Потоп - Михаил Алексеевич Ланцов
Семьсот.
И, наконец, неприятель вошел в зоне поражения дальней картечи 3,5-дюймовых пушек. Почти сразу батареи окутались дымами. Отправляя свои гостинцы в эти жирные цели.
Предельная дистанция.
Большое рассеивание.
Но крупные колонны цель не маленькая. Так что большая часть «осыпи» попадало куда надо. Собирая кровавую жатву.
Еще залп.
Еще.
И вот получилось перейти на среднюю картечь. После залпа которой первые колонны не выдержали и побежали. Но их размен позволил последующим продвинуться дальше — ближе к позициям в полном порядке.
Царевич в отличие от Шереметева наблюдал за станом неприятеля. В том, что удастся отразить этот натиск — он не сомневался. Но это все было так странно.
Вот и наблюдал, пытаясь разгадать замысел неприятеля. Поэтому он первым увидел, как от группы всадников ставки отделились гонцы.
— Сейчас что-то будет, — буркнул он Борису Петровичу.
Тот тоже устремил взгляд на расположение противника и грязно выругался. Вся масса вражеской конницы приходила в движение.
— За вагенбург! Немедленно за вагенбург! — крикнул царевич.
Опыт сотен, если не тысяч военно-штабных игр просто кричал о подобном решении. Они с Шереметевым перестраховались. И в полусотне шагов от шанцев поставили обозные повозки. Скрепив их и убрав дуги с тентами. Из-за чего со стороны неприятеля казалось, что таким образом русские прикрывают свои тылы от внезапного обхода.
— И вот те дыры надо закрыть! Скорее!
Шереметев не возражал.
И начал отдавать приказы.
Главное теперь успеть…
— Уходить надо, — шепнул Шереметев.
— Мы еще не проиграли.
— Если прорвутся — нам конец.
— Мы еще не проиграли, — с нажимом произнес Алексей.
И с сотней лейб-кирасир личной охраны выдвинулся на южный люнет. Там просвет до леса был больше. Поэтому вероятность прорыва выше.
Артиллерийская прислуга спешно выкатывала свои повозки. Какие могла. Перекатывала ими возможную зону прорыва в люнеты. Чтобы в тыл к пушкарям не прорвались. Туда же устремились и по резервному полку мушкетеров. Остальные пехота же, равно как и карабинеры, отходили за вагенбург, идущий сплошной линией — от реки до леса. Через специально оставленные проходы из развернутых фургонов. Которые за собой они и закрывали, смыкая цепь.
Шереметев несколько секунд колебался. Но что-то решив для себя направился на левый люнет. Чтобы возглавить оборону уже там. Отходить, бросив царевича он не решился. Царь бы ему это не простил…
Из-за всей этой «движухи» на полторы минуты прекратился артиллерийский огонь. Облегчив движение неприятельской пехоты.
Наконец прозвучал новый залп.
Еще в пехоту, которая почти достигла шанцев.
Дальней картечью. Которая вошла в бок колонны словно лом в свежее говно. С чавкающим звуком. Крупные мини-ядра пробивали по несколько человек за раз. И на такой дистанции летели весьма кучно.
От чего колонна остановилась и заволновалась.
Шоковый урон.
Слишком большой.
Слишком деморализующий.
Еще залп.
Уже в следующую колонну.
Похуже вошло. Но тоже убедительно.
И вот — в зону поражения вошла конница противника.
Залп.
Ближней картечью.
В эту набегающую лаву. Они шли очень широким и глубоким фронтом, занимая собой все пространство от пехоты до люнетов. Так что рассеивание не имело значения. Главное — чем больше поражающих элементов, тем лучше. Чтобы хоть как-то зацепить побольше.
Вон — посыпались.
Еще залп.
Но первые всадники уже форсировали шанцы.
Раздался первый залп с вагенбурга.
Четыре секунды спустя — еще.
Но и они не сумели остановить натиск. Всадники как зайчики форсировали это препятствие. Кто-то ломался ноги лошадям. Кто-то вылетал из седла. Однако основная масса — справлялась.
Пара минут и все пространство между шанцев и повозок оказалось заполнено вражеской конницей. И стрельба…
Много стрельбы.
Со всех сторон.
Каждый из люнетов обороняло по полку мушкетеров. Бившие на пределе своей скорострельности. И не залпами, а по готовности.
С вагенбурга тоже били пулями, но уже залпами.
Неприятель отвечал.
