Марик Лернер - Цель неизвестна
А к месту сему принято ехать или ходить, что гораздо правильнее, не отвлекаясь на всякую ерунду. Может, даже ползти на коленях, вымаливая прощение за грехи. Типа душевная подготовка, облегчение и конец делу венец — исповедь. Обязательно еще поставить пудовую свечку или обычную. Это уж в зависимости от доходов. Вроде логично. По крайней мере, я всегда считал себя абсолютно нормальным и ни с одним реальным паломником дела не имел.
Оказывается, все не так! Конечно, не у всех, а у конкретной Елизаветы Петровны. Отказываться идти с ней на богомолье до Троице-Сергиева монастыря, где-то верст семьдесят, — вещь совершенно выпадающая из моих представлений. Неудобно было уклониться, и я отправился за компанию. Для начала она заехала в город и сходила на очередной бал. Затем отдохнула, сладко выспавшись. Выехав за последнюю заставу Москвы, она вышла из кареты и двинулась впереди обычной свиты из придворных и прихлебателей пешком.
Километров десять мы прошли нормально. Затем цесаревне наскучило тихо плестись, наслаждаясь природой и приятными разговорами. Она пожелала отобедать. Мы неплохо повеселились под обильную выпивку. К вечеру удалились в специально разбитый шатер и тоже недурно провели темное время суток. С утра она пожелала поохотиться, чем ввергла в изумление. Нет, ну всему есть предел!
На третий день я окончательно утратил понимание, зачем и куда мы собираемся следовать. Потому что Елизавета Петровна вдруг засобиралась назад в вотчину. У нее по расписанию ожидалось очередное веселое мероприятие с танцами. Никак пропустить нельзя. Поскольку у меня тоже имелись дела в Москве и оставлять их надолго не очень удачная мысль — ведь живу за счет заработков, а не получаю из казны, — я остался доволен.
Спустя неделю меня пригласили опять на богомолье, причем во второй раз она собиралась начать путь к покаянию с места первой остановки. Я сказал себе: так не пойдет. Развлекаться здорово, но не все же время. А паломничества в таком виде больше напоминают издевательство над верой. Меня не воспитывали в почтении к церкви, от бабушки-коммунистки и папаши-деловара такое поведение вполне понятно. И все же я крайне удивился, столкнувшись с поведением Елизаветы Петровны. Странная у нее вера, как ни глянуть.
— Завтра поедем. Надо за этим проследить и побеседовать. Часа через два очухается, тогда и позовешь.
— Мне остаться?
— Я неясно выразился?
Глава 11. Брошенный
Глаза не открывались. То есть если очень постараться, можно и добиться, но любое движение вызывало нешуточную боль в голове. Очень не хотелось страдать. Проблема, что я уже проснулся, а помимо палача, с садизмом закручивающего мощный обруч на черепе, внутри сидел еще и звонарь, периодично бьющий в колокол, надежно спрятанный в глубине мозга.
Между прочим, я точно помню из фильма про Ганнибала Лектера, только забыл, из которого по счету, в мозге нервы отсутствуют и нечему ввинчиваться в меня наподобие острого шила. Хоть ложкой ковыряйся, хоть ножом, человек ничего не почувствует. Все это неправильно, и медицина явно ошибается. Болит, и еще как!
К тому же сушняк жуткий. Во рту пробежало стадо жвачных животных, позабывших убраться за собой. Нет, так жить нельзя! Надо искать воду для начала. Я всегда держал на столике кувшин с кипяченой водой, чтобы не бегать лишний раз на кухню. Значит, и сейчас он должен присутствовать.
Со страшным скрипом удалось слегка приоткрыть веки. В щелку немедленно угодил солнечный луч, спровоцировав очередной злорадный трезвон колокола. Это вызвало невольный стон и машинальное зажмуривание.
— Пей, — сказал смутно знакомый голос, и ко рту поднесли кружку.
Я вцепился в нее на манер утопающего за дерево, внезапно обнаруженное рядом, и принялся сладострастно поглощать содержимое. Даже не вода, а замечательный на вкус рассол из-под соленых огурцов. Восхитительный, изумительный и вкуснейший, отдуваясь, признал. Изобретателю положено поставить памятник.
С появлением дна мне полегчало. То есть пыточных дел мастера в моей несчастной башке не успокоились, но уже стало много проще. Даже отдельные мысли возникли. Например, где это я нахожусь и в чьей компании. Отнюдь не у себя во флигеле, как рассчитывал. Кровать роскошная, двуспальная, потолок тоже не мой. Уж трещины в личном кабинете я как-нибудь изучил. Стоп! Чего так странно торможу? Раз койка чужая, да еще такого размера, значит, что?
— Все? Ну давай, — сказал тот же голос, и в поле зрения обнаружился человек.
