Дмитрий Бондарь - О Тех, Кто Всегда Рядом!
Мне надоедает его бесконечная глупость и вера в собственную значимость и исключительность, так и читающаяся на его узеньком морщинистом лбу.
— Спасибо за совет, господин стражник. Я непременно о том подумаю, — хмурю брови, изображая напряжение мысли.
— Ладно, чего уж там, проезжайте! — он шлепает по крупу моего мула.
Странно, но еще ни разу ни один из стражи ни в одном городе, через который нам пришлось проезжать за последнюю седьмицу, не обратил внимания на Хине-Тепу. Будто и нет никого за моей спиной. Незаметная такая девочка в балахоне, прикрывающем нечеловеческое лицо.
— А в какой храм? — доносится из-за спины.
— Матушка сказала — в любой. Говорила, что они все здесь старинные, особенно возле порта.
— Стоять!!
Я натягиваю повод, мул недовольно трясет башкой, но голоса не подает.
— Это возле какого порта?
— Возле речного, — отвечаю, не особенно задумываясь.
— В самом деле? — к нам подходит второй охранник и кладет руку в кожаной перчатке на шею мулу. — Возле порта?
— Что-то не так? — их распросы меня настораживают и я сдуру задаю самый глупый вопрос, который смог придумать.
Второй стражник не такой основательный как первый, слегка косолапит, а все лицо пересекает багровый рубец — вид у дядьки очень боевой. Тот еще вояка.
— Так нет здесь никакого порта, — улыбаясь отвечает усатый. — Уже лет пятьсот как нет. Река высохла и ушла на пять лиг к востоку. И порт теперь там. И в том порту никаких храмов нет.
В первый миг я не успеваю даже сообразить, о чем идет речь. Потому что на память приходят мои недавние сомнения, те, что я с таким трудом преодолел после встречи с Анку Нуаду. Я еще больше проваливаюсь в них, нахлынувших с новой силой! В голове проносится тысяча мыслей:
— Хине обманула и прошла не неделя, а пятьсот лет? — эта мысль оглушает.
— Мы вышли в другом, очень похожем на мой, но все же в другом мире? С нее станется. Ей же без разницы, в каком из миров укокошить Морриг! — эта мысль вызывает жалость к себе.
— Если это так, то что теперь со сданным в аренду хозяйством? Что с золотом Карела? Я разорен! — эта мысль рушит все мои надежды.
— Почему я раньше не заметил, что это другой мир? — и последняя заставляет меня сомневаться в здравости своего рассудка после путешествия по тем странным местам, через которые провела нас остроухая.
Мною овладевает паника, я что-то мямлю:
— Так ведь, если бы так, то оно, конечно и как бы и не должно, господин стражник, чтобы вот однажды…, как говорится, что если что не так, то мы завсегда…, - я волнуюсь, я так волнуюсь, что кровь приливает к лицу, сердце колотится, будто взбесилось, а ноги в сапогах становятся мокрыми от обильного пота, — а оно вон оно как бывает, что и волк в лесу голодный, но и тогда, если подумать, то видно, как все на самом деле….
Вот вроде бы чего бояться? Еду себе с друзьями и еду. Какое кому дело? Но ведь знаю, что собираюсь совершить преступление и поэтому не могу быть спокойным. Мне кажется, что любым неосторожным словом я выдаю встречным людям свои намеренья. Я не знаю, что им еще говорить и беспомощно затыкаюсь.
Мы молча смотрим друг на друга — я и пара стражников. Их взгляды прямы и чисты, они ждут ответа на простой вопрос и моя путанная речь ничуть их не убедила в моей невиновности. А мои глазки суетливо бегают и я понимаю, что еще чуть-чуть этой пытки неизвестностью — и я расплачусь! Вижу, как насторожились прежде безучастные Анку, но что еще сказать такого, чтобы мне поверили — не знаю.
— Да отстаньте вы от парняги, — кричит третий стражник, только что пропустивший длинный обоз. — Видно же, что он не здешний и к тому же сопливый сосунок! Откуда ему знать такие подробности? Он о Старом Порте говорит. В том районе храмов — как кротовьих холмиков в поле.
— А-а-а, — понятливо тянет косолапый. — Точно! Тогда тебе, парень, на другой конец города ехать.
Они оба теряют ко мне интерес и топают к следующим в очереди.
Я готов спрыгнуть с мула и кинуться целовать третьего стража, вернувшего десятком слов меня из зыбкой паутины сумасшествия на такую понятную и прочную землю. По спине течет струйка пота, в горле вроде как что-то застряло, я ему просто благодарно киваю, но дядька этого, кажется, даже не видит.
Едва мы въезжаем в город, я спрыгиваю на мостовую и дергаю Хине-Тепу за руку:
— Хине, скажи мне прямо — мы в моем мире?
Под капюшоном видны блестящие глаза. Я готов поклясться, что вижу в них какую-то едва заметную тень участия. Но она молчит!