Кто из лука, кто из пистолетов, а у кого и у самого был карабин. Но так получилось, что в центральной части позиции всадники оказались под перекрестным огнем совершенно чудовищной интенсивности. По меркам этого времени. Да и на флангах получалось не сильно лучше.
И задор, вызванный прорывом, стремительно испарялся.
Улетучивался буквально на глазах.
Всадники пытались растащить повозки. Но безрезультатно. Только в одном месте это удалось. Да и то — мушкетеры почти сразу вернули все взад.
И тут подошла вражеская пехота.
Много.
Дойдя до шанцев она их преодолела и ринулась вперед. На вагенбург. Где завязалась ожесточенная рукопашная схватка. На штыках против сабель и шпаг.
Вот тут-то и пригодились полукирасы и шлемы в полный рост.
Выручили.
Ой как выручили.
После боя редкий солдат из первой линии не насчитает на себе с десяток отметин от ударов. Хороших таких. Акцентированных. Которые бы отправили его верно к праотцам.
Тем временем люнеты стреляли.
Пушки перегревались.
Их поливали уксусом. Стремясь отсрочить этот момент. Более тщательно банили. Из-за чего залпы стали происходить реже. Помогало не сильно, однако они продолжались. И на такой дистанции губительность сосредоточенного огня 3,5-дюймовых орудий была поистине чудовищная.
Да, это не 6-дюймовки Керчи. Совсем нет. Но и эти пушки давали прикурить.
Наконец что-то случилось.
Словно хрупнуло.
Или лопнуло.
Так сразу и не разобрать.
Но это почувствовали все. Раз. И неприятель начал спешно отходить.
Побежал, то есть.
Решительно и бесповоротно. Оставляя после себя землю, сплошь усеянную убитыми и раненными…
А там, у южного леса, происходила своя драма.
Два уланских полка прошли по просеке. И, захватив с собой шесть полков калмыков и башкир, вывалил на опушку, проломившись через молодой подлесок, а перед тем пробравшись через, наверное, километровую полосу редкого леса.
Вошла в лес тысяча.
Вышло из него четыре.
И все с пиками.
Их ждали.
Но… как-то растерялись, увидев… Словно в той широко известной юмористической сценке советского кино:
— А где бабуля?
— Я за нее.
Татары, поняв, что дело пахнет не то, чтобы керосином, а совсем уж непотребными субстанциями, развернулись и дали деру. Панцирная конница же, не будь дураками, последовала их примеру.
Это против тысячи они могли отработать через фланговый охват. А тут то… тут совсем другой расклад. И встречаться лоб в лоб с конными копейщиками, без сильного численного превосходства хорошей идеей не выглядело от слова вообще.
Так что эти восемь полков улан, собранных в один кулак, и вылетели на плечах отступающих всадников к ставке объединенного войска. Как раз в тот момент, когда там, на шанцах, произошел перелом боя и неприятель побежал. Но, отбежав на несколько сотен метров, он увидел, что? Правильно. Сражение у ставки, где его командование пыталось прорваться и отступить.
Да, у союзников еще оставались войска.
И если бы не вот этот удар улан, они смогли бы чин по чину отойти.
Если бы…
А так началось бегство.
Всеобщее бегство.
Кто куда.
Ну а кто не мог, бросал оружие и поднимал руки…
Тем более, что вагенбург уже разомкнули и все четыре полка карабинеров самым энергичным образом ринулись вперед. На бегущего неприятеля. Не суля беглецам ничего хорошего…
Глава 5
1707 год, июнь, 8. Москва — Кафа
— Москва-то изменилась… — покачал головой Федор Юрьевич Ромодановский, но как-то с разочарованием что ли, хоть и едва заметным. И отхлебнул чая.
— Да, — покивал Василий Васильевич Голицын, который хоть и считал эту эмоцию, но подчеркнуто проигнорировал. — Еще года два и основные работы завершатся, а бригады освободятся. На их наем уже очереди появляются. Демидов вон — Тулу задумал тоже перестроить.
— Это навряд ли.
— А чего?
— А красивости? — грустно улыбнулся князь-кесарь. — Это сейчас наши родовитые и богатые в спешке строятся. А как все утрясется — самое интересное и начнется. Они ведь друг перед другом выкабениваться станут. Перестраиваться наперегонки. Я слышал уже кто-то мрамор закупает из Италии. Он не успел кораблями проскочить османов до войны. Вот как раз для отделки фасадов. А ты думал? О! Все только начинается.
— Федор Юрьевич, так это мелочи, — отмахнулся Голицын. — Ни землекопы, ни каменщики, ни кровельщики, ни прочие в таком количестве
