Анатолий Спесивцев - Вольная Русь
— Устал?
Васюринский чуть помедлил с ответом, поиграл в задумчивости губами.
— Ты знаешь, нет. Вот только чего-то…
— Плохие предчувствия?! — встревожился Аркадий. Плохие предчувствия у характерника — почти гарантированные грядущие неприятности, причём, наверняка, крупные.
— Нет, ничего плохого впереди не чую, но… томит что-то меня.
— Скорее всего, волнуешься. Может, останешься на Руси? Не молод ведь уже, а в Египте климат убийственный для чужаков, это тебе не родные плавни.
— Ааа… Бог не выдаст, свинья не съест.
— На бога надейся, а сам не плошай. Свиней-то там нет, зато имеются куда более опасные твари. Только не в них главная опасность. Малярия, дизентерия, холера, паразиты разнообразные, в них — основная угроза.
— Да помню, в детство не впал, память не потерял. Серебряную флягу для воды себе уже приобрёл, ох и дорого же она мне обошлась. Хлопцам оловянные, но с крестом серебряным внутри приготовил. Часныку накупил на весь курень, карболкой для мытья рук всех смогу обеспечить. Не пропадём.
Настроение у попаданца после этого невольного напоминания о скорой разлуке, упало. Ведь, вполне возможно, им уже не придётся встретиться никогда. Оставалось радоваться, что Срачкороба его жена прочно охомутала, иначе и он бы подпрягся в эту авантюрную затею Москаля-чародея, на «Ура!» поддержанную гетманом. Сколько уже было говорено, отговаривать дальше не имело смысла.
— Лучше расскажи, как вы с голландцами и англичанами в Мраморном море дрались. А то ни с кем из командиров того сражения мне до сих пор разговаривать не довелось.
— Да… славное было дело, — Иван полез в карман жупана за трубкой, табаком и зажигалкой, неторопливо раскурил носогрейку. — Переправы работали ещё вовсю, волохи в Анатолию уже перебрались, молдаване как раз переходили, а трансильванцы ещё и не подошли к проливу.
— Янычары помешать не пытались? В Стамбуле ведь немалый гарнизон, да и многие горожане знают, с какого конца за саблю держаться надо.
— Не, наше войско встало табором между городом и перевозом, молдавская конница наготове была, перед ближайшими воротами мы сразу часныку[20] густо насыпали и ночью его собирать не позволяли. Богун — добрый атаман, сразу хорошо окопался,
— Ясно. Извини, что перебил, продолжай о битве на море.
— Ну, значит, стали мы невдалеке от входа в Золотой Рог, чтоб оттуда никто не выскочил. Турки, не будь дураки, на оставшихся у них лоханках из-под защиты пушек так и не высунулись.
— Думаешь, и дальше не посмеют?
Иван ответил не сразу. Сделал пару затяжек, поморщил лоб. Хорошо знавшему его другу не составило труда определить, что наказной атаман эскадры глубоко задумался.
— Думаю, посмеют. Причём, вылазки долго ждать не придётся. В Стамбуле уже сейчас жрать нечего, говорят, там всех сильно расплодившихся крабов выловили, а это ведь для мусульман запретная пища. Найдутся храбрецы, попытаются прорваться, пока на это силы есть.
— И как думаешь, прорвутся?
Васюринский сделал не жест, а намёк на него — очень слабо пожал плечами.
— Всё в руках господа. Если повезёт, то две-три сотни человек могут прорваться в Мраморное море, высадиться на анатолийский берег. Только ведь и на обоих берегах для них вокруг сплошные враги.
— А почему они вам в спину не ударили, когда вы сцепились с голландцами?
— Так мы же не на виду у них дрались, где-то посреди моря.
— То есть, Трясило заранее знал, что предстоит битва с европейской эскадрой?
— Ещё бы не знать! — широко ухмыльнулся атаман. — Они две недели у Дарданелл выжидали попутного ветра. Всем ясно было, что не с добром пришли.
— Почему, не с добром? — искренне удивился Москаль-чародей, и начал загибать пальцы. — Почти двадцать судов, можно сказать в подарок привели, да не пустых, с зерном и хлопком. Парочку подпаленных, как слышал, тоже уже отремонтировали. С утонувших много чего удалось поднять. Опять-таки, выкуп за пленных заплатят. А кое-кто из матросов уже подал прошение о зачислении их в казаки, нам таких людей сильно не хватает.
— Считать добычу у нас много кто умеет, а тогда, когда увидели длиннющую змею их кораблей… не знаю, как кто, а я про себя струхнул. Больше пятидесяти парусников, все с хорошей артиллерией на верхней палубе… — Иван, молча, пустил несколько колец из дыма, нельзя сказать, что безупречные, но и не простые бесформенные облачка.
— А они сами-то не трусили? Неужели не слышали ничего о наших победах, о сожжении с помощью нашего оружия пиратских гнёзд испанским королём?
