Город Звёзд - Мэри Хоффман
— Вот здесь, в оконной нише, нам будет удобнее всего, — Добавил он, обернувшись к своему гостю.
Лючиано почувствовал прилив сострадания к одинокому мальчику, царством которого стало это огромное унылое здание. Они сели, скрытые призрачными силуэтами арфы и клавикордов, а затем негромко заговорили о Джорджии и о том, как Фалько собирается осуществить свой побег в другой мир.
— Я думаю, — сказал Лючиано, — что тебе надо будет совершить пробный рейс.
— Как это? — спросил Фалько.
— Ну, что-то вроде тренировочного заезда перед скачками, — объяснил Лючиано. — Нужно, чтобы Джорджия принесла тебе талисман, а ты попробовал отправиться вместе с нею, когда она будет возвращаться к себе. В ее мире тогда будет утро, и ты сможешь увидеть, нравится ли он тебе. Не думаю, что такое важное решение стоит принимать, не разобравшись, к чему оно приведет, там ведь всё совсем не такое, как вот это. — Он широким жестом руки показал на пустой бальный зал.
— Я и хочу, чтобы всё было совсем не таким, — ответил Фалько. — Я сделаю это. Когда, как ты думаешь, вернется Джорджия?
А вот об этом и сам Лючиано не имел ни малейшего понятия. И в первый раз за всё время он начал беспокоиться о Джорджии.
Глава 15
Призрак во дворце
Гаэтано был в слишком большом смятении чувств, чтобы наслаждаться своим пребыванием в Беллеции. Вне всяких сомнений, город был удивительно красив. Как ни любил Гаэтано свою родную Джилью, он должен был признать, что Беллеция не менее прекрасна. Регент попросил своих старших братьев, Эгидио и Фьорентино, показать Гаэтано город, и они проводили целые дни, катая молодого ди Кимичи по каналам и развлекая его забавными историями из тех времен, когда оба брата были мандольерами.
Оба они оказались прекрасными спутниками, всегда готовыми посмеяться и рассказать забавный анекдот, совсем не похожими на своего внушающего некоторую робость младшего брата. В первый же день, когда на веслах сидел Эгидио, Фьорентино попросил его направить лодку к одному из причалов для traghetto — паромов. «Оттуда нам машет рукой какая-то женщина, — сказал он. — Должно быть, приняла нас за паром».
Гаэтано поднес руку козырьком к глазам. Даже на таком расстоянии и против солнца он безошибочно узнал в этой женщине свою кузину Франческу. Уже не первой молодости мандольеры были отнюдь не против принять в свою лодку молодую красивую женщину, особенно после того, как Гаэтано объяснил им, что это его родственница.
— Что вы все тут делаете? — спросила Франческа после того, как закончились взаимные представления и она уселась на выложенное подушками сидение мандолы. — Ты, Гаэтано, похож сейчас на туриста.
— Не совсем, — заметил Фьорентино. — Будь это так, мандольер в лодке был бы помоложе. Мы с братом давно уже оставили это ремесло, хотя вполне еще способны показать почетному гостю наш город.
— Так уж давно это не могло быть, — возразила Франческа. — Насколько я знаю, мандольеры покидают свою профессию в возрасте двадцати пяти лет.
Комплимент явно пришелся братьям по душе, хотя они и восприняли его как добрую шутку.
— Я и сама бы не прочь получше познакомиться с этим городом, — сказала Франческа. — Мой кузен-посол в прошлом году привез меня сюда, чтобы выдать замуж, и я почти не видела Беллецию, за исключением разве что собора и рынка на деревянном мосту. Большую часть времени мне приходилось проводить во дворце мужа, где всё мое общество составляла одна лишь горничная.
— А не ваш муж? — спросил Эгидио, которому было кое-что известно о подоплеке этого брака.
— Нет, — ответила Франческа. — Советник Альбани сразу же уехал на юг, чтобы присматривать за своими виноградниками возле Читтануовы.
Она не стала добавлять, что заставила Ринальдо ди Кимичи пообещать сделать всё для скорейшего расторжения ее брака со старым советником, заявив при этом, что и минуты не останется в Беллеции, если муж не будет убран с ее глаз куда-нибудь подальше. Чистой правдой было то, что у Альбани имелись на юге виноградники. Дохода они практически не приносили из-за болезни, поразившей лозы. Солидное приданое невесты, предложенной ему ди Кимичи, и было главной причиной, по которой старик согласился жениться. А вот освободиться от навязанного ей брака Франческе оказалось намного сложнее, чем она воображала. Альбани был достаточно умен, чтобы не спешить расстаться с уже полученным приданым.
Для семейства ди Кимичи сложилась довольно деликатная ситуация. Франческа поначалу предполагала, что сможет возвратиться в Беллону сразу же после завершения фарса с выборами герцогини, но в полученном от самого герцога Никколо послании было сказано, что до момента расторжения брака ей следует оставаться на месте. Ради сохранения престижа семейства и поддержания видимости, что в Беллецию она прибыла из своих чисто личных соображений.
— Для нас будет истинным удовольствием показать вам и принцу наш город, — сказал Эгидио.
Гаэтано даже в голову не пришло удивиться, каким образом Франческа узнала, что он именно в это время будет проплывать мимо причала и как случилось, что она покинула свой особняк без всякого сопровождения. Ему просто доставляло удовольствие находиться в ее обществе. Так и получилось, что ближайшую пару недель он проводил время с Франческой и братьями Росси, знакомясь с городом — как с воды, так и на суше.
Они посетили острова, где Гаэтано купил Франческе кружева и зеркало, а себе — великолепный новый кинжал. На Бурлеске они полакомились изумительно вкусными пирожными, а на Мерлино побывали в музее стекла. Там Гаэтано осмотрел стеклянную маску и прочел рассказ о том, как принц Реморы танцевал с герцогиней, носившей оригинал этой маски, и как маска разбилась, когда герцогиня случайно поскользнулась. С тех пор в Беллеции все незамужние женщины старше шестнадцати лет стали обязаны носить маски.
— Единственная светлая сторона моего кошмарного замужества, — прошептала Франческа, — состоит в том, что мне ненужно носить маску. Не понимаю, как герцогиня может выдерживать это. Какой смысл быть молодой и красивой, иметь множество чудесных нарядов и драгоценностей, если никому не позволено увидеть твое лицо? Полагаю, что вскоре она выйдет замуж, просто чтобы избавиться от этого кошмара.
Этот разговор заставлял Гаэтано чувствовать себя
