Мэри Джентл - Том II: Отряд
«Но нет, — решила Аш, морщась от первых лучей солнца. — Не такая уж глупость. Что я говорила Роберту? Не терять из виду главную цель. Я здесь не для того, чтобы воевать с армией визиготов».
И в ее раздвоенном сознании снова зазвучал шум голосов Диких Машин. Пока неотчетливо для человеческого восприятия.
«Интересно, она тоже его слышит?
Я даже готова не выбраться отсюда живой, если будет шанс ликвидировать Фарис.
Что я вообще знаю о сестрах?»
— Похоже, дело нечисто, командир, — тихо сказал Томас Рочестер.
— Ты мой приказ получил. Если на нас нападут и Фарис окажется рядом, убить ее. Будем думать, как выбираться, после того, как ее не станет. Если на нас нападут, а Фарис рядом не будет, отстреливаемся. Скачем к северо-западным воротам, они как раз за нами. Уходим с большим шумом и надеемся, что бургундцы придут на помощь. Ясно?
Она взглянула на англичанина, в прореху между забралом и наустником заметила настороженное выражение его небритого лица. От напряжения он хмурился: понял, что они могут погибнуть до конца утра. Тем не менее неожиданно развеселился.
— Ясно, командир.
— Но если это будет похоже на глупое самоубийство без нужных результатов — не нападаем, выжидаем.
К ней со своего седла обернулся Антонио Анжелотти и указал на что-то в утреннем тумане:
— Вон они.
Зазвенел долгий призыв горна: сигнал перемирия. Впереди, в пяти сотнях ярдов, взметнулись белые штандарты.
— Вперед, — сказала Аш.
Рочестер и эскорт сгруппировались и двинулись вперед.
Аш обратила внимание, как они окружили ее, всадники и пехота; не для защиты, а надменно, как бы демонстрируя, какой они умелый эскорт. Люди, не позволяющие себе проявить страх.
Она слегка покачивалась в седле в такт шагам мерина, проезжая между палатками, глядя сверху на визиготских солдат; теперь она была не та босая женщина, которую они держали в плену в Карфагене; не одиночка, бродившая по их лагерю; но капитан, в окружении отлично вооруженных бойцов, которая — худо ли, хорошо — несет ответственность за отправление их в бой на жизнь или на смерть.
Освещаемая лимонно-желтым светом ранней зари, Фарнс вышла на утоптанную землю. На ней был доспех, но не было шлема. С расстояния в пятьдесят ярдов выражение лица было не разобрать.
«Я могла бы ее убить. Если бы добралась до нее».
С обеих сторон проезда по лагерю выстроились отряды Легиона XIV Утики; солдаты в кольчугах и белых мантиях, влажных от утренней росы, в свете утра вспыхивали наконечники их копий, имеющие форму листа. Она прикинула: от двух до двух с половиной тысяч. Все глаз не спускают с нее и ее эскорта.
— Провались ты, — тихо сказала Аш. — Пусть провалится Карфаген!
И в голове тут же заговорил голос — одновременно и военной машины, и Годфри Максимилиана:
— Прежде чем совершать акт мщения, пойди и выкопай себе могилу.
Ее губы тронула улыбка. Но только внешне — внутри осталась напряженная, регулируемая ярость, которую проявлять нельзя.
— Да… Я никогда не могла понять, что ты хочешь этим сказать.
— Так и понимай — что никакое мщение не стоит такой злобы, такой ненависти. Пытаясь отомстить, сама можешь лишиться жизни.
Сидя в седле, она чувствовала, как раскачиваются ее бедра; одна ее рука — на створке доспеха, другая на животе. Ее всю трясет от холода, но она держит себя в руках. Вспомнился запах крови в холодной камере, такой же холодной, как сегодняшнее утро. Внезапно она ощутила, что в ножнах у нее острый как бритва клинок меча, ощутила его тяжесть своим бедром.
— Есть еще вариант твоей поговорки, — пробормотала она, — и смысл ее такой: только тогда можешь быть уверен, что осуществишь мщение, — когда уже считаешь себя трупом. Потому что побеждает тот нападающий, который не боится смерти. «Прежде чем мстить, пойди и выкопай свою могилу».
— Надо быть очень уверенным в своей правоте, дитя.
— О-о, я ни в чем не уверена. Поэтому мне и надо поговорить с этой женщиной.
Рядом с ней Анжелотти тихо проговорил:
— Ты им простила ребенка господина Фернандо? Караччи, Джон; те, кто умер в доме Леофрика, — да, они — жертвы войны, но ребенка-то можно ли простить?
— У него еще не было души. Изобель, с которой я жила в обозе, теряла двух из каждых трех, причем каждый год, как часы, — Аш огляделась, сощурившись: становилось все светлее, туман поднимался в небо. — Интересно, погиб ли Фернандо?
