Александр Михайловский - Ветер с востока

— А, что?! — даже невооруженным глазом было видно, как в голове у нашего бригадного комиссара сцепляются шестеренки. — Так это очень хорошо, поздравляю, — наш будущий генеральный секретарь потер руки. — Кстати, Слава, после того как все закончится, это дело надо будет обмыть!

Ну вот, кому что, а Леониду Ильичу — обмыть. Потом обмоем, когда отойдем на переформирование, ибо в боевой обстановке — чревато.

— Товарищ бригадный комиссар, — сказал я строго, — обмыть мы это дело всегда успеем. Сейчас разговор о другом…

— Да? — не понял Брежнев. — О чем же?

— Леня, — сказал я, — фронт — не место для беременной женщины. Мы, мужики, каждый день можем ходить туда, а потом обратно. А вот нашим женщинам, какими бы крутыми они себя не мнили, а тем более, беременным, быть там не положено.

Я огляделся вокруг. Пока мы болтали, помещение опустело, и я сказал вполголоса: — Товарищ Брежнев, скажу тебе как комиссару. Это не просто марш. Там, под Псковом, уже сосредоточились наши старые приятели, Первый и Второй гвардейские кавкорпуса. Как только, так сразу… Ага, "гремя огнем, сверкая блеском стали"…

— Понятно, — присвистнул Брежнев, — повеселимся. Кто еще знает?

— Я, Санаев, Ильин, а вот теперь и ты, — ответил я. — Комбаты узнают об операции за шесть часов, все остальные за час.

— Понятно, — еще раз повторил Брежнев, сдвигая на затылок шапку, — только я твою Алену хорошо знаю — она в тыл не поедет.

Я прищурился: — Даже если ты, как комиссар, дашь ей партийное задание сопровождать наших раненых в наш бригадный госпиталь в Евпатории? Мы тут наломали столько дров, что командование позволило мне этот маленький каприз — лечить наших раненых в нашем же госпитале. Во избежание, так сказать, неконтролируемого расползания информации. Санитарный поезд уже ждет на станции Мга, заодно он прихватит самых тяжелых из бригады Катукова. И детишек из Вырицы. Не чужие, чай, люди.

— Ясно, — сказал "Дорогой Леонид Ильич". — Удружил ты мне, Слава, удружил. Свалил на меня свои семейные проблемы.

— Леня, — ответил я. — Комиссар — это звучит гордо. Семейные проблемы бойцов и командиров — это и есть главная забота комиссара. Чтобы ничто не отвлекало нас от подвигов во славу Родины.

— Хорошо, — кивнул товарищ Брежнев, — приказ написал?

— Вот, — я достал из планшета лист бумаги. — Все чин-чинарем: "Откомандировать военврача 3-го ранга Лапину-Бережную"… Ага, "для сопровождения ранбольных в расположение спецгоспиталя № 1". Вот, дата, подпись. Ставь свою визу, что не возражаешь, и вперед.

— Ясненько, — сказал комиссар. — Иса знает?

— Да, — ответил я, — и не возражает.

Брежнев вздохнул и забрал у меня приказ. — Пойду, Слава, попробую решить твою проблему. Только жена у тебя упрямая. Угораздило же тебя…

— Я, знаешь, тоже не подарок, — ответил я комиссару. — Так что, можно сказать, что два сапога пара. Один — правый, другой — левый…

С Аленой мы увиделись уже перед самым ее отъездом. Леонид Ильич поработал на славу, все прошло тихо. Обнялись, ничего не говоря, постояли пару минут. Потом я ее поцеловал в лоб и отпустил — пусть живет. А наше дело будет трудное и кровавое.

Все произошло так внезапно, что и генеральный конструктор Семен Алексеевич Лавочкин, и вся его команда из ОКБ-21, работавшая по теме, условно именуемой ЛаГГ-5, вот уже несколько дней были в шоке. Тихое и скрытое сопротивление, оказываемое в верхах НКАП созданию варианта истребителя ЛаГГ-3 с мотором М-82, постепенно переросло в неприкрытый прессинг, за которым стоял прямой конкурент Лавочкина, авиаконструктор Яковлев, бывший по совместительству замнаркома авиационной промышленности и референтом товарища Сталина по авиационным вопросам. Своим привилегированным положением Александр Сергеевич пользовался мастерски, и от рассказываемых им вождю сказок пострадал не один Лавочкин. Досталось от него всем конструкторам: и Петлякову, и Туполеву, и Поликарпову. Товарищ Яковлев, расчищая производственные мощности для своих детищ, не брезговал при этом никакими грязными приемами, используя свой административный ресурс.

Но вот однажды, где-то высоко-высоко, куда залетает не каждая увешанная звездами или ромбами птица, вдруг прогремел нежданный гром, и положение непризнанных гениев из ОКБ-21 изменилось до неузнаваемости. Еще вчера гонимые и униженные, отлученные от аэродрома и готовящиеся отправиться в ссылку на тбилисский авиазавод, сегодня они вместе со своим детищем вдруг оказались в святая святых советской авиационной науки — на летном поле аэродрома ЛИИ ВВС в Кратово.

