Страна, которой нет - Kriptilia
- Сволочь... - выдыхает Афрасиаб Усмани, - отродье. Невовремя как. Как подгадывал. Пустота. - "патронташ" с носителями летит в чемодан, синяя полупрозрачная ваза - в стену. - Пу-сто-та. Входи кто хочет... Что я успею сейчас, что?
Ширин молчит. Залезла с ногами в кресло, в накидку завернулась и молчит, даже в планшетку не косится, и очки сняла. Отец, конечно, мимо швыряется - не будет же он сестрице личико портить, но под горячую руку ему лучше не попадаться. Выпороть не выпорет, но за волосы оттаскать может, и плевать ему, когда он злится, что Ширин в ответ способна столько мелких пакостей наделать, что за год не расхлебаешь. Поэтому отца она и уважает, насколько вообще что-то такое у нее в голове помещается, а вот брат - надо признать, впрочем, давно уже признано: плевать она на брата хотела, а поколотить ее себе дороже. Отцу нажалуется, а воспитывать драгоценную Ширин - это его привилегия, никому не уступит, чуть что - дурак, не трожь сестру!
- С этой сворой же договариваться, что воду вязать. - отец, уже, кажется, не орет. Все куда хуже, он жалуется. – У них же вместо головы... кизяк на тестостероне. А три четверти своры еще будет думать, что это я взорвал нашего драгоценного президента. Потому что я был - здесь!
- А на...
- А половина своих тоже будет думать, что это я. И полезет ставить палки в колеса, чтобы я слишком высоко не заехал.
Это верно. Вот ведь Тахир - и жил плохо, и умер невовремя. Хотя тут его, конечно, не спрашивали и не он выбирал - но если бы выбирал, выбрал бы еще похуже. Если б смог, конечно, если есть куда хуже: внезапно, в чужой недружественной стране, притащив с собой половину тех, кому доверяет и две трети тех, кому не доверяет, чтоб в его отсутствие дома ничего случиться не могло.
Теперь кто раньше собраться успеет, с нужными людьми договориться, пообещать всем побольше, тот власть и возьмет.
- Зато теперь долей в "Вуце" оперировать можно.
- Молчи! - орет отец. - Дура!
- Подумайте, какая тайна... - поднимает глаза к небу сестрица. - Это еще не во всех газетах было? Ну, к вечеру будет.
- Ду-ра. - проговаривает отец. - Совсем дура. И я... с детьми такое обсуждать.
И опять прав. А Ширин умная-умная, да и правда дура. Потому что с женой про Вуц и сделку разговаривать, еще куда ни шло. Со старшим сыном и наследником - можно. А с ней? Если человек с шестнадцатилетней девчонкой про такое беседы ведет, ему ж доверять ни в чем нельзя, ни одной тайны не сохранит.
- Папа, - говорит сестрица этим своим голоском утомленной кинозвезды, почти по слогам. – Нас, конечно, слушают. Все, кому положено, и еще гостиничная безопасность – ты бы на них пожаловался, что ли? Но слышат только то, что надо. Папа, ну сколько можно?
- Будь проклят тот день! - вслух произносит отец. Никому тут не нужно объяснять, какой. - Будь проклят тот день… - повторяет он, поднимает вторую вазу, смотрит на нее задумчиво и аккуратно ставит на место.
Суджан Али, убийца президента Тахира
Пригородный поезд привычно всосал поток рабочих, разъезжающихся по окрестностям столицы. Здесь события, наделавшие столько шума этажами выше, мало кого волновали. Политика интересовала подавляющее большинство соседей Суджана по вагону только в тех случаях, когда могла напрямую привести к безработице, голоду и стрельбе на улицах. Имя Мохаммада Тахира большинство из них услышало впервые или, во всяком случае, хотя бы на минуту обратило внимание, только во время известия о теракте. Но президент другой страны – это что-то предельно далёкое, из реальности по ту сторону проектора или ещё сохранившихся в рабочих предместьях плоских экранов. Известие о покушении на вождя их бы напугало, а все остальные политические деятели для этих людей – абстрактные фигуры, на несколько секунд мелькающие в репортаже или новостной ленте. Даже завидно.
На одной из станций, не доезжая до конечной, Суджан покинул уже полупустой вагон. Конечно, поднятый по тревоге милис осматривал людей, мелькающих на станциях, пересадках и в прочих местах скопления народа, но здесь это неопасно. Никто из загородных патрульных не верит в глубине души, что на глаза ему попадётся неведомый террорист. Максимум на что они рассчитывают – выловить из потока давно разыскиваемого грабителя, поднятого с лёжки внезапной облавой. Под шумок громких преступлений редко задерживают опытных киллеров или террористов, но зато во множестве хватают начавшую суетиться шушеру. Обычный работяга средних лет, с озабоченным видом спешащий куда-то по своим делам, совершенно не привлекает внимания.
А где-то на краю сознания «работяги» по-прежнему горел предупреждающий огонёк, в своё время зажжённый инструкторами и с тех пор многократно демонстрировавший свою полезность. Именно сейчас, когда всё почти закончилось, расслабляться не стоит. Именно в моменты торжества и победы люди делают иной раз самые дурацкие ошибки. А расслабление и даже какое-то тягучее безразличие накатывались почти неумолимо. Как раз ожидаемого торжества не было. Только ощущение пустоты. Говорят, у индусов есть легенда про демона, который так ненавидел их бога Кришну, что думал о нём непрерывно, и достиг таким образом соединения с божеством. Должно быть, если бы Кришна вдруг пропал, этот демон помер бы от огорчения, что ему больше некого ненавидеть.
Размагничиваться не стоило, а вот подумать о том, почему вдруг всё сделалось каким-то пустым и бессмысленным, пожалуй, стоит, хоть это и неприятно. Суджан то смотрел в окно, пытаясь отвлечься, то просто делал перед самим собой вид, что не замечает мысли, то и дело пытающейся проникнуть в сознание. Глупости. Мысль, уже родившись, не уходила, а когда он пересел в автобус, оформилась окончательно.
Похоже, дело было в том, что он не хотел убивать Тахира. «Ты что же это несёшь, дурень?» - возмутился сам собой Суджан. И поправился – и убить хотел тоже. И было за
