Андрей Величко - Гатчинский коршун
– А если больше? – поинтересовался я.
– Не получится, это уметь надо.
– Слушайте, Вася… кстати, Акимов – это ваша настоящая фамилия?
– Настоящая. А что?
– Да есть у меня один знакомый с таким именем. Вы, случаем, не из Серпухова?
– Я – нет, а мой прадед оттуда, меня как раз в честь него назвали.
– Не знаете, как он жизнь-то свою прожил?
– Как-как, как мог, так и прожил. Убит на японской войне, только это мне про него дед и рассказывал. Да, еще он здорово был на Николая Второго похож, вот и все. А зачем это вам?
– А затем, друг мой Вася, что у нас здесь он хоть и был на японской войне, но вернулся оттуда живым и с двумя «Георгиями». Будете хорошо себя вести – познакомлю. Кстати, а не хотите пообедать не в камере, а в моей компании? Только вы уж ведите себя как-нибудь поприличней, что ли.
ГЛАВА 33
Как в идеальном или близком к нему обществе решаются проблемы? Возьмем, например, коммунизм, описанный Стругацкими и многими, кроме них. Итак, в обществе может что-то стрястись. Наиболее прозорливые это понимают и поднимают тревогу. Вняв этому поднятию, наиболее сведущие именно в данном вопросе по велению души собираются в комиссию. Там они со всех сторон обсуждают грядущие трудности и, будучи специалистами высочайшего уровня, принимают опять же со всех сторон оптимальное решение. А так как они не только сверхквалифицированные, но и высокоморальные, обсуждение идет по делу, без отвлечений на склоки, или там… в рыло непонятливому…
Так вот, практика показала некоторую, мягко говоря, нежизнеспособность данной схемы. Это я не про Собор или оставшуюся после него Конституционную комиссию, которую некоторые местные остряки без всякого моего вмешательства уже вовсю именовали Какой, а про реформу правописания. Я решил поставить максимально чистый эксперимент. Телеграфные алфавит и правила существовали уже четыре года, в общих чертах повторяя нашу грамматику, но только без букв «ё» и «э». Последняя попала под ампутацию для того, чтобы не вводить в телеграфном коде пятисимвольную букву. Иными словами, если знаков пять, то это может быть только цифра. Я еще с армии помнил, что на слух отличить «э» от семерки, когда передает новичок, не всегда получается. Ничего, кстати, страшного не произошло, разве что телеграфистов стало легко отличить от всех остальных по тому, как они произносили слова «ето», «електричество» и «етанол». Кстати, в пику данной моде среди богемы родилась другая – произносить все непечатные слова, начинающиеся с «е» и «ё», через «э».
Так вот, Гоша обратился к обществу с просьбой: уважаемые, а попробуйте, пожалуйста, решить эту проблему в лучших традициях демократии! То есть придите к конкретному мнению, нужна ли нам реформа правописания, и если да, то какая. Обещаю, что власть самым внимательным образом прислушается к мнению народа.
И с нового, 1907 года был дан старт дискуссии, в которой мог участвовать каждый, имеющий «Права лингвиста». То есть сдавший экзамен по русскому языку на знание теории и умение применять ее на практике, а также заплативший пошлину в двадцать рублей. Результаты не замедлили последовать…
Во-первых, правами тут же начали торговать налево, и сейчас их цена колебалась от двухсот до двухсот пятидесяти рублей. Во-вторых, первые документы начавшейся дискуссии имели отнюдь не филологический характер. Там скупым и местами корявым языком протоколов было описано, кто, кого, когда, по какому поводу и с какими телесными повреждениями для обеих сторон убеждал в своей правоте.
В общем, с экономикой данного процесса все было в порядке – деньги от лицензирования были направлены на дополнительное финансирование комитета охраны короны, то есть бывшего шестого отдела, где образовалась группа, выявляющая лиц, причастных к левой торговле. Если у оных лиц было достойное внимания имущество, их быстро подводили под статью с конфискацией. Если же нет, то им предлагалось продолжать свою деятельность, но с отчислением девяноста процентов дохода. Или идти под суд и получить свои десять лет, потому как на Вилюе, например, ощущается большой дефицит рабочей силы. Но вот результатов по сути вопроса пока не наблюдалось…
Правда, Гоше пришло коллективное письмо, в котором его авторы просили защитить великую русскую письменность от нападок всяких бездуховных варваров. Ответ императора представлял собой встречный вопрос:
«А как, господа, вы себе конкретно эту защиту представляете?»
«Повелеть прекратить это поношение основ»,– ответили господа.
