Трейдер. Деньги войны - Николай Соболев
— Вечер, тепло, птички поют, а этот куксится, — поддержал меня Панчо.
Ося зябко повел плечами, поглядел на темное небо с первыми звездами, а потом разом допил стакан с «отверткой»*:
— Надоело все. Сколько лет мы крутимся? Десять тысяч туда, десять тысяч сюда… Акции все время растут. Утром купил, вечером продал, за месяц набегает процента два, на них и живем… Все одно и то же, перспективы нет.
— Ну знаешь! — возмутился я. — Мы в отличном положении по сравнению с большинством населения земного шара!
— Да пофигу мне на земной шар. Скучно, — он встал и ушел спать, оставив нас с Панчо в недоумении.
Выгорание. Самое натуральное выгорание. Но у меня, казалось, было чем его взбодрить.
* «Отвертка» , Screwdriver — коктейль из апельсинового сока и водки.
Утром я вытащил его на прогулку:
— Слушай, запоминай и никому не слова. Перспективы у нас просто феерические, — Осю придется посвящать в детали все равно, так почему бы не сейчас?
— Прикупить еще акций? Качнуть RCA? Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.
— Осталось два года, — таинственно понизил я голос.
— До чего? — хмыкнул Ося
— До обвала рынка. До такого обвала, что все прежнее покажется детской игрой в крысу.
Ося остановился как вкопанный и недоверчиво спросил:
— Ты точно знаешь?
— Да. Если мы как следует подготовимся и все правильно сделаем, речь пойдет о миллионах. Один точно твой, — я тряхнул его за плечо, наблюдая, как в Осиных глазах просыпается интерес.
— И намного упадет? Пять, десять процентов?
— Сорок. За неделю.
Он захлопнул открытый было рот и замолчал. До самого вечера Ося сидел у себя в комнате, крутил ручку арифмометра, черкал бумагу и не говорил ни слова, а потом постучался ко мне:
— Я здесь посчитал немного…
Глава 16
Пятилетку — в два года!
Мою детскую давно переделали в небольшой кабинет: вместо ящиков с игрушками в комнату впихнули письменный стол, полки с книгами и радиотехникой, стопки справочников и технических журналов. Неизвестно зачем ухваченный в России сувенир — литой бронзовый медведь — тоже нашел свое место в качестве пресс-папье, убранство довершили два телефона, обычный и внутренний.
Мы устроились за столом, где я внимательно проглядел принесенные листки. Посчитал Ося верно: мы и так играли на повышение в долгую, да еще с плечом не меньше, чем один к четырем. Обычно же к пяти, а несколько раз нам удавалось получить и шестикратное плечо. Простыми словами — мы рисковали не только своими, но и в несколько раз большими заемными средствами. Я знал, что индекс Доу-Джонса будет надуваться до самого краха осенью 1929 года, наша ставка на это постоянно срабатывала, авторитет рос, брокеры охотнее ссужали нам акции, а банки легче давали кредиты под залог ценных бумаг.
Потом реинвест — добытую прибыль не выводили, а снова вбрасывали в биржевую игру. Эдакая стратегия финансовой пирамиды, но с точным знанием, когда лафа закончится. На прогнозируемом обвале, даже с плечом всего один к четырем, можно увеличить капитал раз в восемь. И это не считая кредитов — часть банков неизбежно лопнет и возвращать будет особо некому. А если будет кому — так у банка в залоге акции, а что они сильно упали в стоимости, мы не виноваты, мы сами пострадали.
— В целом, — слегка дрогнувшим голосом закончил Ося, — по моим выкладкам получается трехсоткратный рост капитала. То есть, если у нас в игре будет миллион, то мы заработаем триста…
Это совпадало с моими прикидками, но уж больно раздухарился Ося…
— А налоги ты посчитал?
— Ну хорошо, двухсоткратный, тоже не слабо.
— А если нам не дадут получить такие доходы?
— Как это? — слегка обалдел Ося. — Тут же все по правилам, по закону, любой суд…
— Сакко и Ванцетти.
Ося медленно закрыл рот — эту историю не знал только глухой, тем более почти все действие разворачивалось в Бостоне. Двух итальянцев-анархистов приговорили к смертной казни и недавно отправили на электрический стул за ограбление.
Юстиция косячила невероятно: свидетели обвинения несли пургу, их показания не сходились, но судья все засчитал и легко принял весьма сомнительные улики против Сакко и Ванцетти. А вот показания свидетелей защиты отверг — дескать, они все тоже итальянцы и анархисты, выгораживают своих.
— Слушай, но они сами пару раз приврали… с оружием и алиби точно, — попытался возразить Ося.
— Может, они и виновны, но в любом случае приговорили их откровенно неправосудным способом!
Такое дело при нормальном судопроизводстве должно разваливаться в следующей инстанции, но эти двое крепко насолили своей активностью губернатору, так что власти наотрез отказались переназначить судью или, тем более, пересмотреть дело. Не помогли и миллионные протесты по всему миру — от рабочих до писателей, от Эйнштейна до Пия XI, папы римского.
— Но мы же никого не грабим!
— А скажи мне, Ося, откуда эти двести миллионов возьмутся?
— Ну, кто-то потеряет, а мы подберем…
— Точно. И потеряют в первую очередь большие банки и корпорации, причем будут считать, что их ограбили. Как думаешь, что они сделают с конторой, которая забрала их деньги?
Ося помрачнел и ожесточенно поскреб затылок, а я давил дальше:
— Это ведь даже не склад со спиртным, за который гангстеры убивают направо и налево, это во много раз больше! За такие деньги они купят любой суд! А поскольку мы на их фоне никто и звать нас никак, в лучшем случае мы успеем добежать до канадской границы.
Ося нервно хохотнул — он тоже читал «Вождя краснокожих»:
— И что делать?
— Заметать следы заранее, — я посмотрел на ночное небо за окном и закончил: — Но об этом мы подумаем завтра.
Редко когда все Грандеры и примкнувшие собирались в таком полном составе — родители, Фернан, Поль с женой и мы втроем. По случаю осеннего тепла окна и двери на террасу были открыты, ветерок едва шевелил занавески, а присутствовавшие, не стесненные дресс-кодом, чувствовали себя прекрасно. Тем более Панчо с Полем успели вернуться с конной прогулки, мы с Осей настрелялись в тире, а отец предвкушал какую-то важную телеграмму.
Термен сосредоточенно расправлялся
