Андрей Ерпылев - Расколотые небеса
— В этом причина?
— И в этом тоже.
— Значит, готов меня заменить? Думаешь, что я вот так отсижусь за твоей спиной?
— Ну, насчет «отсижусь»…
Второй Бежецкий приготовился к долгому спору, но первый неожиданно улыбнулся:
— Не надо будет меня заменять, Саша. Нужны два пилота.
— Зачем?
— Для стопроцентной уверенности попытаться заткнуть переход нужно будет с обеих сторон. Но так как абсолютной синхронности добиться не удастся…
— Да, я помню. Время на границе двух миров «плывет».
— Вот-вот. Поэтому погибнет только один.
— Значит, русская рулетка?
— Точно. Только не с одним патроном в барабане, а с половиной барабана.
— Пятьдесят на пятьдесят? Это по мне. Берешь напарником?
— Куда тебя девать…
Оба Александра улыбнулись. Вряд ли кто-нибудь из них понимал кого-нибудь другого так, как эти двое друг друга…
* * *— Ну и как, получилось? — Александр открыл глаза и тут же снова закрыл их.
Ему на миг показалось, что лаборатория перевернута вверх тормашками, а он, совсем как на десантном тренажере, висит вниз головой, притянутый к креслу ремнями, чтобы не упасть. Голова кружилось, тупо ныло где-то внутри черепа за правым глазом, а во рту ощущался металлический вкус. Ощущение было таким, как будто кто-то засветил со всего размаха в лицо. Бежецкий словно разом оказался в детстве, после драки с соседским мальчишкой, который был на голову его выше. Именно в детстве. В раннем детстве, потому что, когда Саше исполнилось одиннадцать, он сам отлупил этого мальчишку в углу двора, за гаражами. Сказались полгода года занятий боксом в спортшколе при каком-то местном заводе. Как, бишь, звали того мальчишку? Женька? Гошка? И как назывался тот город?… Один из многих на памяти Саши, исколесившего с отцом-военным полстраны…
— Вам уже лучше? — убрал из-под носа у Александра остро пахнущую ватку незнакомый человек в белом халате.
— Костя…
— Что? Какой Костя?
— Мальчишку того звали Костей, — улыбнулся Бежецкий. — А город… По-моему, это был Новокузнецк. Или Новосибирск. Что-то «ново», точно.
— Мне кажется, что тренировки нужно прекратить, — озабоченно повернулся медик к кому-то неразличимому за матовым стеклом. Виден был лишь темный размытый силуэт. — Он заговаривается.
— Не мелите ерунды, — ответил из-за стекла очень знакомый голос. — Все параметры в норме. Наоборот, активизировались альфа-ритмы. Вы вспомнили что-то, Александр Павлович?
— Да… Так, к делу не относится, — смутился Бежецкий. — А у меня получилось что-нибудь?
— Да, все сработало, как мы и планировали.
— То есть я вас всех взорвал?
— Точно, — рассмеялся Смоляченко, выходя из-за стеклянного экрана. — Бабахнули так, что мы все уже на небесах. Или в другом месте. Кирилл Пафнутьевич, помогите господину Ласкину отстегнуть нашего патрона от этого инквизиторского кресла.
— Может, еще повторим?
— Не стоит, Александр Павлович. Наша имитация перехода барьера для здоровья очень небезопасна… То есть если бы вам было лет двадцать пять — тогда да: можно повторить раз и еще раз…
— Но вам не двадцать пять, — отрезал медик. — И даже не тридцать пять. Вы понимаете, что только что на сотые доли секунды перенесли клиническую смерть?
— Да я уже ее переносил…
— Имеете в виду переходы? Это не совсем то. Мы всех факторов пограничной среды не знаем и идем просто на ощупь. Разница примерно как между настройкой рояля специальными инструментами и его же настройкой, но уже кузнечной кувалдой. Не факт, что удастся в очередной раз запустить ваши механизмы жизнеобеспечения в нормальном ритме.
— А если там?
— Там?… — Медик вздохнул и отвел глаза. — Там другой случай…
«Конечно, — подумал Бежецкий, самостоятельно расстегивая одну из пряжек: пальцы, в которых будто бы поселились мириады суетливых муравьев, слушались плохо, и гладкий пластик пару раз выскользнул из них. — Там запускать меня в действие, может быть, и не придется. Какая разница, распадусь я на атомы, так сказать, живьем или в виде не успевшего еще остыть мертвого тела? А если перехода не получится… Допустим, близнец успеет первым, то и запускать ничего не понадобится — спланирую обратно живым и здоровым. Хитро задумали эскулапы!»
