Кровь над короной (СИ) - Романов Герман Иванович

Не прошло и трех минут, как «кара-надо» громко рявкнули снова — скорострельность впечатляла. Ветхая шнява, как агнец, обреченный на заклание, только стонала, принимая в корпус тяжелые ядра. А третьим залпом в ход пошли брандскугели — разработанные Ломоносовым цилиндрические снаряды. Снаряженные внутри жутким варевом — воссозданным на новом уровне знаменитым «греческим огнем».

— Прекрасно, просто замечательно, — контр-адмирал Спиридов, командующий Балтийским флотом, не скрывал радости — шнява весело заполыхала чадящим костром.

— Эти «кара-надо» надо ставить на малые корабли, скампвеи и дубель-шлюпки по восемь штук и более. По весу с пушками большое преимущество — эти в семьдесят пудов, а пушка почти в двести. Есть «кара-надо» и в 24 фунта — те вообще меньше пятидесяти пудов весят, хотя пушка выходит в сто сорок семь пудов.

От сообщения Брюса, сказанного нарочито спокойным тоном, Спиридов изрядно воодушевился. Иван Антонович его прекрасно понимал — единообразный калибр орудий позволял обрушить на врага град тяжелых ядер, выстоять под которым даже линейным кораблям было трудно. И это если не учитывать бомбические пушки, что могли разнести деревянный борт вдребезги, а внутри превратить все в руины, охваченные пожаром — что для парусников равносильно гибели.

На будущую экспедицию в Архипелаг спешно строилась дюжина новых линейных кораблей в три дека — восемьдесят пушек всего. Девять на русских верфях и три на датских. Плюс отремонтированы пять линкоров, построенных перед Семилетней войной, но их предполагалось оставить на Балтике. Мало ли что могут выкинуть шведы — а тут присмотр останется, да и обучать команды на чем то нужно.

Иван Антонович все же настоял на стандарте — других линейных кораблей, меньшего водоизмещения, слабее вооруженных, пусть и более дешевых, в Адмиралтейств-коллегии решили не строить.

Еще были заложены два года тому назад пять фрегатов — на двух деках тридцать шесть пушек и единорога в 24 фунта, да дюжина «кара-надо». Плюс лихорадочно строили сразу два десятка новомодных бригов — имелся расчет на скорый выход кораблей под Андреевским флагом в океанское плавание. Лондон предоставил право нанимать своих моряков на русские суда, чем уже воспользовались, приняв на службу свыше сотни англичан. Именно «просвещенные мореплаватели» должны были поделиться своим опытом дальних переходов через океан.

Единственным исключением сделали четыре линейных корабля, что были построены на воронежских верфях — в 56 орудий, все в 36 фунтов. Бомбические пушки на них установить было нельзя — размеры подгонялись для реки, чтобы вывести их во время паводка из Донского гирла, а вооружать уже в Таганроге. Там в тайне от турок восстанавливали порт с причалами, и подготовили береговые батареи, на которые можно было установить пушки в любой момент, сразу после начала будущей войны.

В Воронеже спешно достраивали дюжину новых бригов, что должны были крейсировать в Черном море, сорвав турецкие перевозки. Два десятка 24-х фунтовых единорогов на каждом из них хороший аргумент для османов, главное его вовремя предъявить.

Кроме того, на Дону и Днепре строили в большом количестве мелкие парусно-весельные суда — скампвеи и дубель-шлюпки. Последние должны были играть роль канонерских лодок, и выполнять кое-какие иные задачи — опыты Ломоносова с электричеством внушали надежду на появление нового вида морского вооружения, чрезвычайно эффективного при ночных атаках вражеских кораблей.

Все эти корабли должны были стать основой Черноморского флота — и совершить после захвата Крыма переход в Ахтиарскую бухту, Севастополь будет построен на историческом месте, причем гораздо раньше. Наличие серьезной эскадры позволяло надеяться, что боевые действия русско-турецкой войны теперь пойдут по иному сценарию.

— Яков Александрович, вы меня сильно порадовали. Я доволен вашими трудами, господин генерал-поручик! Возвращайтесь на свои заводы — нам очень нужны новые орудия! И будьте уверены в моем дальнейшем к вам благорасположении!