— Кто знает?
— А вот чего не прощу… — ей давно пора была задуматься. Она давно знала, что слышит машину. Христос Зеленый! Она просто слепо слушалась приказов, ни разу не задумалась, почему идет эта война?
Анжелотти улыбнулся загадочной спокойной улыбкой:
— Мадонна, когда ты отвязала меня от пушечной каретки под Миланом и сказала: «Вступай в мой отряд, я слышу, Лев предсказывает мне победы в войнах», я мог бы сказать ровно то же самое. Ты-то спросила ли когда-нибудь Льва, почему ведется та или иная война?
— Никогда я не спрашивала Льва, в каких сражениях мне участвовать, — прорычала Аш. — Я только спрашивала, как выиграть их, когда мы уже на поле. Это не его дело — находить мне работу!
Под шлемом виднелось бледное горло Анжелотти: он снял наустник; при ее словах он запрокинул голову назад и захохотал. Стоявшие вдоль их пути визиготы с любопытством уставились на них. На лицах эскорта Рочестера было написано: «Что с него взять, — пушкарь!»
— Мадонна Аш, ты самая лучшая женщина в мире! — Анжелотти посерьезнел, но глаза его светились искренней любовью. — И самая опасная. Слава Господу, что ты наш командир, Я вздрагиваю от мысли, что могло быть наоборот.
— Ну, прежде всего, ты так бы и остался привязанным жопой кверху на пушечной каретке, а в мире было бы одним сумасшедшим пушечным капитаном меньше…
— Посмотрим, с кем из визиготских пушкарей можно будет поговорить за время этого перемирия. А пока, мадонна… — золотые кудри Анжелотти, примятые шлемом, потускнели от влажного утреннего воздухе. Он указал рукой в стальном наручнике: — Вот там, мадонна. Видишь? Вон она тебя ждет.
Они скакали вперед, ножны бряцали, ударяясь о доспехи, Аш увидела, что визиготка отошла от своих командиров и вошла под небольшой навес, сооруженный в середине лагеря. На площадке, в середине расстояния в тридцать ярдов голой земли, под простым холщовым навесом стояли стол и два изысканных резных кресла. Никакого закрытого помещения, где можно было бы что-то спрятать, и все будет происходить на публике.
На глазах у всех, но недоступно для чужих ушей, поняла она, судя по расстоянию до стоящей вокруг толпы арифов, назиров и солдат.
Как она и ожидала, из группы солдат вышел вперед ариф Альдерик.
Официально он обратился к ней:
— Прошу вас встретиться с генерал-капитаном.
Аш спешилась, передала поводья пажу Рочестера. Машинально одну руку положила на эфес меча, ладонью ощутив холодный металл креста.
— Я принимаю перемирие, — ответила она так же официально. И прикинула: расстояние в тридцать ярдов свободной утоптанной земли, в центре стоит стол. Она подумала: «Какая цель для стрелков!»
— Прошу сдать оружие, девчонка Аш.
С сожалением она отстегнула пояс, вручила ему, вместе с кожаными ремнями, и меч, и ножны, и кинжал. Кивнув ему, шагнула вперед.
У нее вспотела спина между лопатками под металлическими пластинами брони ее доспехов, под перфорированным шелковым воинским камзолом, пока она пересекала эти ярды открытого пространства.
Фарис ожидала ее, сидя за столиком под навесом, и встала, когда Аш оказалась от нее в десяти ярдах, протянула вперед обнаженные пустые руки. Под ее белой мантией, скрывающей воинский доспех и кольчугу, вполне мог прятаться кинжал. Аш обошлась тем, что подняла наустник и сдвинула забрало, чтобы лучше видеть визиготку; предполагая, что в случае гипотетического стилета ее защитят стальной доспех и заклепанная кольчуга.
— Я заказала бы вина, — сказала Фарис, когда Аш настолько приблизилась, что могла ее слышать, — но боюсь, ты пить не станешь.
— И ты чертовски права, — Аш на минуту остановилась, оперлась руками в рукавицах на спинку резного кресла из белого дуба. Через ткань рукавиц она ощущала форму орнамента — резные гранаты. Она посмотрела сверху вниз на Фарис, уже снова усевшуюся в свое кресло напротив. Это замечательное лицо — знакомое ей только по отражению в исцарапанных зеркалах из полированного металла и в темных, как стекло, прудах речных заводей — все еще поражало Аш: у нее внутри что-то начинало переворачиваться. И она прагматично добавила: — Но пока мы тут прозаседаем и жопы себе отморозим, нам пить захочется.
Ей удалось выдавить из себя самоуверенный смешок; она обошла стол и, откинув заднюю пластину и створку набедренника, уселась в резное кресло. Сидящая напротив нее визиготка не глядя сделала рукой знак, и через несколько секунд ребенок-раб принес им кувшин вина.