Предвестником перемен стал капитан НКВД Давыдченко, прибывший сутки назад на Горьковский авиазавод № 21 во главе команды из двух десятков бойцов на трех тентованных грузовиках ЗИС-5 и трофейном штабном автобусе "Мерседес". Из бумаги, предъявленной директору завода, и подписанной самим товарищем Сталиным, следовало, что инженерно-конструкторский и технический состав ОКБ-21 вместе с экспериментальным изделием ЛаГГ-5 должны немедленно отбыть из Горького, но не в Тбилиси, а совсем в другом направлении — в Кратово, в распоряжение ЛИИ ВВС.

Перепуганный директор завода Паншин, конечно, тут же попытался дозвониться в НКАП Шахурину и выяснить смысл всего происходящего. Пообщавшись с секретарем наркома, он вдруг неожиданно узнал, что Алексей Иванович к телефону подойти сейчас не может, ибо в настоящий момент беседует со следователем, а его заместитель, товарищ Яковлев, отстранен от должности в наркомате авиационной промышленности и вместе со всем своим КБ уже переведен на казарменное положение.

По тогдашним советским реалиям такой исход посещения наркомата людьми из конторы на Лубянке считался "легким испугом", ибо следственная группа расследовала широкомасштабный обман высшего руководства страны, факты очковтирательства и многочисленных приписок.

Пока перепуганный насмерть директор нервно хлебал валерьянку и глотал валидол, с ужасом вспоминая, что в свое время по поручению того же Яковлева он "прессовал" истребитель И-180 конструктора Поликарпова, рабочие и техники ОКБ-21, действуя под присмотром бойцов из спецгруппы НКВД, приступили к частичной разборке опытного образца самолета. После того как рабочие отстыковали плоскости и сняли винт, хвост истребителя был погружен в кузов одного из грузовиков и закреплен за стойку хвостового колеса. Еще полчаса, и только очень опытный глаз смог бы разглядеть боевой самолет под грудой брезента. В другую машину сложили отстыкованные плоскости, винт и весь необходимый техникам и рабочим инструмент, после чего конструктора-техники-рабочие погрузились в автобус, а бойцы НКВД заняли свое место на скамейках третьего ЗиС-5.

Небольшая автоколонна выехала с территории летно-испытательной станции авиазавода № 21 точно на закате. По трассе через Владимир до поселка Стаханово было примерно четыреста километров. Ехали всю ночь, три раза останавливаясь для дозаправок, в Вязниках, Владимире и Ногино. В тускло освещенном и промерзшем насквозь салоне автобуса, откинувшись на спинки сидений и закутавшись в полушубки, дремали инженеры и техники. Среди всего этого сонного царства сон не шел лишь к одному человеку. Им был сам генеральный конструктор Семен Лавочкин. Уж слишком неожиданными и энергичными были эти внезапные ночные сборы. И еще было непонятно — к добру ли они или… А если учесть, что аэродром в Кратово был помечен на немецких картах, как "осиное гнездо", поскольку там базировалась авиагруппа ОСНАЗ, то мысли в голову товарищу Лавочкину приходили самые разные.

Капитан НКВД Давыдченко от вопросов Лавочкина решительно уклонялся, ссылаясь на то, что его задача — лишь как можно быстрее доставить его и членов его КБ вместе со всеми их причиндалами на аэродром в Кратово. А вот конкретную задачу им будут ставить совсем другие люди. Это и радовало, и пугало. Судя по тому, что происходило сейчас в наркомате, было ясно, что всесильный Яковлев вдруг стал одним из многих. А на него, на Лавочкина, и на его истребитель с мотором воздушного охлаждения сделана какая-то, весьма серьезная ставка. Большинство людей пугаются всего неизвестного. Семен Алексеевич отнюдь не был исключением из этого правила. Да, он верил в себя, своих помощников, и в созданную им машину, но, как говорится, "кому много дано, с того много и спросится".

На аэродром ЛИИ ВВС колонна прибыла примерно через час после рассвета. Сам Лавочкин уже один раз был здесь, примерно месяц назад, и сразу узнал встречающих. Справа и слева, само собой, особисты. А чуть впереди, собственной персоной, генерал-майор Голованов, командующий Авиацией Дальнего Действия, и командир авиагруппы ОСНАЗ, полковник Хмелев. Люди, понимающие в авиации, и пользующиеся абсолютным доверием товарища Сталина. Чуть позади еще двое. Известные всей стране, гвардии капитан, пардон, уже майор Покрышкин, и подполковник Железняк, про которого штатный летчик испытатель ОКБ-21 Василий Мищенко, увидев портрет в газете, говорил, что это никакой не Железняк, а сам сын товарища Сталина — Василий.