Росток - Михаил Алексеевич Ланцов
Импровизируя.
Получалось до жути странно и необычно. Ну и практически не читаемо. Да и неважно. Потому как записал он там первое, что в голову пришло. На удивление этим «откровением» стала Колыханка от «Саши и Сырожи». Ну та, где спать хотят вагоны и в пачках макароны…
— И что это? — настороженно спросила Дарья, когда он закончил.
— Печать НерЗула. Если душа твоего сына не ушла еще на перерождение, то она позволить облегчить его судьбу.
— А если уже ушла?
— То на следующем суде у него будет сильное подспорье.
— А что с печатью этой нужно делать дальше? Хранить?
— Возьми ее в руки. Максимально ясно представь сына и сомни, а потом в реку выброси. Печать эта имеет силу лишь единожды и только для одного человека. Узор подсказывает сам Перун в каждом конкретном случае.
Дарья молча обняла Беромира.
Поцеловала в щеку.
И с выступившими слезами выполнила то, что он сказал.
Молча.
А потом удалилась в женскую часть длинного дома, погруженная в печаль.
Это было странно.
Очень.
Но ведун не стал сильно рефлексировать. Он и сам отправился спать, потому что завтра утром им нужно было выступать. Всем. И гостям, и ему со своими учениками, оставив раненных на попечение Дарьи да прочих женщин. Так-то опасно. Если бы сестра Беромира не являлась ведьмой Мары, не решился. А так — этих бедолаг самих от нее потряхивало. Боялись. Сильно. Местами до усрачки…
* * *
Борята после того веча был сам не свой.
Да — сделал, что хотел.
Но взгляды порой на себе ловил нехорошие. И прямо кожей чувствовал нарастающую угрозу. Только ни разу так и не удалось приметить — кто именно так на него смотрит. Что злило и тревожило все сильнее и сильнее.
И тут, словно наваждение — подался в сторону.
А мимо лица просвистела дубинка.
Вот буквально на два пальца. Чуть нос не своротила.
Мгновение.
И нападающий попытался ударить наотмашь — снизу, но Борята выставил руки и заблокировал этот порыв. Да так удачно, что левая его ладонь попала прямо в основании кисти нападающего. Из-за чего дубинку тот не удержал, и она отлетела в сторону.
— Ты что творишь! Окаянный! — выкрикнул кто-то со стороны.
— Что? — удивился Борята, озираясь на этот голос.
А там из-за угла появилось двое довольно крепких ребят. И тоже — с дубинками в руках.
— Ты почто на Говена напал⁈
— Что вы несете⁈ Это он на меня напал!
— Ай-ай-ай… — покачал поднимавшийся с земли Говен, который туда рухнул, после неудачного нападения. Растирая кисть. — Как тебе не стыдно? Только стал боярином — а уже шалишь.
— Брехун!
— Тише, тише, — усмехнулся он. — Как мы скажем, так и будет. Других видаков-то нет.
— Не боишься гнева Перуна?
— То не мне — тебе его бояться надо. За несправедливость ответ держать. За то, что власти возжелал и прочих презрел возвышаясь.
Борята нехорошо прищурился и поджал губы.
— Бей его робята. Защитничка нашего! — хохотнул Говен.
Это был тот самый старейшина, который больше всех выступал на собрании. Вот и не усидел.
Мгновение.
И Борята резко присел, пропуская над собой дубинку.
Шаг в сторону с поворотом корпуса.
Захват за рубаху левой рукой.
Рывок на себя. И, заодно, правой он таки дотянулся до сакса, висевшего у него на поясе.
Шаг назад.
Нападающий думал, что его толкать назад будут, а Борята на себя потянул. Оттого и едва не рухнул, потеряв равновесие.
Подшаг.
Поворот.
Удар.
И сакс, взятый обратным хватом, вошел в мягкое тело на половину клинка в корпус у шеи. Вертикально.
Перехват ножа.
Рывок.
И вот боярин уже стоял со здоровенным ножом в руке, а за его спиной оседал его враг, хрипя и булькая.
Шаг.
И второй крепкий мужчина попытался ударить боярина. Сверху вниз, метя по голове, дабы ее разбить.
Но упражнения с Беромиром сказались. И он просто довернул корпус. Противник же, не рассчитав свои силы, стал «проваливаться» и заваливаться вперед.
Вскрик.
Он сам умудрился насадиться животом на сакс. Борята его просто выставил перед собой, то ли по наитию, то ли сообразив. В таком угаре особо и не разберешь.
Толчок рукой и тело, вывернув часть ливера и располосовав печень, отвалилось вперед, сваливаясь с ножа.
— Это как же… — запричитал Говен, отступая назад. — Это что же…
— Как ты видишь — Перун недоволен.
— Нет! Нет! Нет! Этого не может быть! Перун любит меня! — крикнул Говен и попытался Боряту дубинкой уколоть.
Смешно не смешно, а получить тычок такой палкой в лицо — приятного мало.
Боярин просто чуть отвел голову, уклоняясь, и шагнул навстречу. От души накатив лбом в нос Говену. Разбив, разумеется, его совершенно, ибо ударил от души.
Старейшина выронил дубинку, схватившись за лицо правой рукой и, согнулся, отступив назад на шаг. Ну и выставив левую руку вперед, пытаясь остановить противника.
Но тот сделал еще шаг вперед.
И мгновение спустя резко резанул саксом, вспоров Говену шею сбоку. Да ладно так душевно — до позвоночника.
После чего ногой пнул, отталкивая, с нескрываемым презрением на лице.
Замер, оглядываясь.
Здесь, оказывается, многие собрались. Вон — выглядывали издали.
Но никто и слова не сказал, лишь с ужасом глядя на своего боярина. Теперь уже настоящего. Одно дело — голосование. Пустая и во многом глупая игра. И совсем другое дело — вот так.
Говен бросил вызов.
Мерзко.
По-скотски, на что в общем-то намекало даже его имя.
И он проиграл.
Даже так.
Поэтому все остальные сделали правильный вывод.
Борята же пошел за своими людьми с тем, чтобы наведаться домой к несостоявшимся убийцам. Прощать никого он не собирался…
Глава 5
167, декабрь, 4–5
— Чу! — негромко крикнул кто-то.
И Беромир скосился на идущую чуть впереди «пирогу».
Чтобы гребные лодки не отставали приходилось постоянно играться с парусом катамарана. С одним — с передним. Задний даже и не поднимали, иначе слишком сильно вырывались вперед. Так-то хорошо. Но здесь и сейчас им требовалось идти группой.
Добрыня — один и старших, пришедших в набег, указал куда-то на перелесок впереди.
Ведун несколько секунд не мог ничего понять, пока не разобрал едва заметный дымок на горизонте. Натурально тоненькую струйку где-то вдали.
