Князь Ядыгар (СИ) - Агишев Руслан

– Гляди сыне, – наконец, он прерывает молчание и хриплым голосом обращается к замершему возле его ног сынишке. – Вот она какая наша держава! – широко раскрытыми глазами Иван Васильевич смотрел куда-то в центр карты. – Людишками многолюдна, лесами и угодьями обильна сверх меры, – растопыренная пятерня его порхала по европейской части России. – Прямо до Северного море–окияна на севере и до Китайского на востоке тянется. И, рекешь княже, землица сия за Урал-рекой золотом и серебром богата?

А мне что оставалось делать? Карта с нарисованными кое–где значками золотых и серебряных руд смотрела прямо на нас, не давая ни единой возможности солгать. Как говориться, сказал «А», говори и «Б».

– Богата, Государь. На Урал-горе самоцветов много. На Аргун – реке и Шилке серебряные руды, – царь вновь впился взглядом в карту, ища глазами произнесенные названия. – У Соловецкого монастыря меди много. Есть и золотишко здесь немного…

А Иван Васильевич меня уже не слушал. Я просто физически ощущал, как он с высокой крепостной стены обозревает свои владения, полные серебра, золота, драгоценных камней. Все это заполняет сундуки и клади царских подземелий.

– … Что ты там таке рек? На землицу нашу роток разевают…, – вдруг дернулся царь, до которого, наконец, дошли мои слова о жадных соседях. – Якие таки циньцы и ханьцы? Людны сие царства? Тюфяков, пищалей много? А крепостей, лыцарей сколь? Ах, ироды…, – накручивал сам себя Иван Васильевич. – На отчину нашу идти хотят. На землицу, Богом нам данную, зарятся. Не бывать сему! Не бывать!

Царь пришел в неимоверное возбуждение. Его деятельная натура, вспыхивающее ха порох воображение, требовало немедленного действия.

– Людишек оружных потребно собирать… Припасы, зелье огненное, – забормотал он, шагнув к двери. – А ты, брате, чертеж сей, в мои покои отправь. Не след ей здесь быть, – с этими словами он исчез за дверью; забытый им наследник, позыркав по сторонам любопытными глазенками, тоже поспешил к двери.

Едва дверь за мальцом закрылась, я устало опустился прямо на пол, на карту. Дрожавшие от пережитого ноги меня больше держать не хотели. «Отдохнул, мать его, расслабился. Карту родил…». Я сокрушенно провел ладонью по шершавой, бархатистой поверхности медвежьей шкуры, теперь ставшей главной картой Российского царства. «А языком чего с похмелья наболтал? Про земли богатые, золото, камни драгоценные. У Вани аж глаза загорелись. Стратег, б…ь…! Покоритель Сибири, доморощенный! Мать его! Сибирь! Так вон что он так загорелся! Ермак же уже должен в поход собираться… или нет. Черт! Судя по такой реакции Грозного ни про какого Ермака и его поход он еще и слыхом не слыхивал. Получается, я это поход Ермака организовал… Б…ь…!». От всего этого мне неимоверно захотелось подышать свежим воздухом. Внутри меня едва ли не пожар бушевал, что захотелось на холод, на мороз.

Быстро одевшись, я пошел прочь из душной комнаты. За дверью ко мне сразу же присоединился неизменный Иса, а на выходе меня встретили и остальные мои люди.

– Гулять..., – буркнул я, с наслаждением вдыхая колючий морозный воздух и с вслушиваясь в громкое хрустение снега под ногами. – На рынок что – ли пошли.

Мне нравилось бывать на московском базаре, который словно многолюдное море раскинулся на уже существующей красной площади. Получил свое название он за высокое просторное место и величественную красоту окружавших его зданий – Храма Василия Блаженного, проглядывавшие сквозь строительные леса очертания которого уже поражали невиданными формами и красотой узоров, десятков других церквей и монастырей с многочисленными золоченными маковками.

Пробираясь по торговым рядам я любовался разложенными на прилавках товарами, привезенными со всех концов известного мира: яркими отрезами тканей, блестящей чеканной медью и серебром посудой, хищными формами ножей, кинжалов и сабель, выбивающими слюну восточными сладостями, сводящими с ума вкусными ароматами жаренного мяса, дымящейся похлебки и т. д. Вслушивался в громкую разноголосицу, пытаясь угадать кто, с кем и о чем спорил и договаривался, а может быть и ругался. Гадал о родине встречавшихся торговцев по узорам их теплых халатов, странным меховым шапкам, темных лица с крючкообразными носами.

