Дмитрий Дудко - Воины Солнца и Грома
— Изгнали нечистого! — хохотнул кто-то вслед чернецу.
— А на святой Руси все же Ардагаста не забыли. Есть повесть о том, как он царство обрел. По-русски писаная, — словно бы между прочим сказал волхв.
— И где же это она? — Глаза десятника вспыхнули любопытством.
— Да у меня в ларце. В Ростове почитаем.
В Ростов дружинники добрались на другой день к вечеру. Епископа не застали и разместились вместе с пленником во владычьем доме. После ужина Лютобор достал из ларца свиток, бережно развернул его и начал читать.
ОГНЕННАЯ ЧАША КОЛАКСАЯ
Дверь придорожной таверны скрипнула, пропуская щуплого юркого человечка в пыльном плаще и залатанном хитоне. На узком, окаймленном черной кудрявой бородой лице блестели цепкие темные глаза. Окинув взглядом тускло освещенную сальными свечами комнату, человечек подошел к столику, за которым сидели рыжий мордатый декурион с двумя легионерами — простоватым веснушчатым парнем и белокурым верзилой с мускулами Геракла.
— Господин декурион! В полумиле отсюда шайка злоумышленников грабит курган царя Котиса, сына Радзойса…
— Что?! Фракия уже двадцать пять лет — провинция, и если ты, фракийская пьянь, думаешь, что воины Рима пойдут среди ночи, да еще в такую погоду, защищать дохлых царьков этого козлиного царства…
— Во-первых, я не фракиец, а грек. Хилиарх, сын Хилонида из Кизика. Во-вторых, главарь шайки — Кривой Севт, за которого обещана награда в пятьдесят денариев. В-третьих, царю Котису земные богатства уже не нужны. Не лучше ли сокровищам варвара достаться эллинам? К эллинам мы, греки, причисляем также македонян и вас, сынов Ромула…
— Благодарю за честь, гречишка! — Декурион поднялся, опершись руками о стол. — Марк, Сигвульф! Пошли. И запомните: добычу между нами четырьмя буду делить я!
Бушевавший всю ночь ветер на миг раздвинул тучи. Полная луна осветила черную громаду кургана и пятерых людей в измазанных землей хитонах. Довольно посмеиваясь, они укладывали в переметные сумы золотые рога, чаши, гривны, браслеты, дорогое оружие и доспехи. И тут из-за деревьев выбежали три легионера с обнаженными короткими мечами. Два разбойника были заколоты на месте, едва успев схватиться за кинжалы. Третий бросился навстречу великану Сигвульфу, размахивая длинным сарматским мечом. Низенький смуглый сириец метнул нож, и Марк упал, обливаясь кровью и прижимая руки к горлу. В следующий миг кинжал выскочившего откуда-то сбоку грека вонзился между ребер сирийца. Главарь, лохматый одноглазый детина, принялся ловко отбиваться увесистой палицей от декуриона и вдруг пронзительно свистнул. Раздался стук копыт. Декурион невольно обернулся, и тут же палица ударила его в висок. С кошачьей ловкостью Севт вскочил на коня, не забыв прихватить сумки с золотом, и скрылся в темноте.
Покончив со своим противником, Сигвульф огляделся. Марк, декурион и трое разбойников лежали мертвыми. Сокровища исчезли вместе с главарем. Легионер зло выругался по-германски, потом по-латыни. Хилиарх остановил его жестом.
— Тихо! Был еще один. Жаль, луна снова скрылась. Ага! Вон там, в кустах, слышишь?
Грек и германец бросились к кустам, готовые изрубить последнего разбойника. И вдруг он сам поднялся им навстречу — плечистый, широколицый, с белокурой бородой. Вновь выглянувшая луна осветила его лицо, спокойное и добродушное. Он не спеша развязал суму, вынул пару браслетов и горсть золотых бляшек.
— Если вам нужна хорошая выпивка в тавернах, этого хватит на месяц и даже на два. Но если, — голос его стал властным и торжественным, — вам нужны дела и добыча, достойные героев, — я открою вам путь к ним с помощью вот этого.
И он достал из сумы половину золотой чаши, на которой были искусно вычеканены лев, терзающий оленя, и дерево с птицей на нем.
— Обещаешь, будто царь, — недоверчиво прищурился грек, — а сам, похоже, беглый раб. Шея еще не загорела после ошейника!
— Ты угадал. Хозяин звал меня Венедом. А настоящее мое имя вы все равно не выговорите: Вышата.
— Висата, — повторил Хилиарх. — Я целый год был в плену у венедов, потом они меня отпустили за небольшой выкуп.
— Виската, — выговорил Сигвульф. — Вы, венеды, хорошие воины, хотя воевать не любите.
— А ты, верно, гот или вандал, если знаешь нас?
— Гот. Из племени короля Катуальды, что на Дунае. А вырос я в устье Вислы.
