Александр Мазин - Танец волка
Я вертелся, как тот самый волк, обложенный псами. Был жив только потому, что меня боялись. Нет, неправ. Не боялись. Уважали. Они не знали, что мой Волк ушел. Потому любой мой выпад принимался минимум в шесть рук…
И опять – кольцо щитов. И опять круг сужается… И крепче всего линия там, куда я хотел бы прорваться. Со стороны длинного дома.
И я уже понимал, почему меня не торопятся прикончить. Живым хотят взять. Изматывают. И у них получается. Пот по лицу струями, еще немного – и мышцами овладеет та самая вялость, когда любое движение требует волевого усилия… А это конец.
Отчаяние прибавило адреналина… Но попытка прорваться не удалась. И я едва уберег стопу от копейного выпада – в сантиметре воткнулось. И воспользоваться оплошкой противника не сумел. Не дали.
Я взвыл от отчаяния. Волк! Где ты?
Волк не отозвался. Шагах в двадцати рвал воздух Хавгримов рык…
Я вложил в этот бросок почти все оставшиеся силы…
Меня достали. И не один раз. Копье в бок (вскользь), краем щита – сбоку по шлему, чем-то острым – по бедру, но неглубоко, потому что нога работала…
Вырвался…
И увидел черный провал. Кожаная дверь со входа в длинный дом сорвана. И никого.
Гудрун!
Забыв о том, что у меня за спиной – не меньше двадцати врагов, я кинулся в дом… И едва не словил железом по шее. И словил бы, если бы ударивший в самый последний момент не увел меч.
Гуннар! Борода – в крови. Весь – в крови. И куча трупов вокруг. И уже не поймешь, кто свой, кто – чужой…
– Гудрун!
– Вон там! – Гуннар махнул левой рукой, и я увидел. Моя девочка лежала на земляном полу и вся солома под ней была пропитана кровью…
Нет, я не бросил оружие и не кинулся туда. Может быть, и кинулся бы, хотя железное правило викингов гласит: помощь раненым – после боя. И это правильно. Жизнь – не кино. Лирической паузы не будет. А если враг победит – лучше раненым умереть. Я – удержался. Рядом с Гудрун – отец Бернар. Монах лучше меня знает, что делать. И поможет. Если она жива…
Не хочу об этом думать!
Сконцы так и лезут. Оттеснили нас от дверей почти на метр. На меня – сразу трое. Вернее, не сразу, потому что одного я достал, второй споткнулся о труп, а третий налетел на второго. Я присел, пропустив над головой секиру, и кольнул под щит, в икру. Распрямился, ухватив за край щита, и кольнул еще раз. В подмышку. Толкнул свеженького мертвеца на пока живого, а третьего, как раз восстановившего равновесие, рубящим – по кисти правой руки. Пару пальцев отсек начисто. А без пальцев секиру держать проблематично. Секира – это тебе не рапира с «револьверной» рукоятью.
Впрочем, головорез не растерялся: треснул меня щитом, не подставь я левую руку – остался бы без зубов. Я потерял полсекунды, и за это время второй отпихнул мертвого земляка, замахнулся мечуганом…
Сбоку вынырнул Стюрмир и рубанул сконца справа по ребрам. Хороший панцирь мог бы уберечь сконца, но куртка с железными бляшками – нет.
Беспалый тем временем решил выйти из боя. Отскочил и оглянулся. Видать, на подмогу рассчитывал… А подмоги-то и нет! В дверях – куча трупов. Один сунулся перелезть и наделся на копье Тьёдара Певца.
Блин! Нельзя отвлекаться. Хорошо, Стюрмир прикрыл меня щитом от бокового удара (Интересно, где он был всё это время, Стюрмир?), но и мой удар, увы, пришелся во вражеский щит. Нас трое – их, прорвавшихся, тоже трое. Гуннар и Тьёдар «держат» двери, отсекая остальных…
Устал, блин, так, что меч в руке чужим кажется. Да он и есть чужой. Вдоводел где-то снаружи потерялся…
Так, а это что? Или это у меня в ушах «двоится»? Нет, не может быть! Точно! Еще один звериный рев! Такой знакомый. Свартхёвди!
Никогда этот нечеловеческий, почти инфразвуковой рёв не доставлял мне такой радости!
Сконец, который хотел продырявить меня копьем из-за спины своего кореша, обернулся… Метательный нож едва не чиркнул меня по шлему, но бросок у Стюрмира был поставлен. Ножик воткнулся в шею сконца, на три пальца ниже уха. Сконец упал да прямо на соседа. Тот приоткрылся и получил два дюйма стали в ляжку. Не упал, уперся в столб, зарычал злобно… Третий попытался его прикрыть, но в спину ему врубился топор Гуннара Гагары, так что мне осталось только добить раненого в бедро. Что я и сделал. И наконец-то увидел, что творится во дворе.
А там творилось радующее глаз. И творил это Медвежонок. Причем не один. С ним – еще пятеро.
Хотя растерявшим боевой пыл сконцам хватило бы, наверное, и одного Медвежонка.
Тем более что Хавгрима им так и не удалось завалить. Весло сломалось, но берсерк раздобыл здоровенный хогспьёт и орудовал этой штуковиной, будто это легонькое швырковое копьецо…
Короче, мы победили. Мы убили их всех. Кого – в бою, кого – после дорезали.
Мьёр-ярл тоже был мертв. И убила его Гудрун…
Глава тридцать девятая
Беда
Есть такое правило: раненым время – после победы. Если бы не отец Бернар, моя Гудрун, возможно, была бы мертва. Выкидыш. Или преждевременные роды. Уж не знаю, что это было. От этого и кровь.
