Евгений Беляков - Вызов небесам
Павел, конечно, не мог не воспользоваться таким приглашением. Гримерка Эрика оказалась тесной комнатенкой, из реквизита здесь присутствовало лишь несколько темных париков, один из которых мальчик немедленно нахлобучил себе на голову.
- Сам-то я не горю, но волосы у меня регулярно обгорают, — смущенно пояснил он Павлу. — Приходится на каждое представление новый парик надевать. Но это ничего, — тут же успокоил он гостя, — они потом всякий раз быстро вырастают.
- Ладно, давай знакомиться, — сказал Павел, усаживаясь на стоящий в гримерке скрипучий стул, — я Павел Владимирович Бояринцев, кандидат химических наук, сотрудник одного очень серьезного научного института в Санкт-Петербурге.
- Эрик Каллистратов, артист цирка, — в тон ему ответил юный владелец гримерки.
- Это настоящее твое имя или цирковой псевдоним? — поинтересовался Павел.
- Имя настоящее, у меня мама норвежка, а фамилию я получил от отчима.
- Ты мне вот что скажи, Эрик, — произнес Павел, — давно у тебя такая способность появилась — в огне не гореть?
- Не знаю, наверное, от рождения… — протянул мальчик.
- А что за жидкостью ты себя поливал, если не секрет?
- Не секрет. Обыкновенным бензином. Знаете, публике нравится, когда все огнем полыхает. Когда я первый раз здесь выступал, еще вместе с отчимом, он меня окатил бензином из ведра с ног до головы. Вот тогда действительно было зрелище! Публика чуть в обморок не падала! Только, — мальчик смущенно хихикнул и потупился, — на мне тогда трусы сгорели, представляете, как это стоять перед залом без ничего, хорошо еще, все тело было в копоти… Я потом отчима упросил, чтобы только руки бензином поливать, все равно эффектно получается.
- А не скажешь, Эрик, кто твой отец? — спросил Бояринцев. — А то на норвежца ты что-то непохож, вон, и парик темный носишь, или это только сценический образ, а собственные твои волосы светлые?
- Не-а, волосы у меня такого же цвета, как этот парик, — отвечал мальчик. — А отец… знаете, моего отца даже мама не знает, я у нее появился в результате непорочного зачатия, или как это биологи называют… партеногенеза, вот! И я не один такой на свет родился. Мы сперва вместе жили в одном поселке, а этим летом нас по разным местам развезли, тогда мама и замуж вышла за Каллистратова. Короче, никто наших отцов не видел, но подозревают, что они все оттуда, — Эрик показал пальцем куда-то вверх.
- С неба, значит… Если так, этим многое объясняется… А скажи-ка мне, небесное дитя, самому тебе нравится каждый день на манеже выступать?
- Да знаете, не очень, — вздохнул Эрик. — Сперва интересно было, а теперь как-то приелось все. А что делать-то? На жизнь надо зарабатывать…
- А отчим тебя что, не прокормит? Или ты не один у него?
- Один. Но знаете, он зарабатывает мало, а мама моя нигде не работает, раньше ей на мое воспитание деньги выделяли, а потом перестали, потому и разъезжаться пришлось. В Норвегии мы с мамой никому не нужны оказались, да и здесь кроме Каллистратова никто нас взять не захотел. Ну, он привез нас к себе в Архангельск и говорит мне: «Ты уже большой мальчик, можешь сам себя кормить.» А у меня к тому же способности такие… очень для цирка подходящие. Ну, он и отдал меня сюда.
- И много платят? — осведомился Павел.
- Ну, я точно не знаю, деньги-то не мне выдают, а отчиму, но прилично, наверное, — протянул Эрик. — А он уже потом мне карманные деньги выдает.
- Короче, эксплуатирует он тебя в хвост и в гриву, — подвел итог Бояринцев. — Ты хоть раз сказал ему, что это тебя тяготит, или, скажем, какой-нибудь неприятный номер исполнять отказывался?
- Если откажусь — выдерет и очень больно, — хмуро произнес Эрик, — мне вон и так недавно досталось.
- Покажи, если нетрудно, — вымолвил Павел.
Эрик повернулся к нему спиной и приспустил плавки. Ягодицы мальчика пересекали шесть параллельных багровых полос. Павел присвистнул:
- Чем это он тебя так?
- Да прутом каким-то особым, он его ротанговым, кажется, называл, — неохотно ответил мальчик. — Он этот прут специально из-за границы выписал, чтобы меня им наказывать… Жуть такая, хуже розог! Вроде всего шесть раз ударил, а задница до сих пор побаливает… А еще он иногда меня хлыстом потчует, знаете, каким наездники лошадей во время скачки подхлестывают…
- А за что он тебя, ты номер, что ли, какой завалил?
- Не-а, в этот раз за учебу попало. Ну, схватил пару по математике, с кем не бывает.
- Выходит, отчим тебе и школьной учебой досаждает, — произнес Бояринцев. — Трудновато, наверное, ее с работой в цирке совмещать?
