Ни фига себе! – изумился Абрамов.

– Шутишь? – усомнился Жехорский.

– Чистую правду говорю. Он теперь у попов шишка немалая, сказывают, в Синоде заседает!

– А как он вообще туда попал? – спросил Жехорский. – Ему ведь в двадцатом, извините за тавтологию, двадцать лет дали.

– Это я выяснил, – сказал Ежов. – Помните указ, по которому часть контриков могла досиживать срок за стенами монастырей? Так Корнилов этим указом и воспользовался.

– И сделал ещё одну карьеру, – кивнул Абрамов. – Не удивлён. Личность-то незаурядная.

Я очень вас прошу, ответьте, господа,Насколько тяжела «тяжёлая вода»?

Скорцени очень гордился своей новенькой генеральской формой. Будучи человеком простым, помнил, кому этим обязан, и заметно выделял из своего окружения именно Раушера. Вот и теперь тот стоял перед столом шефа в ожидании нового поручения.

– Сегодня нас собирал фюрер… – Скорцени выделил два слова: «нас» и «фюрер». – Его крайне беспокоит, что продвижение германской идеи остановилось на всех направлениях. Более того, нельзя исключать, что в ближайшее время наши враги предпримут попытки контратаковать. В связи с этим фюрер придаёт особое значение созданию новых видов вооружения, выделяя при этом два направления: сверхбомбу Гейзенберга и ракеты Дорнбергера. Как вы знаете, Курт, наше подразделение не занимается обеспечением безопасности особо секретных исследований. Однако контроль за тем, как это делают другие, поручен именно нам. Я хочу, чтобы вы посмотрели на прикрытие атомного проекта глазами наших противников и определили все узкие места, если таковые имеются. Отправляйтесь в Лейпциг. Хайль Гитлер!