Тринадцатый апостол. Том I (СИ) - Вязовский Алексей

И это, кстати, хороший повод задуматься. Сегодня я не стал вмешиваться в похороны и навязывать новые порядки — хотя некоторые легионеры поглядывали на меня с вопросами в глазах. Но убитые ведь были язычниками, и это их святое право быть погребенными именно так, как они того хотели. Но рано или поздно погибнет, к сожалению, и кто-то из легионеров — новых христиан, такова уж профессия солдата. И вот тогда у меня уже будет законное право вмешаться, прекратив все эти безобразия с забоем черных баранов и поливанием могил вином.

За моей спиной тяжело вздыхает один из “наших” легионеров Фламия, переговариваясь с кем-то из своих товарищей.

— Говорил же ему: Сервий, зачем держаться за мертвых богов? Ты же сам видел Иешуа, почему не веришь в то, что он Мессия?

— И что он тебе ответил?

— “Публий, мне страшно отрекаться от веры своих предков. Я боюсь, что римские боги покарают меня, если я отвернусь от них”.

— Горькая насмешка судьбы… где были его боги, которым мы сейчас жертвы приносили? Среди христиан нет ни одного убитого, двоих лишь слегка зацепило. Хотя главный бой приняли на себя ребята Лонгина и наши. А Сервий мертв. И скажи, Публий, после этого, что крест и молитва Равви не защитила нас! Ведь дрались мы наравне со всеми.

— Да уж… Как будто десница Иешуа отводила от всех нас смерть. И не мы одни с тобой это заметили.

Я слегка повернул голову и увидел, как оба легионера перекрестились и благоговейно приложили к губам крестики. “Salvare et conservare…” раздался за моей спиной дружный шепот. “Спаси и сохрани…”.

Что ж, похоже, нам с апостолами опять предстоит крещение новообращенных, ведь слухи в легионе разносятся со скоростью лесного пожара…

Глава 16

Через день наш легион такими же стройными колоннами покидает каструм, послуживший нам временным пристанищем на целых две ночи. Впереди нас ждет ночевка еще в одном временном лагере, а там уже и Кесария…

Проходя мимо солдатского кладбища, когорты отдают последние почести павшим, прощаясь с ними. Офицеры вскидывают руку в привычном жесте, нагло присвоенном в ХХ веке нацистами, солдаты ударяют себя в грудь кулаком с зажатым в нем копьем и сразу поднимают его вверх. Целый лес копий вздымается над центуриями. Прощаюсь и я, перекрестившись и произнося вслух молитву «Отче наш…», что на латыни теперь звучит как «Патер ностер…». Слова первой христианской молитвы уже привычно подхватывает дружный хор мужских голосов — это легионеры 1-й центурии 1-й когорты, идущие рядом со мной. И да — я теперь сам часть этой прославленной центурии Лонгина, как и весь мой родной контуберний.

Вчера утром Аппий Марон зачитал перед легионом приказ о моем награждении дубовым венком за спасение жизни префекта — т. н. «гражданской короной» или Corona Civica. А за действия, повлекшие перелом в битве с зилотами — это он про мой меткий выстрел из гастрофета — я получил кожаную «сбрую», богато украшенную семью серебряными медалями — фалерами. Почему «сбрую»? Так ведь все медали эти поначалу и крепились именно к конской сбруе, поскольку награждали ими исключительно выходцев из сословия всадников. Теперь же такими медалями награждают и простых легионеров. Конструкция, которая надевается поверх лорики, состоит из переплетения кожаных ремешков, вот на нее и крепятся фалеры. Отныне мне кроме доспехов и оружия придется постоянно начищать еще и медали. Не было печали…

А еще по совокупности всех заслуг, включая и не называемые вслух мои иерусалимские подвиги, меня повысили в звании и перевели вместе с контубернием в когорту Лонгина. Теперь я не рядовой легионер, а дупликарий. Это такое общее название младших командиров, которые вроде бы уже и не совсем солдаты, но еще и не младшие офицеры — скорее что-то вроде кадрового резерва, из которого пополняются их ряды. Командных и штабных должностей дупликарии не занимают, правом наказания солдат не обладают, но при этом получают двойной солдатский оклад так же, как и опцион. Потому что они первые кандидаты на должность опциона в случае его повышения, отставки или смерти. А до этого момента дупликарии набираются опыта под командованием центуриона.