Уже не мальчик, зрелый муж, изрядно за тридцать, что заметно по морщинкам возле темно-синих глаз, загорелый, с правильными приятными чертами лица, небольшими усами и абсолютно лысый. Щелчка не раздалось, но нечто внутри меня внезапно подбросило отгадку, заставив от изумления открыть рот.
— Керим?
— Пить меньше надо, — с интонацией добродетельного во всех отношениях святого сказал тот с укоризной.
Значит, правильно угадал. Господибожемой, давно так не изумляли. Ко всему притерпелся, а тут вдруг нечто действительно странное. Аж про головную боль позабыл. В неизвестном направлении испарился опасный восточный уркаган, и внезапно родился обычный, ничем не примечательный московский мещанин. Ни в одежде, ни во внешности ничего настораживающего. Усы подстриг, волосы на черепушке, скорее всего, отрастут. Глаза вот не изменились, но сразу не сообразишь. По одежке встречаем, так?
— Еще, — попросил, пихая ему кружку в руки. — Ты шпион, что ли? — спрашиваю, прикончив одним махом и вторую. — Не узнал бы на улице.
— Вы сказали сделать так, чтобы не обращали внимания, — невозмутимо сообщает.
— А удостоверения штандартенфюрера Штирлица у тебя случайно нет? Уж больно хорошо шпрехаешь.
— Я не понял, — говорит настороженно, и слабым бликом мелькает тень жесткости на физиономии. Скользнула — и нет. Все же он действительно непрост, зато, к счастью или горю, не очередной посланец из будущего. А я уже раскатал губу. — Кто это? И аусвайса никакого не имею, помимо вольной. А язык с детства знаю.
— Не суть, — сползая с высокой кровати и ногой доставая ночной горшок, отмахиваюсь. — Я пытался’ пошутить, но не в форме сейчас.
Стоит, смотрит с непонятным выражением. Подносить сей важный сосуд не собирается. Типа уважает себя. Ладно, мне важно подумать. Усаживаясь вновь на кровать, пытаюсь разобраться — где я и как сюда попал.
Что последнее помню? Пьянку. Нет, надо начинать с самого начала. Ага!
Действительно, надо поменьше употреблять, совсем память отшибло. Керим появился поздним вечером, когда я уже завалился спать после насыщенного трудового дня. Этим, нужно сказать, здешняя жизнь кардинально отличается от прежней. Там самое веселье начиналось именно после захода солнца, благо освещение электрическое и не требуется экономить дрова или керосин.
Кстати, насчет него… Русские войска стоят в Персии и Азербайджане, можно нефтью разжиться. Обычная перегонка, мне же не бензин высшей пробы. Да нет, не выйдет. И с доставкой проблемы, и, кроме слов «керосиновая лампа», ничего не знаю. В детстве видеть не приходилось, разве пару раз на экране. Как обеспечить горение и застраховаться одновременно от взрыва? Способ должен быть простейшим, но вряд ли обычный фитиль, плавающий в банке с керосином, подойдет.
О! Почему раньше не вспомнилось? Вшей выводили в войну керосином. Где же я слышал? Ну не так важно. Одно применение, и не самое паршивое, обнаружил. Ладно, отложим на будущее.
О чем бишь я? То есть в нынешнем виде увидел Керима впервые утром и тоже удивился. Только тогда было не до лежаний. Как всегда, с восходом пробежаться по флигелю и хозяйству, проверить клиенток, поинтересовавшись самочувствием, отдать указания, погавкать на обслуживающий персонал. Не столько по делу, сколько для порядка.
Правильный начальник должен время от времени тыкать носом подчиненных в замеченное нерадение. И совсем не вредность. Пуская их постоянные дела на самотек, быстро дождешься сачкования и невыполнения простейших вещей. По себе знаю. Сам такой и неоднократно наблюдал у других. Честное слово, я тоже не прочь, чтобы все меня любили, а не вздрагивали при появлении в ожидании разноса.
Нельзя категорически выпускать на вольные хлеба, коли пашут на тебя. Ревизия и контроль. Один раз даешь слабину — и садятся на шею. А каждого знаешь и помнишь про его проблемы и необходимость зарабатывать. У той куча детей, у этой муж-инвалид. Тяжело и неприятно. Пусть лучше граница между нами имеется четкая. Я командую — они подчиняются. И это не абстрактные советы, а наработанный за год с лишним опыт.
— Я нашел способ хранить вакцину! — страстно прошептал Павел, хватая за плечо. Давненько он так не забывался.
Керим шевельнулся, готовый вмешаться, но так и не двинулся. Нюансы хорошо улавливает. Занятный человек. Так и ходит сзади в новой ипостаси в полном молчании. Не собираются меня лупить, просто господин Иванов от наплыва чувств забылся.