— Поначалу нагло пёрли. Бог его знает, что они думали тогда, но нас не боялись совсем. Видимо, приравняли к похожим по составу магрибским пиратам. Те на большие караваны судов обычно нападать не решались. После отъёма у того же испанского короля Бразилии вообразили себя… эээ…
— Выше неба и круче переваренных яиц.
— Вот-вот, мы по этим самым яйцам подкованными сапогами и потоптались. Сторожившие на скалах Дарданелл казаки дали сигнал дымом, что выходят они в Мраморное море, дежурная каторга принесла весть к Стамбулу, прямо ночью снялись и где-то в середине моря их перехватили.
— Договориться миром пытались?
— А как же! Трясило послал навстречу одну каторгу с сигналами на передней мачте: «Ваш курс ведёт к опасности». Только шедшая первой шхуна в ответ из носовой пушчонки бахнула, мол, отвали в сторону.
— Действительно, нагло и глупо. Не ожидал от купцов-выжиг такого идиотизма. Считал, что Нидерланды управляются очень умными людьми.
— Бог его знает, сколько у них ума, но жадности наверняка намного больше. Да и сколько мы пленных не спрашивали, ни одной ниточки к властям не обнаружили. Дело было так, значит, англы и голландцы, привёзли в Египет свинец, серебро, ружейные стволы и сукно. Сам знаешь, что по Средиземному морю, они толпами ходят, магрибцев боятся, хоть испанский король исламских пиратов и проредил. Как раз заканчивали купцы загружаться зерном, хлопком, шерстью и пряностями, когда в Александрию прибыла греческая фелюка с послами из Стамбула, которые пообещали тройную плату — по сравнению с Амстердамом — за зерно.
— Да они за такую прибыль верёвку для собственного повешения продадут! — стукнул кулаком по собственной ладони Аркадий.
Иван покрутил головой и улыбнулся.
— Ох, умеешь ты припечатать. Да уж, купцы — они такие. Только даже самые жадные в мире голландские торгаши не все соблазнились. Более двух третей предпочло вернуться в Роттердам.
— Наверное, не тем их корабли загружены были, шерстью, селитрой, хлопком, а не зерном. Не может купец отказаться от такой прибыли, в ловушку заведомую полезет, к медведю в пасть сам руку засунет.
— Хм… а ты знаешь, ведь и, правда, мне говорили, что они из Александрии не сразу отплыли, перегружались, менялись грузом.
— А я о чём! Хотя, конечно, часть судов управлялась приказчиками, не имеющими таких прав, перенаправлять груз в другое место, те пошли к себе. Впрочем, хрен с ними, теми купцами, что дальше случилось?
— Трясило приказал выстроить наши корабли параллельно ихним, где-то в полуверсте и палить по корпусам из трёхфунтовых пукалок.
— Так уж и пукалок? — обиделся за своё детище Москаль-чародей. — Против купцов-то трёхдюймовка вполне пригодный калибр. Это же не ядро, а снаряд! Он взрывается, причём, неслабо. Внутри-то взрывчатка, а не порох.
— Вот если бы они все при попадании взрывались, то да, щепки от голландцев знатно летели, да больше половины просто малюсенькие дырочки в бортах пробивали, в мешках застревали. Все корабли издырявили, часть мешков с зерном подмочили да посекли. И маловат-то калибр против кораблей.
Васюринский с видимым наслаждением несколько раз затянулся дымом из трубки, а его собеседник пережил прилив злости на самого себя.
«Это же надо было один в один повторить промах подготовления эскадры Рожественского! Из-за опасности взрыва снаряда в стволе, сделали взрыватели тугими. На испытаниях не взрывалось менее десяти процентов, а в бою больше половины стукнули по вражеским бортам почти безобидными болванками».
— Больше такого со снарядами не случится, доработали мы их уже. Промашка из-за спешки случилась. А с калибром… ты же помнишь, сколько над нарезанием шестифунтовок возились! — в голосе попаданца звучало нескрываемое расстройство. — Беда в том, что не очень долго стволы нарезку держат, да не поставишь их на борта галер, слишком тяжелы. Зато пукалки — в голосе прорезалась ещё и обида — дают возможность вести огонь из-за пределов достижимости голландских пушек. Будь в Мраморном море наши шхуны и шебеки… а, кстати, почему их там не было?
— Привезли они казаков для занятия крепостей и припасы для табора под Царьградом, и назад отбыли. А тут, как назло, ветер переменился, на южный. В Босфор при нём и на каторге не всегда сунешься, гиблое место. Да не дуйся ты на меня! Признаю, издаля палить из трёхфунтовок сподручно. Стреляют в десять раз чаще, чем голландские пушки, а про попадания, и говорить нечего. В нас за всё время перестрелки всего два раза угодили, правда, одна каторга чуть не утонула и от одного ядра, а мы, пожалуй, больше сотни раз им влепили. Думаю, если бы у нас поболе снарядов имелось, если не половина, то треть их до Золотого Рога не доплыла б. Все трофеи в серьёзном ремонте нуждаются, некоторые сразу после захвата на мель сажать пришлось, иначе достались бы они морскому царю.
