Валерий Елманов - Правдивый ложью
– Именно, – подтвердил я, с трудом сдерживая рвущуюся наружу радостную улыбку.
Еще бы мне не ликовать. Только что Дмитрий впервые по доброй воле назвал младшего Годунова не Федькой, как в недавнем тексте новой присяги, не Федором, а Федором Борисовичем.
Понимаю – непроизвольно, но тем не менее.
Это пока лишь первая ласточка. И пускай она весны не приносит, зато потепление предвещает. Ничего-ничего, дай только срок. А уж я позабочусь, чтоб появились и другие.
– Причины тому я изложил. Наглядное доказательство ты тоже видел. И помни, что бы тебе ни напели, – пока я жив, Федор Борисович и пальцем не пошевелит против тебя, даю слово.
– А сейчас как мне быть? – тяжело вздохнул он.
– Очень просто, – пожал плечами я. – Был у тебя подлый лазутчик, который оболгал меня. Кто его на это подбил – бог весть, дознаться не удалось, поскольку на своде между мною и ним он помер. Сердчишко никуда, вот и скончался на дыбе. Но повиниться в своей клевете он успел.
– Поверят ли? – усомнился он. – Опять же вопрошать учнут – что за лазутчик, где свод был, куда тело делось… И как мне тогда?
– А никак! Ты царь или не царь?! – возмутился я. – Пошли они со своими вопросами к чертовой бабушке! Можешь и еще дальше послать. А особо назойливых предупреди, что кто много знает – мало живет. Да еще поинтересуйся эдак многозначительно, отчего это его столь шибко интересуют все эти подробности. Такое наводит на мысли, что… – И умолк.
Дмитрий некоторое время ждал продолжения, но, так и не дождавшись, нетерпеливо уточнил:
– Что?
– А ничего! – раздраженно ответил я. – Иной раз очень полезно не договорить до конца, оставив многозначительность и намек на продолжение, которое может оказаться для вопрошавшего весьма неприятным, ибо все помнят, сыном какого отца ты являешься. А если кто забыл, то память можно быстренько освежить.
– Ну если так… – неуверенно протянул он. – А что же нам теперь-то делать? – И вопросительно уставился на меня.
Странно, но своим поведением в этот момент он чем-то на удивление напомнил мне Федора, который временами тоже без подсказки никуда.
– Ты о чем? – удивился я.
– Но ведь я тебя должон как-то наказать за… моих бояр, – пояснил он.
– Вот еще! – фыркнул я. – Было бы за кого. У меня тут грамотки хранятся, – и извлек из другого внутреннего кармана бумаги, написанные ими перед смертью, – а в них они каются, что самовольно пошли на злое дело. Так что московский люд казнил их именно за то, что они хотели рассорить тебя с народом. Словом, я постарался очистить тебя и считаю, что мне это удалось.
– Выходит, они даже перед смертью пытались меня обелить, – задумчиво произнес Дмитрий.
Вот тебе и раз! Я ему про Фому, а он про Ерему.
Неужто Федор Романов в состоянии стругать только тупоумных?! Этот временами тормозит, а Миша его, который будущий царь (впрочем, это мы еще поглядим), так вообще не ахти, в смысле с головой не дружен.
Но внешне раздражения не выказал, терпеливо пояснив:
– Поверь, чтобы спасти себя, они бы написали что угодно. Велел бы я им все свалить на тебя, пообещав за это жизнь – дескать, какой с исполнителей спрос, если было повеление свыше, – и каждый сразу написал бы грамотку, где продал бы тебя со всеми потрохами, указав, что это ты приказал им убить царскую семью. – И вздрогнул от неожиданности – так быстро переменился в лице Дмитрий.
Кажется, погорячился я, сравнивая его с Федором. Не стоит принимать мимолетные вспышки за что-то постоянное.
– Июды, – процедил он сквозь зубы.
– Не то слово, государь, – вслух согласился я с ним.
Вот же наивный! А чего иного ты мог от них ожидать? Они легко предали одного царя, и вполне логично, что сейчас по той же самой причине – спасение собственной жизни – продали другого.
Так что ничего странного.
Правда, ты почему-то трактовал первое предательство несколько иначе, но это уж твои проблемы.
– Теперь ты убедился, что моей вины в их смерти нет? – нахально улыбнулся я. – Ну что тут поделать, коли сами люди осудили их за ложь и желание поссорить тебя с народом?
– И впрямь, – кивнул Дмитрий. – Ежели сами люди, так на то их святая воля. – И весело улыбнулся. – Что ж, выходит, вновь все вины с тебя сняты, а потому можно сызнова приниматься за… философию… – И вопросительный взгляд – как я посмотрю на такой поворот.
А вот это уж дудки.
Считай, что у моей машины отказало рулевое управление – прямо и только прямо, невзирая на ухабы, косогоры и обрывы, по направлению… в Кострому.