«Насчет прекращения – это вам к канцлеру! – радостно отписал им Гоша.– Он у нас занимается прекращением, недопущением и так далее, вплоть до искоренения».
Так что теперь мне предстояло принять делегацию от русской интеллигенции, которая в данный момент толпилась в приемной. Состояла она из Соболевского, Ильина, Мережковского, Гиппиус и примкнувшего к ним Розанова. Вообще-то подписантов было раза в три больше, но ко мне пришли только эти.
«Ладно,– подумал я,– что спор идейных противников никакую, даже самую ублюдочную, истину родить не может, это давно ясно. Но вдруг единомышленники напрягутся и что-нибудь родят? Пусть даже мелкое и недоношенное…»
Единомышленники вошли, расселись, отведали растворимого кофе и предоставили слово Соболевскому. Некоторое время я слушал, а потом, уловив знакомое слово, прихлопнул ладонью по столу:
– Минутку, Алексей Иванович! Множества бывают разные, в том числе и с нулевым количеством элементов. Или, например, множество корней квадратных из отрицательных чисел. Ах, вы не это имели в виду? Странно, сами послушайте…
Я со своего пульта отмотал запись чуть назад и включил воспроизведение.
– Множество пословиц, поговорок, выражений и крылатых фраз с введением нового правописания станут бессмысленными,– объявили нам динамики голосом Соболевского.
– Или вы просто употребили слово «множество», имея в виду «много»? Тогда полный список мне, пожалуйста.
– Список чего?
– Пословиц, поговорок, крылатых фраз и особенно выражений, которые потеряют смысл при новой орфографии. Господин Ильин, вы что-то хотите сказать?
– Я хочу привести пример [9]. Во фразе «Я люблю ея собаку» эти реформаторы предлагают употребить «её», то есть…
– Понятно. Очень удачный пример, лично меня убеждающий в преимуществах именно новой орфографии. Ведь по ней я могу подумать, что вы любите её, собаку… Любя, так даму называете, бывает. То есть при желании у меня сохраняется лазейка для веры в человечество. А по старым правилам я вынужден представлять себе, как вы, значит, эту псину… Тьфу.
– Это демагогия! – пискнул Мережковский и замер, видимо, в ожидании репрессий.
– Она самая,– согласился я,– как и то, что вы мне тут говорили. Потому что когда в обсуждении государственных проблем оперируют словами «много», «невосполнимый» и так далее, это именно демагогия и есть. Не «много», а точную цифру! Не знаете точной – давайте с допуском, по его величине можно будет судить о компетенции. Не какие-то там невосполнимые пословицы и выражения, а полный перечень. Желательно с пометкой напротив каждого пункта, в чем его особая ценность. Не «лучшая часть российской интеллигенции», а пофамильный список! Вот в таком ключе я готов обсуждать поднятый вами вопрос, а как сейчас – нет.
– Господин канцлер,– поднял голову Розанов,– тем не менее вы в какой-то мере узнали нашу точку зрения по данному вопросу. Могу ли я попросить вас вкратце изложить вашу?
– Тут вот какая тонкость,– задумался я,– на военных советах ведь не зря сначала дают высказаться младшим. Чтобы, значит, на них начальственное мнение авторитетом не давило. Хотя, действительно, какой я для вас авторитет? Ладно, слушайте.– Я отхлебнул кофе и продолжил: – Вот тут говорилось о должном сохранении и преумножении духовного наследия. Ну так почитайте…
Я протянул Ильину полгода назад пришедшую Гоше кляузу на Мичурина. Там его безграмотно и косноязычно обвиняли в поощрении разнузданного полового разврата среди растений и просили принять меры… Гоша, кстати, меры действительно принял – послал Мичурину сто тысяч и императорского комиссара, чтобы Иван Владимирович не тратил свое драгоценное время на общение с местными властями.
– Или вы скажете, что эта бумага представляет собой нечто исключительное? – поинтересовался я.
– Нет,– вынужден был признать Ильин,– но надо ведь ориентироваться на лучшие образцы!
– Системная ошибка,– покачал головой я.– Массовый инструмент должен быть рассчитан именно на массового пользователя, а вовсе не на отдельных гениев или дебилов. Но это совсем не значит, что их надо оставлять без оного – просто он будет не массовый, вот и все. Мне кажется, что в качестве языка бесплатного обучения, официального делопроизводства и технической документации надо принять те упрощения, которые предлагаются господами, фамилия которых, кстати, не «варвары», а Корш, например. А в качестве литературного – на добровольной основе – оставить существующую грамматику. И пусть писатель сам решает, по каким правилам ему писать… Где-то вот так.