Он попробовал стянуть шапочку, похожую на те, которые надевают перед соревнованием пловцы, но врач испуганно схватил его за руки:
— Вы что, с ума сошли?! Это должен сделать специалист…
Краем глаза Александр увидел в плоской поверхности экрана отражение манипуляций, которые проделывали над его многострадальной головой, и его замутило: оказывается, финтифлюшки, обильно украшавшие поверхность мягкого «шлема», были не просто датчиками, а головками игл чуть ли не пятисантиметровой длины. И острия этих игл уходили отнюдь не в резину.
Как раз в этот момент медик осторожно вытягивал из… шапочки тускло поблескивающий стерженек, который все не кончался и не кончался. Боли «пациент» не чувствовал совершенно, но стоило ему лишь представить, на какую глубину в его мозг уходил этот щуп, и его снова замутило. А ведь считал, что его, битого-перебитого жизнью, смутить уже не может ничего…
«Вот ты и стал деталью ядерного взрывателя, Саша, — невесело пошутил он про себя, отводя глаза от неаппетитной картины. — Гордись, первый в мире киборг…»
Сибирь, за год до описываемых событий
Рухнув на металлический настил мостков без сил, содрав шлем и хватая ртом живительный теплый воздух своего мира, вместо набившего оскомину пресного и искусственного какого-то воздуха внутри «доспехов», Александр никак не мог поверить, что им с Лежневым удалось вырваться из объятий ледяной пустыни, оказавшейся настоящим Хельхеймом. Грозным воплощением древних мифов. Счетчик боеприпасов на «Василиске» показывал нули по всем позициям, а все прочее оружие, как выяснилось, против аборигенов — что дробина слону. Страшное место…
— Вы в порядке? — склонился над ним встревоженный академик Новоархангельский. — Вы целы, Александр Павлович?
— Целее всех целых, — невесело усмехнулся потрескавшимися губами Бежецкий. — Как там ребята?
— Решетова вертолетом отправляем на «большую землю», — вклинился Мендельсон. — Любое промедление смерти подобно. Жизни его, конечно, ничего не угрожает, но ногу нужно спасать. Слишком уж серьезное ранение. С ним же отправим Алинских… А Грауберг… Какая потеря…
— Три потери, — буркнул командир, с трудом поднимаясь на ноги и с остервенением срывая застежки душащего его скафандра.
— Что вы сказали? — хором не поняли встречающие. — Почему три?
— Я сказал, что потерял трех бойцов, — Александр не склонен был вступать в полемику с «гражданскими»: горячка боя проходила, а впереди маячили отчеты, отписки, объяснительные — как всегда после «двухсотых» [31] операций.
— Да, конечно… — Агафангел Феодосиевич поддержал его под локоть, помогая спуститься на грешную землю. — Раненые… Решетов вряд ли сможет служить дальше, но Алинских — вполне. Так что у вашего отряда лишь две потери — более чем хороший результат для первого в мире десанта в иной мир…
— Какой Решетов? Какой Алинских? — вырвал руку Александр. — Я говорю о Батурине с Ясновым!
— А что с ними такое? — поднял брови Дмитрий Михайлович.
— Вы что — издеваетесь? Они не вернулись — разве не видно?
— Почему не вернулись? Они нигде не были. Просто не успели пересечь линию раздела миров до сбоя.
— Вы меня разыгрываете? — сжал кулаки Бежецкий. — А это что? Мы нашли эту бумагу в одном из зондов.
Оба академика, едва не стукаясь лбами, склонились над ветхим листочком, сейчас, при свете дня, выглядевшим еще более жалко.
— Ничего не понимаю! — потер лоб Николаев-Новоархангельский. — А вы, Мендельсон, что-нибудь понимаете?
— Не больше вашего… — развел руками тот. — Разве только то, что искривление времени в области данного прокола гораздо значительнее, чем мы с вами, мой друг, предполагали.
— Но это же противоречит…
— Вы тут разбирайтесь, — сунул в руки даже не заметившему этого академику видеокамеру Александр. — А я пошел. Мы свое дело сделали — дальше ваша очередь…
И пустился догонять вахмистра Лежнева, который, пошатываясь, удалялся в сторону первого КПП.
— Стой, чудило! — схватил он его за плечо и развернул к себе. — Что там было-то? Кто хоть эти чужие? Ты разглядел?
— Не знаю я ничего! — задергался бледный в синеву десантник, пытаясь сбросить держащую его руку. — Ничего не знаю! Не добрался я до него! Нескольких метров не хватило, а там эти полезли… Не разглядел я ничего! Темно было!
Воспаленные глаза вахмистра, обведенные темными, будто полновесные синяки кругами, лихорадочно бегали, мокрые волосы прилипли к покрытому испариной лбу, губы дрожали. Парень был явно не в себе, и, вспомнив, что тому тоже изрядно досталось, в том числе и от его руки, командир выпустил жесткое бронированное плечо солдата. А тот сразу же повернулся и чуть ли не бегом устремился прочь.