Иван Антонович взял из ларца, уже поднесенного адъютантом, шейный Владимирский крест второй степени, и с помощью Спиридова, который завистливо вздохнул, завязал ленты. Обнял ошарашенного шотландца, трижды расцеловав его.

— Траур ваш закончился, генерал. Я подобрал вам будущую супругу — завтра приглашаю вас посетить меня во дворце!

— Вы оказали мне величайшую милость, государь!

Брюс низко поклонился, не притворно, искренне — в глазах сурового шотландца стояли слезы. И тут Иван Антонович, к великому изумлению всех, сам поклонился ему в пояс.

— Вы сделали великое дело для нашего флота, генерал — благодарю вас от лица России! А вы, господин вице-адмирал, — Никритин неожиданно повернулся к Спиридову, ошарашенному внезапным производством в долгожданный им чин, — постарайтесь применить эти пушки в будущих сражениях с наивысшей пользой! И чтоб никто о таких пушках пока не знал! Держи пока все в секрете, офицеров и матросов для сего дела заранее отбери!

— Все исполню, государь! Понимаю, что знать об этом не токмо неприятелю, но и союзникам нашим нельзя!

Глава 11

Черногория

Советник царя Стефана

Алексей Орлов

после полудня 22 февраля 1767 года

— Вы пришли сюда ко мне, чтобы просить меня принять власть над народом, волю которого вы представляете! Скупщина прислала мне о том свою грамоту, вот она!

Стефан поднял над головой развернутый пергаментный лист послания — он выглядел сейчас как настоящий русский император, которого Алехан фактически «сотворил» собственными трудами.

Орлов невольно возгордился собой. За два месяца он добился немалого — теперь непонятно откуда взявшийся самозванец был так похож на покойного императора Петра Федоровича, что даже посвященный человек не отличил бы. Даже в речи четко улавливались привычные, чуть визгливые нотки, одновременно сказанные на двух языках — сербском, с щедро намешанными в нем русскими словами, с добавлением пары немецких фраз — как обычно делал «голштинец».

Достойно выглядел «Малый», представительно — настоящий государь Петр Федорович с узкими чертами лица и тонким, почти женским голосом с визгливыми нотками. Только маленькие усики чернели на бритом лице. Да имя свое чуточку изменил, сообразно случаю — поначалу был «простонародным» Степаном, но сейчас именовавшийся вполне пристойным, «царским» именем Стефана, широко принятым в Угорщине среди знати. Можно припомнить и польского короля Стефана Батория, что в Ливонскую войну осаждал русский Псков.

Но кто он на самом деле, Алехан так и не узнал в точности. Версий происхождения у него было несколько. Какая из них соответствовала истине, Алексей Григорьевич установить не смог, хотя старался, внимательно анализируя все слухи, ходившие между черногорцами. А таковых было изрядное число, и все несли в себе правдоподобность.

Поди тут найди правду!

Но как хитрая лиса, убегая от охотников, постоянно запутывает следы, так Степан их менял периодически, рассказывая о своем прошлом — то он крестьянствовал в Далмации — сплошная ложь, если посмотреть на руки, непривычные к тяжелому труду.

То «дезертир» из австрийской армии, коим он быть не мог — взгляд Алехана на такие вещи был наметанный. И немецких команд толком не знает, и в строю явно не стоял. Хотя с военным делом, несомненно, знаком достаточно хорошо, возможно, приходилось и воевать.

Такое завсегда чувствуется!

То он грек из Янины, то уже турок из Боснии, а то босняк — и, наконец, «чудом воскресший» российский император. С последним вышло лучше всего — Алехан, сам лицедей порядочный по своей природе, добился определенного успеха — самозванец не только походил внешне на Петра III, но и вел себя как убитый им царь.

Речь в точности, только четкая, разумная и связная, манеры, походка, голос — сейчас сам Орлов порой сомневался, что придавил «голштинца». А потому иногда задумчиво смотрел на свои ладони, восстанавливая в памяти события пятилетней давности.