Отец Бернар сказал: не удержала. Но он сделал всё, что надо. И Гудрун – жива. Мертв только ребенок. Но он родился мертвым. Задохнулся, сказал отец Бернар. И добавил: все равно умер бы. Слишком маленький.
А жизни Гудрун ничего не угрожает. Горячки не будет. Кровь остановилась.
Очень сильная женщина, сказал отец Бернар. Другая могла бы умереть.
– Простишь ли ты меня? – Первое, о чем спросила меня Гудрун. – Я потеряла твоего сына.
– Это была бы дочь, – соврал я.
И Бернар кивнул, подтверждая. Младенца уже похоронили. Никто не узнает, какого он был пола.
Не думаю, что ей стало намного легче. Да и поверила ли Гудрун в мою ложь? Она ведь с самого начала была уверена: сын. Она через такое прошла, чтобы его сохранить…
И вот.
Женщины не должны сражаться. Это неправильно. Но Гудрун – сражалась. Я ее научил. И она убила Мьёра-ярла.
Было так: пока мои бойцы удерживали главный вход, Мьёр с двумя хирдманами вошел через «черный». Хитрая сволочь. Вот поэтому я его и не видел. Пока главные силы демонстративно ломали ворота, а отдельные «десантники» форсировали стену, Мьёр-ярл с несколькими хирдманами, втихую, забрался с тыла.
И тут сконцам улыбнулась удача. Задняя дверь длинного дома, не кожаная, как на главном входе, деревянная, оказалась открытой.
Может, заложить забыли, а может, кто-то из трэлей решил смыться и оставил дверь нараспашку…
Глупо было не воспользоваться такой удачей, и Мьёр – воспользовался. Взял двух бойцов, еще троих оставил снаружи…
Гудрун с другими женщинами была на «священном месте», сразу за идолами. Мьёр со своими вышел прямо на нее. И обрадовался.
– А ты еще красивее, чем поют скальды, – сообщил ярл, без малейшей опаски приближаясь к Гудрун.
А чего бояться? Вокруг – верещащие от ужаса женщины. Сама Гудрун хоть и с оружием, да кто ж примет в расчет этот легонький клинок, тем более в руках беременной женщины? Ярлу бы еще ножа испугаться!
– Пойдешь ко мне наложницей? – бесхитростно предложил ярл моей жене.
Щедрое предложение. Живых они оставлять не собирались: свидетели же. А предложение – честное. Мог бы и не спрашивать. Кто интересуется мнением женщины, взятой железом? Все равно, что у трофейной лошади спросить: желает ли она носить нового хозяина.
И тогда у Гудрун упала планка.
Мне это Бернар рассказал. Он все видел.
Искусству айдзюцу я Гудрун специально не обучал, но, по словам монаха, она будто взорвалась. Никто из сконцев глазом моргнуть не успел, как меч оказался в руке моей жены. Вернее – в брюхе у Мьёра-ярла. А это, заметьте, очень непросто было, потому что брюхо это было прикрыто добротной кольчугой.
Спутники ярла стояли с клинками наголо, но, когда поняли, что происходит, один уже получил пару дюймов стали в горло. Второй, наверное, мог бы зарубить Гудрун. Но он то ли пожалел, то ли не понял, что ярл – не жилец, ведь он стоял, не падал и оружие не выпустил. Хирдман побоялся рубить будущую наложницу своего вождя. Ударил по ее легкому клинку и вышиб без проблем. Но больше он ничего не успел, потому что тихая и безотказная ткачиха Бетти, схватив самый обычный топор, которым не людей – дрова в печку рубят, замахнулась посильнее да и всадила его в толстую викингову шею. А потом бросилась к задней двери: заложить вход деревянным засовом… Не успела. Ворвались оставленные снаружи сконцы. Отшвырнули англичанку, увидели оседающую на пол Гудрун, бросившегося к ней отца Бернара, своего убитого ярла, хирдманов…
Мысль, которая возникает в сознании каждого викинга от такой картины: «Убей их всех!»
Это большая удача, что у Стюрмира – избирательный слух. Я бы в таком бедламе, что царил на подворье, не услышал ничего. А он услыхал мужской голос. Причем опознал его, как чужой мужской голос, бросил Хавуру: «Со мной!» – и бросился к «черному» входу.
Успел как раз вовремя, чтобы принять на щит направленный на отца Бернара клинок. Подскочивший Хавур метнул копье в сконца, заслонившего дверной проем, но тот успел отскочить. Стюрмир рубанул своего противника. Тот отступил, и еще раз, перекрыв вход. Теперь они рубились со Стюрмиром один на один, остальные теснились сзади. Хавур – за спиной Стюрмира, пара сконцев – за спиной своего. Тесно, темно, неудобно… Я с легкостью представлял, как это было. Здесь решало не столько умение, сколько грубая физическая сила. Как в перетягивании каната или толкании бревна. Размахнуться невозможно. Колоть – очень неудобно, потому что ни сфинтить, ни сменить позицию. Стюрмир – здоровенный мужик. Сконец тоже оказался богатырем. Так они пыхтели и толкались, время от времени скрежеща железом по броне и пиная друг друга ногами, пока Стюрмир не ухитрился зацепить противника стопой, одновременно с толчком вперед. И сконец потерял равновесие. И вскрылся. И получил колотую – в печень. Причем Стюрмир даже не столько уколол, сколько – продавил.