— Вот и хорошо. Спрячьте-ка оружие — у меня ведь только нож — и сядем под деревьями, где дует меньше… Слушайте же. Четыре века назад мы, восточные венеды, звались сколотами-пахарями. Цари главного племени — паралатов — владели тремя священными золотыми дарами: плугом с ярмом, секирой и чашей. Некогда они упали с неба, и два сына Таргитая, первого из людей — жрец Липоксай и пахарь Арнаксай — пытались взять их, но дары пылали огнем и дались в руки лишь младшему, воину Колаксаю, Солнце-Царю. Ведь был он сам Даждьбог-Солнце, кого вы зовете Аполлоном и Бальдром.
Но вот с востока нахлынули сарматы. В лютой битве пал великий царь скифов, а рядом с ним — царь сколотов-пахарей. И тогда боги тьмы посеяли между сколотами раздор. Нового царя паралатов Слава остальные племена не признали великим царем. А сарматы опустошали наши земли, покоряли или угоняли в неволю племя за племенем.
И тогда Слав увел главное из трех паралатских племен на юг — за Дунай. С собой он унес золотую чашу, а секиру и плуг захватили жрецы-авхаты и унесли в Экзампей — главное святилище сколотов. Когда сарматы разграбили и его, эти два дара исчезли. Говорят, Морана, богиня смерти и жена Даждьбога, забрала их в свое подземное царство. Слав хотел поднять народы запада, соединиться со степными скифами и возродить Великую Скифию. Но его брат Горислав уже покорился сарматам и послал дары Котису. Когда Слав ждал царя Фракии на переговоры, воины Котиса напали на стан царя паралатов и перебили там всех. Чашу Колаксая Котис разрубил надвое, одну половину отослал Гориславу, а другую оставил себе. Вот она!
Та, первая, половина не принесла удачи братоубийце и его роду. Не было среди них достойного стать великим царем сколотов. И сама половина чаши ушла из их рук. Теперь она — на севере, в Чертовом лесу, у Лихослава, колдуна и жреца богов тьмы. А наши племена платят дань Фарзою, великому царю сарматов. Он покорил днепровских скифов, разрушил их столицу, изгнал венедов из их крепостей на Днепре, а лучшие земли паралатов отдал сарматам-росам.
Но покоренные народы чтут лишь силу Фарзоя. Понимаете теперь, что он не пожалеет никаких сокровищ ради Огненной Чаши Колаксая? Только она сделает его Солнцем-Царем в глазах сколотов. Так что, хитрейший грек и храбрейший гот, стоит эта чаша похода на край света, в логово колдуна? Или лучше продать половину ее за бесценок скупщику краденого, деньги пропить и все забыть наутро?
Небрежно усмехаясь, Вышата медленно поворачивал чашу перед собеседниками, будто дразнил их. Сигвульф резким движением сорвал шлем, отстегнул меч.
— Пропади она пропадом, эта римская служба! Слышать от этой скотины центуриона «ты, тупой варвар» и не иметь права сквитаться с ним в честном поединке! Императора из меня все равно не выйдет, легата тоже, брать Рим Веспасиан послал не нас… Клянусь молотом Тора, венед, ты нашел мне лучшее дело!
— Дело, достойное хитроумного Улисса, — подхватил Хилиарх. — Только почему ты хочешь отдать чашу Фарзою, не своему народу?
— Владеть этой чашей сможет лишь тот, кто подобен Даждьбогу мужеством и справедливостью. Среди наших разбежавшихся по лесам племен я не знаю такого. Фарзой же — великий царь не только по имени. Один он может сделать Великую Сарматию подобной Великой Скифии.
* * *Через неделю трое искателей Колаксаевой чаши добрались до Ольвии. Золота Котиса вполне хватило на трех лошадей и припасы в дорогу. Сигвульф, кроме того, раздобыл старинный кельтский шлем с рогами и сарматский наборный доспех, римский меч он отдал Вышате, панцирь — Хилиарху, отпустил бороду, и теперь в этом северном варваре невозможно было признать легионера. От наблюдательного Хилиарха не укрылось, что Вышата во всех лавках расспрашивает о каком-то Ардагасте.
И вот однажды на рынке венед заметил молодого всадника и тут же сделал своим спутникам знак остановиться. Всадник был одет по-сарматски: в синий шерстяной кафтан и штаны, мягкие сафьяновые сапожки и короткий красный плащ с вышитой на нем золотой тамгой-трезубцем, скрепленный на плече дорогой позолоченной фибулой. Золотистые волосы достигали плеч, тонкие красивые усы были закручены на концах. Загорелое лицо дышало юношеской силой и отвагой, но голубые глаза смотрели не по возрасту серьезно. Слева на поясе висел длинный меч в простых кожаных ножнах с обшитой кожей рукоятью, справа — акинак. Породистый рыжий конь был вместо чепрака покрыт тигровой шкурой, а узда блестела на солнце крупными серебряными бляхами.