- Да уж…
- И часто тебе, бедному, так достается?
- Ну, один-два раза в неделю обязательно, — ответил Эрик. — Да ладно, — продолжил он, видя, как нахмурился Павел, — я на отчима не очень-то в обиде, я читал, что цирковых мальчиков испокон веку так… стимулировали.
«Самого бы его так «простимулировать»!» — подумал Бояринцев.
- Ладно, Эрик, я вижу, твои нынешние занятия тебе не слишком-то по душе. Конечно, для цирка ты огромное приобретение, но я знаю еще одну работу, где, когда ты подрастешь, тебя с твоими способностями буквально с руками оторвут. Ведь ты же просто идеальный пожарный! Ни высокой температуры не боишься, ни открытого пламени, дымом можешь дышать даже без респиратора. МЧС уже сейчас стоило бы за тебя ухватиться. У меня по роду деятельности есть там связи, если им сообщить, может, какую стипендию тебе выделят, тогда тебе больше не придется каждый вечер перед публикой ломаться… Ну что, мне поговорить об этом с твоим отчимом?
- Не знаю… — опустил глаза Эрик. — Он как-то не любит ни с какими властями дела иметь… А вы долго еще в нашем городе будете?
- Ну, возможно, еще несколько недель. А тебя почему это интересует?
- Ну, я бы тогда вам город смог показать, — снова вскинул глаза мальчик. — В субботу утром у меня ни занятий, ни репетиций. Если вы тогда не работаете, мы могли бы с вами встретиться и прогуляться…
- Хорошо, — решительно произнес Павел, — договорились. Я живу в гостинице «Двина» в четырех кварталах отсюда. Подходи туда в субботу часам к девяти — покажешь свой город!
Когда в назначенный день Бояринцев ровно в девять утра вышел из дверей гостиницы, мальчик уже поджидал его у входа. Несмотря на холодную, практически уже зимнюю погоду, Эрик был одет в легкую осеннюю курточку, словно старался доказать Павлу, что не боится не только жара, но и холода. А возможно, мальчуган просто захотел одеться понаряднее. На голове у Эрика была шерстяная шапочка с помпоном, смешно подпрыгивающим при ходьбе.
- Ну что, звезда манежа, показывай свой город, как обещал! — произнес Павел.
Эрик заулыбался, закивал головой, ухватил мужчину за рукав и повлек в направлении набережной. Мальчику хотелось показать все-все: и памятник Петру Первому, и детский парк с аттракционами, и Дворец детского творчества (то бишь бывший дворец пионеров), где ему тоже довелось выступать.
- А вот там, смотрите, Соловецкое подворье, — трещал он, — то есть оно когда-то принадлежало Соловецкому монастырю. А вы бывали на Соловках? Меня отчим обещал свозить туда летом на несколько деньков, когда у него отпуск будет. А дальше у нас дворец спорта и речной вокзал, а еще дальше — памятник Ломоносову, такой, знаете, в античном стиле, Ломоносов там в тогу одет, а перед ним голый мальчик на коленях стоит, с крыльями за спиной, ангел, наверное. А еще у нас тут деревянный небоскреб есть, единственный в мире. Его какой-то бизнесмен лет тридцать назад построил. Городские власти сперва ругались, даже снести его хотели, дескать, город позорит, а потом одумались и объявили памятником деревянного зодчества. Хотите, покажу? Только он не на набережной, а в глубине.
- Ладно, веди, — согласился Бояринцев.
Они свернули с набережной на небольшую улочку. Каменные дома на ней скоро кончились, сменившись одноэтжными деревянными домишками. Павла удивило, что и мостовая, и тротуары вдоль домов были сделаны сплошь из дерева. Слова знакомой с детства песни Городницкого: «А я иду по деревянным городам, где мостовые скрипят как половицы», — на глазах обретали реальный смысл. Эрику подобный настил был уже, похоже, вполне привычен: он беззаботно скакал рядом с Павлом, не смотря под ноги и поминутно забегая вперед, чтобы заглянуть взрослому в глаза.
- А что это у вас тут все из дерева? — спросил Бояринцев. — Асфальта, что ли, не хватает?
- Нее, асфальт тут и года не протянет! — убежденно произнес Эрик. — Мы ж здесь на болоте живем. У самой реки — там твердая почва, там что угодно можно строить, а чуть подальше отступить — сплошные хляби. У нас тут все дома только на сваях строят, чтобы они в землю не осели. А дороги сплошь мостить — это вообще гиблое дело. Тут как-то главную улицу, что от памятника Петру вглубь идет, замостили бетонными плитами. Так уже через год там проехать никто не мог: одни плиты вниз опустились, а другие, наоборот, почему-то вверх выперло. Водный баланс, говорят, под той улицей нарушился. А где деревянные мостовые — там все нормально. Гниют, они, конечно, ну дак в Архангельске древесина всегда дешевой была, ее к нам своим ходом по Двине сплавляют.