Как это ни странно, но именно этот шум и многолюдье меня совсем не отвлекали, а наоборот, будили во мне новые воспоминания, помогали привести в порядок свои мысли.

– … Кто смелай?! А?! Честной народ!? – вдруг до меня донесся чей–то залихватистый пронзительный голос откуда-то спереди. – Княжья водка что девичья слеза чиста, и можа быть горька и сладка! Кто шкалик отведает, тот землю почеломкает. Подходи, водочку пробуй, силушку испытывай!

Заслушавшись такого голосистого торговца, к тому же явно матерого средневекового «продажника», я невольно замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Рядом со мной замерли и мои люди, с интересов наблюдавшие за разворачивающим действом.

– Подходи, не таися! Отхлебни... и проспися! – с ужимками он подначивал толпу, показывая насколько забористый у него товар. – Намедни цыган мишку приводили, его княжьей поил. А тот поперед песню заводил, а потом и шубу заложил. Ну, а ты, молодец, попробуешь? – выпячивая вперед свою деревянную коробку, висевшую у него на ремне, подскочил он к бородатому мужичку в тулупе. – Чай деньга то на шкалик имеется, али гол как сокол?

Тот, с жадностью глядевший на стоявшие в коробке пузатенькие глиняные шкалики, горлышки которых были залиты сургучными крышками, сокрушенно махнул рукой. Мол нет у него ничего кроме дырки в карманах и пустого сидора за плечами.

Коробейник же не унимался, снова принимаясь за свои прибаутки.

– Добрый молодец на Княжью разинул роток, а силушки–то с ноготок! Эх, честной народ, видно нет среди вас охочих да могутных людишек, – с напускным огорчением. – Пойду вон к гостям торговым. Можа среди них кого и найду. Тока разнесут они весть по все му белу свету, что слаб русский чоловик на питие и яго любой перепить может...

Толпа, словно принимая правила игры, тут же ответила ему возмущенным гулом и шевелением. Наконец, какой-то здоровый купчина с распахнутой несмотря на мороз шубой начал расталкивать всех локтями, выбираясь вперед. Высокий с густой гривой рыжих волос он с хохотом вырвал из рук торговца этот несчастный шкалик, который в его ручищах едва не утонул. Вот уж, действительно, мала родила богатыря, которому, словно в древнерусских былинах, и два ведра «зелена ведра» были бы нипочем.

– Ни чта эта кубышечка меня свалит с ног? – расхохотался купец, оглядывая взглядом собирающуюся толпу, которая тут же встретила его словами смехом и улюлюканьем. – Пять рублев ставлю! Во! – прямо в грязный снег, перемешанный с соломой, упал с его руки мешочек с серебром. – Чта выпью горькую и не чуточки не пошатнуся! Ну тогда не обессудь, весь товар собе заберу.

Усмехнувшийся торговец ответил.

– По рукам. Только не шкалик, а два. Нечто такой молодец двух шкаликов спужается? – естественно, при всех купчина не мог не согласиться. – Добре! Лей все в едну посудину, чтобы сему молодцу выпить цельну братину!

Я сделал еще пару шагов вперед. Разворачивающееся шоу захватило и меня, хотя я примерно представлял, что должно было произойти дальше. Купец конечно был детина здоровый и похоже выпить не дурак, но 250-300 грамм почти чистого спирта явно не осилит без последствий. «Смотри-ка, даже завлекуху сделали, как я советовал. Молодцы! Надеюсь, рекламный продукт у них все–таки сильно градусный. Я же говорил, что вот именно таким выпивохам при народе надо подсовывать именно самопальный спирт, а не обычную сорокаградусную водку. Посмотрим, посмотрим...».

А посмотреть, действительно, было на что!

– Это же для мине яко водичка ключевая! – гаркнул купчина, раззадоренный воплями из толпы. – Ха! – и опрокинул в себя всю посудину залпом.

На мгновение установилась такая тишина, что «ее хоть ножом режь». Лицо купчины прямо на глаза приобрело алый цвет, по силе и насыщенности соперничающий с цветом его ярко рыжих волос. Деревянный ковшик уточкой вылетел с его руки прямо под ноги коробейнику.