— Хине, мы так не договаривались! Я здесь никого не знаю. Понимаешь? Здесь ведь все может быть совсем иначе!
Она поправляет капюшон — с него исчезают малейшие неуместные складки. Склоняется к моему уху и произносит шепотом:
— Не бойся, Одон. Ты там, где должен быть.
Что бы это значило? Кому я должен? Не люблю двусмысленности и недосказанности. Простые вопросы требуют простых ответов, а не умножения загадок.
— Так в моем или нет?
— Если я скажу тебе «да» — ты поверишь на слово?
Она права. Теперь, когда вдруг известный своим портом город Петар оказался лишенным главной достопримечательности, я не поверю ни единому ее слову, пока не выкопаю в Болотной Пустоши завещанное мне золото. Но до того я постоянно буду сомневаться в том, что это возможно.
— Ладно, Хине. Оставим это до завершения нашего дела. Но потом я потребую от тебя…
— Договорились, — прохладная ладонь остроухой ложится на мою, слегка дрожащую. — А теперь нам нужно найти жилье.
Вот обязательно нужно ей проявить свои кровососские привычки! Поиздеваться над моим тощим кошельком! Жилье! Это легче сказать, чем сделать. Вряд ли ставки на проживание в Петаре сильно ниже, чем в Вайтре. Как бы не наоборот — все же рядом крупнейший порт, должно быть полно денежных иностранцев, да и своих купцов с деньжищами немало.
Вижу, как по улице плывет паланкин, возвышаясь над головами восьми носильщиков, и его украшенные жемчугом бока подтверждают мою догадку, вгоняя меня в совершенное уныние.
— На какие деньги? — плечи сами собой опускаются. — Того, что мы заработали охотой Иштвана едва хватит на одну комнату на пару дней. А нам еще нужно что-то есть, пить. Может быть, еще придется заплатить кому-то, чтобы подобраться поближе… ну, ты знаешь к кому.
— Продай зверей, — советует очевидное рассудительная Туату. — Нам они больше не понадобятся.
— Точно, зачем нам эти ишаки? — влезает Иштван. — Сделаем дело, а там! — он изображает какой-то непонятный жест, видимо, из своей прошлой жизни.
Здорово ему, он знает о том, что будет «а там». Но вот у меня уже имеются большие сомнения насчет всего. И прежде всего — насчет наличия у нас самого будущего.
— Тогда нужно найти рынок, — говорю обреченно. — Эй, уважаемый, подскажите, пожалуйста!
Отзывчивый прохожий детально рассказывает нам дорогу до рынка. Быстро выясняется, что здесь рынков целых четыре! Ближайший оказывается совсем неподалеку и до самого вечера я отчаянно торгуюсь за каждую оловяшку. Выручить за осла и мула удается в три раза больше, чем я заплатил за них в Ровнохолмье. В прежние времена такая сделка меня, безусловно, порадовала бы несказанно, но в нынешней ситуации добытых денег хватит едва ли на седьмицу очень скромной жизни.
Я делюсь своими сомнениями с остроухой, она прикрывает на несколько мгновений глаза, потом сообщает мне:
— Нам этого будет достаточно.
И я понимаю, что спорить с ней бесполезно — это будет спор с самим собой.
Хозяин дешевого постоялого двора, полная противоположность Тиму Кожанные щеки — желтая кожа на длинном лице Скайса — что за дурацкое имя! — натянута как на барабане и лишена единой морщинки. Хотя годков Скайсу прилично за тридцать. Росту в нем изрядно — он выше меня на две головы, хотя я сам никогда на малорослость не жаловался. Он сух и тощ. И характер у него склочный и мелочный:
— Подорожные завтра с утра сами отметите. Белья я вам тоже не дам, для вашей конуры под лестницей оно не положено. В комнате не жрать — мне не хватало еще потом за вами гнилые огрызки убирать. И это… — он зыркает на укутанную в балахон Хине-Тепу, — когда девку пользовать станете — чтобы тихо мне! Будут жалобы — пойдете под мост ночевать. Понятно все? Валите!
Мне не нравятся такие люди. Не на своем месте они. Не должен быть хозяин постоялого двора таким гадом. От этого дело страдает и мне совсем не хочется оставить ему лишнюю оловяшку за усердие. Впрочем, ее — лишней — у меня-то как раз и нет.
К тому же утром, в приемной у квартального главы выясняется, что отметки в подорожных решением Совета городских глав будут стоить нам половины оставшейся наличности! Это «открытие» ввергает меня в то тоскливо-дремотное состояние духа, что всякий раз наваливается на меня в момент неудач: хочется забиться куда-нибудь подальше, в какую-нибудь неприметную щель, и надежно спрятаться от неудержимого потока несчастий. Только вот что-то подсказывает мне нынче, что любое укрытие может стать первостатейной западней, из которой выбраться окажется куда сложнее, чем в нее попасть.