Мои парни просто светятся от гордости. Ведь контуберний — это как семья, и мы часто называем друг друга «фратер» — брат. И то, что я, пойдя на повышение, потянул за собой и своих боевых товарищей, характеризует меня только с лучшей стороны. Такие резкие скачки в карьере рядовых легионеров случаются не часто, и по большей части во время ведения боевых действий, когда и гибель офицеров не редкость. А вот в мирное время дупликарии даже не во всех центуриях есть. Парни Лонгина тоже довольны — сам Примас теперь в их рядах, а значит, с ними Бог и его защита.

Вчера вечером они мне уже скромно намекнули, что центурии не помешал бы новый отличительный знак — с христианской символикой. Думаю теперь. Склоняюсь к тому, что центурии просто нужен еще один штандарт. Сейчас наш сигнум — это длинный шест, который венчают позолоченное копьё, круглый венок и манус в нем — ладонь из серебра, как символ клятвы верности легионеров. Под венком идет табличка с номером центурии, когорты и легиона, еще ниже награды, которыми она награждена — серебряные и золотые фалеры. Но наград уже столько, что для второго венка с крестом и монограммой Христа, и места там нет.

…А вообще практически весь вчерашний день я провел с апостолами и лекарями. Сначала осмотрели с ними Пилата, который шел на поправку, потом раненых солдат. Что меня приятно удивило и даже поразило в армейских лекарях — это их беспрекословное принятие новых идей по части санитарии. В инфекцию — inficio — они поверили сразу и безоговорочно.

Думаю, что они и сами давно подозревали о чем-то таком, все-таки у людей многолетний опыт работы с открытыми ранами. А теперь их догадки логично улеглись в стройную теорию. Да и на римское стремление к поддержанию тела в чистоте санитария легла отлично. А раз лекари приняли саму идею, значит, пора сделать следующий важный шаг — тщательное мытье и кипячение медицинских инструментов в специально выделенном для этого котелке. Не просто потереть их тряпкой и прополоскать в чистой воде, а именно прокипятить несколько минут. И хранить потом эти инструменты, завернув в такую же чистую холстину.

Выслушали меня очень внимательно, вроде бы все поняли. И даже оценили мою шутку при осмотре следующего раненого:

— Лечить легионера будем, или пусть живет?

Сначала напряглись, потом вежливо рассмеялись. О том, что Марк большой любитель пошутить, все уже знают благодаря моим сослуживцам. Старший лекарь тут же велел помощнику развести костер и сбегать за новым котелком. Вот это правильно. А я во время следующего дневного перехода напрягу память и вспомню что-нибудь по лекарственным растениям. Наверняка не все их полезные свойства римлянам известны, а в отсутствии нормальных лекарств они будут большим подспорьем для местных врачей.

…Удаляясь в колонне от лагеря, оглянулся, бросив последний взгляд на место, где произошла битва с зилотами. Доведется ли мне побывать здесь еще раз… Легионеры вчера воздвигли на поле своеобразный памятник в честь своей победы — вкопали высокий ствол дерева в форме латинской буквы Y, и на него прибили покореженные трофейные шлемы, щиты и оружие зилотов — все, конечно, сломанное и уже не пригодное для дальнейшего использования. То, что пригодно для продажи — ценный трофей. А столб с искореженными доспехами — это такое военное пугало и предупреждение для будущих врагов, чтобы они не забывали о величии Рима и мощи римского легиона.

Трупы убитых пленным зилотам еще вчера разрешили закопать — я лично просил об этом Марона, ссылаясь на рассадник будущей заразы. Тиллиус ехидно усмехнулся:

— Тяжелый выбор для правоверного иудея! И по всем их правилам мертвых здесь не похоронить, и не бросить же в чистом поле непогребенных?

Ничего… постонали, попричитали, но никуда не делись — начали, как миленькие, рыть братскую могилу под зорким присмотром легионеров. Матфей с Иосифом порывались пойти помочь — я не пустил.