Так что философия в мои планы совершенно не входит. Верно царевич заметил – не до нее нам нынче, а посему придется обойтись без Гегелей и Кантов. К тому же неизвестно, что настряпает Федор в мое отсутствие. Там одна мамочка чего стоит, следовательно, лучше мне и дальше побыть рядом с царевичем во избежание нежелательных эксцессов.
Но вилять не стал, заявив об этом в открытую.
– К Годунову? – посуровело лицо Дмитрия.
– Не только, – поправил я его. – Там мои ратники, а кроме того, имеется самое главное – куча дел по достойной встрече тебя в столице.
Он уставился на меня с явным подозрением.
– Достойной – это достойной, государь, – пояснил я. – Чтобы и хлеб-соль, и прочее.
Дмитрий утвердительно кивнул.
– Быть по сему. Но Никодима ты мне отдашь, – жестко произнес он, уже направляясь к двери.
– Можно подумать, что я его держу у себя в потаенном месте, – проворчал я. – Грамотку он мне написал, все изложил, и я его сразу отправил обратно в Чудов монастырь, так что хоть сейчас посылай туда человека и забирай своего монаха – зачем он мне?
Но и тут постарался выторговать побольше, сразу заикнувшись про Семена Никитича Годунова.
Разумеется, истинную цель, которую я преследую, желая забрать его из Переславля-Залесского, озвучивать ни к чему. Перед Дмитрием я выдвинул иную, но очень правдоподобную.
Мол, и мне, так же как и государю, хотелось бы посчитаться за пережитое в застенках Константино-Еленинской башни, за те дни, когда я… И, не договорив, зло скрипнул зубами, угрожающе засопев и зло сжимая и разжимая кулаки.
– Так его и без тебя… – пожал плечами Дмитрий.
– То и худо, что без меня, – поправил я. – Представь, что отца Никодима без тебя… Вроде и хорошо, а вроде… – И откровенно сознался: – Не по-христиански, конечно, понимаю, но уж больно сладок грех мести, вот и хочется самолично вернуть должок.
Дмитрий понимающе кивнул и дал добро, хотя сразу выразил сомнение – жив ли еще Семен Никитич.
– Ну а если умер, туда ему и дорога, – с легким сожалением вздохнул я.
Вообще-то не далее как спустя всего день после учиненного мною переворота два десятка свежеиспеченных гвардейцев ускакали на подмену назначенным Дмитрием приставам, но тут и впрямь неведомо – могли не успеть.
Ладно, приеду – узнаю, а пока…
И оговорил с государем насчет особого указа, которым он официально назначал меня приставом над бывшим главой тайного сыска.
Вот теперь, кажется, все.
– Но гляди, князь, – предупредил меня Дмитрий, опершись рукой о дверной косяк и с подозрением глядя на мою нахально улыбающуюся рожу. – Ой, гляди. Вдругорядь я тебя просил ныне, а третьего раза не будет.
– А как же богатыри? – припомнились мне русские народные сказки. – Они своих врагов всегда до трех раз прощали.
– Не будет третьего, – отрезал он. – И не надейся.
– Понятно, – сокрушенно вздохнул я. – Жаль, конечно, но я учту.
Вышли мы с Дмитрием из монастырской подклети чуть ли не в обнимку. Во всяком случае, его рука лежала на моем плече с таким оттенком дружелюбия и некоего покровительства, что у казаков, по-прежнему стоящих в карауле возле двери, чуть ли глаза на лоб не полезли.
Да и у Шарова тоже.
Проходя мимо, я весело подмигнул атаману, но, подметив пристальный взгляд Дмитрия, сразу поспешно нахмурился и демонстративно потрогал заметно припухшую скулу.
– Кто это тебя? – невинно заметил Дмитрий.
– Так, с коня свалился, – хмуро ответил я и еще раз зло покосился на Серьгу.
Вроде и нехитра уловка, но сработала на все сто – сопровождать меня в Москву, согласно распоряжению Дмитрия, должна была сотня под командованием именно Тимофея Ивановича, чему я, разумеется, только порадовался.
Впрочем, до этого следовало еще дожить, что с учетом обилия врагов представлялось по-прежнему затруднительным…
Отраву-то можно подсунуть и еще разок, а коль не выйдет, то придумать что-нибудь другое, более эффективное.
И как в воду глядел…
Глава 17
Стреляли…
Царский шатер, в который я попал на пир, поражал воображение.
Когда ехал во Владычный монастырь, мне запомнились только его размеры и нарядность, зато теперь я получил возможность не только осмотреть его более внимательно, но и побывать внутри этого великолепия.
Даже входов в него, напоминающих ворота, было целых четыре, а наверху, вершиной к общему великолепию, возвышались башенки, расшитые причудливыми узорами.
